Древнерусская государственность: генезис, этнокультурная среда, идеологические конструкты - Виктор Владимирович Пузанов

Наконец, 3-я стадия интеграции и, соответственно, высший тип суперсоюза, начинается с того момента, когда господствующий союз племен от периодического "наезда" за данью переходит к прямому управлению подвластными "племенами", посредством ликвидации (либо ограничения) местных ("племенных") органов власти и замены их наместниками с "центра"[861]. Достижение этого уровня интеграции предполагает далеко зашедший процесс распада родоплеменных отношений, известную степень деструкции родоплеменной обособленности и начальную стадию формирования системы территориальной организации общества. Кроме того, оно предусматривает, по крайней мере, для подчиненных территорий, известный отлет публичной власти от основной массы населения и наличие аппарата принуждения, представленного княжескими дружинами и ополчением господствующего союза племен. Наметившись на второй стадии, указанные явления приобретают четкие очертания на третьей стадии интеграции, когда наместники с "центра", в той или иной степени, подавляют местные органы власти. Поэтому в образованиях данного типа просматриваются уже основные контуры ранней государственности.

В свете вышесказанного, следует откорректировать распространенную точку зрения, объясняющую причины образования суперсоюзов необходимостью сплочения сил для противодействия внешней угрозе. Такая трактовка приемлема, по-видимому, в отношении 1-й стадии интеграции. 2-я и 3-я стадии являлись следствием не столько "объединения сил", сколько результатом воздействия самой внешней угрозы — результатом завоевания. Для подчиненных субъектов суперсоюза власть господствующего "племени" могла быть отнюдь не желаннее власти той внешней силы, противодействовать которой был призван, по мнению исследователей, такой суперсоюз. Хотя, наверное, добровольные вхождения в такие образования, под давлением обстоятельств, могли иметь место.

Следующий этап политогенеза у восточных славян — формирование городов-государств[862]. Особенностью этого процесса было то, что он происходил не автономно, а в рамках Киевской Руси, способствуя ее трансформации из сложного суперсоюза племен (включающего в себя элементы, связанные разным уровнем интеграции), в сложную федерацию земель[863]. Исходя из указанных принципов мы и постараемся рассмотреть процессы социо- и политогенеза в Восточной Европе и место в них иноэтничных элементов.

Очерк 3. Хазарская проблема

Остановимся для начала на хазарской проблеме, которая, в последнее время, вновь стала привлекать пристальное внимание исследователей[864]. Это проявилось, в частности, в усилении интереса к трудам О. Прицака, придающего роли хазар в истории восточных славян огромное, даже гипертрофированное, значение. В частности он ведет речь о хазарском происхождении полян, основании хазарами Киева, господстве хазар в Киеве вплоть до 30-х гг. Х в. и т. п. Большой резонанс в научном мире вызвало появление совместной монографии О. Прицака и Н. Голба, содержащей публикацию и анализ текста Шехтера и открытого Н. Голбом "Киевского письма"[865]. Дважды переизданная на русском языке[866], монография не только способствовала введению в широкий научный оборот нового источника ("Киевского письма"), но и раскручиванию очередного витка интереса к "хазарской" и "хазаро-славяно-русской" проблемам.

Идеи О. Прицака, правда в смягченном и усеченном варианте, получили развитие у ряда постсоветских историков[867]. Показательны в этой связи взгляды одного из крупнейших современных исследователей И.Н. Данилевского. С одной стороны, он выступает против тезиса "о "реальности" Кия и его братьев", и безусловно соглашается с мнением, согласно которому имена их выведены книжниками из названий киевских урочищ[868]. С другой — ведет речь о том, что "славянская этимология имен основателей полянской столицы… вызывает серьезные затруднения. Зато отказ от их признания славянами значительно упрощает ситуацию". Далее доводит до сведения читателя "любопытные (хотя и вовсе не бесспорные) результаты" такого "упрощения ситуации" на примере точки зрения О. Прицака, который, "прямо связывает летописного Кия с отцом хазарского вазира… Ахмада Бен Куйа…". Правда, тут же И.Н. Данилевский вновь оговаривается, что в вопросе об идентификации Кия и хазарского вазира разумнее прислушаться к выше упоминавшемуся мнению о книжном происхождении имен Кия и его братьев. Любопытно же, по словам автора, "само признание возможности иранского происхождения имени основателя Киева", равно как и тюркского происхождения имени Щек, мадьярского — Лыбедь, иранского или еврейско-хазарского — Хорив[869]. Однако последующее заявление И.Н. Данилевского ("Как бы там ни было, основатели Киева имеют, скорее всего, неславянские имена и вряд ли были полянами"[870]) нейтрализует все ранее сказанное и вводит читателя в недоразумение: а были ли братья? Они по определению не могли быть, если их не было. Или они все таки были? Чуть погодя И.Н. Данилевский напишет: "Даже если они [основатели Киева. — В.П.] были представителями полянской знати (а на мой взгляд, достаточных оснований для этакого вывода нет), киевляне еще несколько десятков лет должны были платить дань Хазарскому каганату. Это неизбежно должно было как-то повлиять на властные структуры полян, приспособить их к требованиям хазарского государственного аппарата"[871]. Более того, И.Н. Данилевский, без прямых ссылок, фактически присоединяется к мнению О. Прицака о том, что вывод о неславянстве (читай — "хазарстве") Кия и братьев "хорошо согласуется с чтением рассказа о приезде Аскольда и Дира в Киев, сохранившемся в Лаврентьевской летописи: "И поидоста по Днепру, и идуче мимо и узреста на горе градок. И упращаста и реста: "Чии се градок?" Они же реша: "Была суть 3 братья: Кии, Щек, Хорив, иже сделаша градокось, и изгибоша, и мы седим, платяче дань родом их, козаром""[872]. Последующие оговорки в ту и другую сторону, не меняют этого вывода: первые киевские князья, как и новгородские, "оказываются "не своими""[873].

"Предпочтения", отдаваемые О. Прицаком и И.Н. Данилевским варианту Лаврентьевской летописи ("и мы седим, платяче дань родом их, козаром") перед чтением Хлебниковского списка Ипатьевской летописи ("а мы седимъ род их, и платимы дань козаром"[874]) не имеют под собой серьезных оснований. Во-первых, чтение Лаврентьевской летописи отличается не только от Хлебниковского, но и от Ипатьевского[875] списка, равно как и от Радзивиловской летописи[876]. Во-вторых, отдельные летописные описки и разночтения следует рассматривать в общем летописном контексте. А контекст и Лаврентьевской (с Радзивиловской), и Ипатьевской (с Хлебниковской), и Н1Л не оставляет сомнений: летописцы считали полян славянами, а Кия, Щека и Хорива — полянами. У нас нет сколько-нибудь серьезных оснований, чтобы повторить вслед за И.Н. Данилевским: "… Летописцы второй половины XIV в. по-разному понимали этническую принадлежность основателей Киева"[877]. Летописцы могли чего-то не понимать, что-то исказить при переписывании. Но вряд ли им могло прийти в голову принять Кия за хазарина, а Киев за хазарский город. Да и с какой стати? Насколько актуальным для русских во второй половине XIV в. был хазарский вопрос, тем более в