Повелитель камней. Роман о великом архитекторе Алексее Щусеве - Наталья Владимировна Романова-Сегень

«Публичная библиотека в столице» и несколько лет мыкался без работы, перебиваясь ничтожными заказами, покуда не подписал солидный договор с Императорским православным палестинским обществом, учрежденным еще при императоре Александре Третьем под попечительством того самого «генерал-губернара» Сергея Александровича. Получив небольшой аванс, Элкин с головой ушел в работу и спроектировал Николаевское подворье в Иерусалиме. Ради этой цели он переехал в Иерусалим. Проект оказался замечательным, но, когда началось строительство, выяснилось, что выделенных денег не хватает, бедняга Алексей Ефимович вкладывал свои, брал в долг и вынужден был доказывать, что смета составлена неправильно. Именно ради этого он и приехал в Петербург в январе 1905 года.

– В этом ИППОпотаме, – рассказывал он, с иронией называя так Императорское православное палестинское общество, которое сокращенно ИППО, – слишком много начальников, и все – кто во что горазд. Несчастный покойничек Сергей Александрович по доброте душевной сам не мог с ними справиться. В итоге я построил подворье вчерне, осталась внутренняя отделка, а наш ИППОпотам и ныне там. Все чего-то решают, жмутся… А я весь в долгах!

– А тебе не говорят: «воздастся»?

– Говорили. Ей-богу, несколько раз говорили такое. Только я не понимаю когда. На том свете, что ли? Хорошо им рассуждать!

После чудовищной гибели великого князя Сергея Александровича на посту председателя ИППО его сменила вдова – великая княгиня Елизавета Федоровна. Деловая немка быстро решила все проблемы, и к лету Элкину воздалось за все его страдания, он получил все необходимые средства, раздал долги и отправился обратно в Иерусалим с достаточной суммой, чтобы окончить строительство Николаевского подворья.

– Святая женщина! Святая женщина! – восхищался он Елизаветой.

Еще один приятель и однокурсник Щусева Володя Поярков не сразу защитился и на год позже окончил академию. Звание художника получил за картины «Петр Великий у Меньшикова» и «Свадебный поезд в Кабарде», сильно бедствовал, не имея ни должности, ни заказов. В Новочеркасске вместе с артелью художников подрядился расписывать кафедральный Вознесенский войсковой собор, да вот только бойкие товарищи выделили ему для росписи одного только черта на западной стене, как он грешников вилами во ад спроваживает под руководством архангела. Но зато нужно было изобразить высоченного, метра в три ростом.

– Уж я так расстарался! – чуть не плача, рассказывал он, сидя в гостях у Щусевых в Тучковом переулке. – Черт у меня получился эдакий… Прямо-таки чертовский. Наглый, зараза, самоуверенный. Словом, шедевр. И что же вы думаете? Эти новочеркасские попы во главе с владыкой Афанасием как глянули на моего черта, испугались, стали креститься: «Свят-свят-свят, изыди, сатана!» И выносят вердикт: «Сей враг рода человеческого изображен не посрамленным и будет вводить в соблазн неокрепшие души, в особенности казачек, неукротимые нравы коих нам всем известны. Харю замазать и сделать посрамленною». Пришлось мне перерисовывать, намалевал черта жалобного. Опять не то: «Вызывает сочувствие». Я им: «Да какого же черта вам надо?» Они опять: «Посрамленного». Тогда я нарисовал мордастого такого и как будто ему только что морду набили, отчего он злой, сволочь, как собака. И чем же, как вы думаете, все закончилось? Сказали, что Церковь не имеет права платить за изображение диавола, к тому же и краски ушло в три раза больше, поскольку переписывалось трижды.

Великая княгиня Елизавета Федоровна Романова в костюме для Исторического костюмированного бала 1903 года

[Романова-Сегень Н. В. И земная, и небесная. Вече, 2018]

Щусев и все гости того вечера едва не падали со стульев от смеха.

– Ой, лихо мне, лихо! – восклицал Алексей Викторович, как, бывало, его батька в таких же смешных ситуациях. – А скажи, Володя, не говорили тебе такое слово, как «воздастся»?

– Сказали. На прощание: «Ничего, раб Божий Владимир, придет время, и тебе воздастся». Только не оповестили, от кого – от Господа Бога или от черта. Но с этого раза я навсегда зарекся: с попами дела никогда не иметь!

– Это ты зря, – утирая слезы, возразил Щусев. – Если тебе врач плохо зуб вылечит, ты что, после этого вообще перестанешь к врачам ходить?

Уже стало забываться время, когда Щусев занимал деньги, теперь к нему спешили за помощью, и он охотно давал в долг, помня, каково это. В основном друзья и приятели брали и отдавали. Лишь Борисов-Мусатов не успел вернуть небольшую сумму, внезапно скончавшись осенью того года, когда Россия потерпела поражение от Японии, а по всей стране прокатилось нечто, что впоследствии назовут Первой русской революцией. Бедняга Виктор Эльпидифорович в раннем детстве свалился со скамейки и повредил позвоночник, да так, что у него стал расти горб, а нарушения в позвоночнике постепенно привели к нарушениям в работе сердца. А художник был от Бога! Его картину «Водоем» Третьяковы купили за большие деньги и с гордостью повесили в зале современной живописи. Несмотря на некоторое уродство, жена обожала его, у них родилась дочка, которой и годика не исполнилось, когда Борисов-Мусатов внезапно скончался от сердечного приступа.

– Я даже жалею, что так мало одолжил ему тогда, – сказал Щусев, стоя вместе с Марией Викентьевной и пятилетним Петей в Третьяковской галерее, фасад которой год назад гениально перестроил в русском стиле Васнецов. Стояли они перед «Водоемом», и Алексей Викторович договорил: – За одну только возможность видеть это чудо каждый должен отсылать деньги вдове бедного Виктора Эльпидифоровича.

– Кого-кого?! – засмеялся Петенька. – Эльпифо…?

– Виктора Эльпидифоровича, – строго поправил сына отец. – Так звали художника, который написал эту картину.

Петр Первый рос весьма разумным мальчиком, стремился к знаниям во всех областях жизни, порой не в тех, каких надо:

– А почему вы можете покупать что хотите, а я не могу?

– Потому что ты еще денежек не зарабатываешь.

– А вы мне дайте денежек, я и буду их заябатывать.

С младенчества зародилась в нем постановка себя против родителей. Поначалу это казалось смешным, но с возрастом начинало уже раздражать. Но что радовало – лет с пяти в Пете обнаружился несомненный талант к рисованию, и Алексей Викторович однажды с гордостью сказал:

– Я выбрал архитектуру, хотя сомневался и хотел стать живописцем, а Петр Алексеевич станет большим художником.

– Я буду лучше всех, – гордо заявил о себе малыш.

– Но и папка твой не лыком шит, глянь-ка, что тут издали.

И на свет Божий вышло подарочное великолепное издание «Мечети Самарканда = Les mosquées de Samarcande», выполненное Императорской археологической комиссией параллельно на русском и французском языках.

– Вот сюда смотрите, – открыв альбомище, показал Алексей Викторович туда, где значилось: «Иллюстрации Щусева А. В., Покрышкина П. – С.-Петербург, 1905 год». – Видали? Десять лет прошло с тех пор, как я делал эти