Чужая Истина. Книга первая - Джером Моррис

так долго блюда. Однако обращаться к полулегальным скупщикам казённых пайков особого смысла не было. Те торговали припасами, пользующимися наибольшим спросом среди солдат. А именно — сухарями и высушенными лепешками из тыквенной каши, легкими и долго непортящимися в дороге, и, конечно, самым разным пойлом, от густой, вонючей браги, до вполне приличного, сардийского же вина. Получить желаемое, возможно более солёные овощи, он собирался у местных крестьян, так как верил и в их бережливость, и в глубину их погребов, где вполне могло ещё оставаться что-нибудь подходящее.

Однако добраться даже до первых домишек Посса так скоро — Эйдену было не суждено. Пробираясь сквозь лабиринт палаток и навесов он буквально споткнулся о специфические признаки бирнийской весны. Остановившись на краю ямы, слишком широкой и недостаточно глубокой для привычной могилы, юноша с потрясающей точностью припомнил самые тяжёлые дни в полевых госпиталях, которых успел повидать немало. Дело в том, что инстинктивно сторонясь толпы и стараясь выбрать более свободную дорогу — он постепенно отходил всё дальше к окраине лагеря. Волею случая — как раз туда, где и размещалась местная полевая хирургия.

— Друг! Эй, друг! — тощий парень с глупым лицом, напоминающий нескладного жеребёнка, поглядывал то на Эйдена, то куда-то в сторону. — Если ты из тех… из этих… В общем — не тронь лучше. Говорю, не тронь. И ступай себе, пока сержант не видел. Тут плетей только так раздавали. А говорили, что и руки рубить будут. Руки…

— Руки? — глупо повторил Эйден, просто не зная, что ещё сказать.

Он стоял по другую стороны ямы, которую, судя по всему, было поручено стеречь тощему пареньку с гизармой. Яма эта действительно не была могилой в полном смысле слова. Ни одного целого тела в ней не было. Только множество ног… и рук.

Из ближайшей продолговатой палатки послышался протяжный стон. Через секунду оттуда выскочил другой жеребёнок, почти точная копия того, с гизармой, только в белом, когда-то, фартуке. Торопливо просеменив несколько шагов, он упал на колени, прямо в лужу, мгновение назад излившуюся из него же.

— Ты что⁈ Дурак! Накажут! — испуганно зашипел на него брат, беспокойно оглядываясь на Эйдена и будто боясь упустить из рук доверенное ему оружие.

— Какого хера, солдат⁈ — донёсся откуда-то со стороны поставленный командный голос, при звуках которого страж с гизармой аж подскочил. — Обратно к костоправам, живо! Не хош помогать йим — самому помощь нужна станет!

Протрусив к лежащему в луже рвоты парню, бочкообразный сержант, громко ухнув, пнул его по рёбрам. Было заметно, что больше ухал, чем бил. Видя, что жеребёнок подниматься не собирается, а только размазывает всё больше грязи по зарёванному лицу, сержант испытующе взглянул на парня с гизармой. Тут-то он и заметил Эйдена.

— Та-а-ак! Снова грёбаное знахарство подвалило? Не слыхал ещё, что за осквернение терь не секут? А ну…

— Хорош голосить, служивый. — Появившийся из палатки мужчина был хоть и невысок, но статен, его короткая бородка и каштановые волосы смотрелись чистыми и аккуратными. Вообще весь его вид отдавал какой-то особой степенностью и опрятностью, несмотря даже на испачканные в крови манжеты туго закатанных рукавов. Сами руки ниже локтя, разумеется, также были в крови. — Тут и так воплей хватает. Лучше найди мне кого покрепче, чем этот. Ассистент нужен. Может, и ты сам сгодишься.

Сержант недовольно хмыкнул, поправил клепанный шлем на голове и схватил парня с гизармой за руку.

— Некогда мне, — буркнул он угрюмо, рывком подтягивая к себе оцепеневшего новобранца. — Этот пойдёт. А коли, как братец опозорится…

— Я могу, — очнулся вдруг Эйден. На обоих братьев-жеребят было жалко смотреть, один продолжал всхлипывать, другой готов был начать. — Резать и шить умею. Даже не стошнит.

Мужчина с бородкой оглянулся, окинул его быстрым оценивающим взглядом. Махнул головой, приглашая за собой, и скрылся в палатке. Сержант сразу же потерял интерес и к нему, и к обоим братьям, предоставив им утешать друг друга. Возвращаясь туда, откуда пришёл, он отвесил подзатыльник молоденькому пареньку, катившему к злополучной яме скрытую тентом тачку. Тачка была тяжёлой.

— И что же, правда за мертвечинкой приходил? Сильно в знахарстве помогает?

— Нет. Я вообще не за тем шёл.

— Некромантия? — невысокий мужчина заинтересованно взглянул на Эйдена, по-своему истолковав его ответ

— Нет. Могильник тут вообще не при чём. Я в деревню шёл, за огурцами.

— Хм… Долото.

Получив инструмент, он тремя точными ударами сшиб заклёпку помятого наплечника. Взял клещи.

— Кстати — Аспен. Огурцы — это нечто иносказательное? Что-то, значит, эдакое? Или просто не хочешь откровенничать?

— Эйден. Огурцы — соленья. Помидоры там ещё, всё такое. Не важно, что. Лишь бы как следует солёное и лучше овощи.

— Хм… Интересно.

— Да не особо. Просто соли давно не видел. И овощей.

— Хорошо рассёк, да? Дорезать не надо, сразу кость. Пилу.

Эйден протянул короткую, с мелкими зубьями, пилу. Аспен мотнул головой.

— Нет, тут другую. Вон. Да, проволокой. Не видал таких?

— Нет.

— Почти моего изобретения. Так, подсмотрел кое-что.

Все ещё не полностью освобождённый из плена собственных смятых лат, рыцарёнок пришёл в себя. Заорал, задёргался.

— Терпите, сир. Сейчас полегчает. — Аспен взял небольшой шестиугольник, лежащий среди инструментов и ещё раньше привлекший внимание Эйдена, и буквально шлёпнул на лоб больному. Тот поперхнулся слюной, снова дёрнулся и затих. — Каково, а? Хорошо, что наш благородный пациент так податлив. А то ведь бывает — толком и не зафиксируешь.

Металлическая верёвка, особым образом сплетенная из проволоки разной толщины, бодро вгрызалась в плечевую кость.

— Вот, хорошо. Крутани пару раз жгут, парень что-то тужиться вздумал.

— Так пойдёт?

— Да, всё одно сейчас прижжём.

Предмет, немного напоминающий курительную трубку, быстро замелькал в ловких руках хирурга. Послышался тихий треск, пахнуло палёным мясом.

— Теперь швы. Держи здесь и здесь. А я…

— Да, я умею.

Пока Аспен заканчивал с культёй, Эйден взял на себя две рубленые раны у самой ключицы. Не очень большие и почти ровные.

— Хорошо обращаешься с иглой.

— Было где набить руку. А вообще — у благородного отличные латы. Судя по засечкам — его рубанули раз семь, может больше, а достали всего дважды и то неглубоко. Не считая руки.

— Руку теперь действительно можно не считать, — Аспен мотнул головой на ведро с отходами. Среди окровавленных бинтов, лоскутьев