Рассвет над океаном - Ева Гончар

— Приходи греться, — предлагаю я, прежде чем совершить над собой усилие и уйти.

Она открывает рот, чтобы ответить, но вдруг вздрагивает и замирает, прислушиваясь — первая различила подлетающий вертолёт. Бледнеет, глаза её расширяются. О господи, только не это, снова страх! А я-то радовался, что она приходит в себя и больше не шарахается от каждого шороха!

— Всё хорошо, Мия! Всё хорошо! Мы ещё не ждём гос…

Но она бросается вон из комнаты, не дослушав и чуть не сбив меня с ног.

— Ты куда? Чего ты испугалась? Всё хорошо, Мия!

Бегу за ней и догоняю у винного погреба. Лицо у неё безумное, она хватается за тяжёлую крышку, играючи её поднимает и слетает по крутой неудобной лестнице, я едва успеваю зажечь свет внизу и спускаюсь за ней. В погребе сыро и нечем дышать, стеллажи и стены подёрнуты плесенью. Мия упирается плечом в один из стеллажей и пытается сдвинуть его с места.

— Стой! Зачем! Что случилось?

— Заткнись и помогай!

Мы вместе отодвигаем от стены дубовую махину, и Миина узкая ладонь тут же проскальзывает в открывшийся промежуток.

— Есть! Есть! — повторяет она звенящим от близких слёз голосом.

Вытаскивает из ниши в стене какой-то свёрток и, разом ослабев, опускается на ступеньку лестницы. В слабом свете единственной лампочки он кажется почти чёрным, верхний его слой — гнилая тряпка. Забыв об обычной своей брезгливости, Мия разворачивает тряпку, под которой — заклеенный липкой лентой полиэтиленовый пакет. А в пакете — несколько исписанных листов бумаги, неожиданно хорошо сохранившихся. Поднимается, чтобы приблизить их к свету, я встаю рядом и вслед за ней читаю первую строчку:

«Доченька, солнечная моя девочка…»

Мия еле дышит, её колотит от волнения.

— Я пойду к себе, — сдавленно говорит она.

Прижимает листы к груди и выбирается наверх. Проследив, чтобы она не оступилась на лестнице, я механически подбираю с пола лохмотья и тоже покидаю погреб.

Я пять дней ждал чего-то в этом роде, но всё-таки потрясён. Сажусь перед камином и некоторое время бездумно гляжу на огонь. Надо же, вонючая тряпка до сих пор у меня в руках! Нужно поскорей её выбросить, но я привык исследовать всё, что попадается мне в этом доме, поэтому включаю лампу и рассматриваю находку перед тем, как отправить в мусорное ведро. Когда-то это была столовая льняная салфетка с вышивкой ручной работы, вот здесь, в углу вышивка хорошо сохранилась. Странный рисунок, больше всего напоминающий буквы…

Да это же буквы и есть! Кому-то пришло в голову украсить кусок полотна женским именем «Эрнестина Джейн».

54. Мисс Паркер. День 14-й, поздний вечер

Как я попала из погреба наверх? Не помню. Будто телепортировалась. Сижу на постели и вздрагиваю в такт биению сердца. Мамино письмо лежит на моих коленях, а пальцы у меня мокрые и грязные. Разве можно касаться листов, исписанных маминым почерком, такими пальцами? Осторожно кладу на постель свою бесценную находку и иду в ванную. Вымыв руки, долго держу их под горячей водой, чтобы хоть чуть-чуть успокоиться. Когда возвращаюсь в комнату, там уже совсем темно. Нужно включить свет… какой же он яркий!

Ты видишь меня сейчас, мама? Ты со мной?

Доченька, солнечная моя девочка!

Буквы плывут, подхваченные слезами. Читай, читай, Мия, потом поплачешь.

Сколько раз я начинала письмо для тебя — и сколько раз его сжигала незаконченным! Откладывать больше нельзя, меня вот-вот увезут туда, где я лишусь возможности писать. Я жду этого каждую минуту. Я и теперь прислушиваюсь, чтобы как можно раньше узнать о приближении вертолёта и успеть спрятать написанное в тайник. Но каждую минуту я молюсь о том, чтобы ты никогда не открыла этот тайник — никогда не переступила порога этого дома!

Я здесь, мама. Бог не услышал твоих молитв.

Если Бог не услышал моих молитв… если ты читаешь моё письмо, значит, меня больше нет, и мистера Паркера, защищавшего тебя от Центра и от мистера Рейнса, тоже не стало. Мистер Паркер — тяжёлый человек. Ты, наверное, многие годы задавалась вопросом, любит ли он тебя хоть чуть-чуть? Знай, Мия, он тебя любил. Как умел. Власть и деньги мистер Паркер любил гораздо больше, но он был по-своему привязан к тебе и хотел, чтобы именно ты получила наследство Паркеров. Поэтому тебя не трогали, пока он был жив.

Меня он тоже когда-то любил. Я словно вижу его сейчас перед собой. «Не лезь не в своё дело, Кэти! Это плохо кончится!» — говорит он, щурясь, как он один это умеет, и в голосе его — не угроза, а сожаление. Я не слушала его, я не могла оставаться в стороне от страшных вещей, творившихся в Центре. Думала, что поступаю правильно, но, в результате, обрекла своих детей на сиротство… Простите ли вы меня когда-нибудь?

Простить тебя? Ты лучшая из людей, кого я знаю! Зачем ты просишь о прощении?

Пока мы с тобой были вместе, я молчала — мне так хотелось уберечь мою малышку от ужаса, с которым столкнулась я сама! Теперь ты взрослая и должна узнать правду о своей семье. Разгадывая тайны, я потеряла тебя, а скоро, вероятно, потеряю собственную жизнь. Они обещали, что не убьют меня, но вряд ли сдержат слово. Тебе обещали то же самое, и ты, как я, не веришь им, правда? Но мир изменится. Я чувствую, что тайны, погубившие меня, твою жизнь могут спасти.

Родные округлые буквы, ровные строчки, выверенные суховатые слова. Боюсь подумать, чего ей стоил этот тон! Мама, мамочка… неужели ты считала, я поверю, что ты спокойно приняла свою судьбу и смирилась с ней?

Вероятно, тебе уже известно многое из того, что я собираюсь рассказать. Ведь ты моя дочь, Мия, и тоже не смогла бы всю жизнь жить во лжи! Известно ли тебе о брате? Его зовут Итен, он будет уже большим, когда ты получишь моё письмо, но сейчас он живёт у меня под сердцем и совсем скоро появится на свет.

Да-да, родная, я не умерла в тот день, когда меня якобы застрелили в лифте… или тебе сказали, что твоя мать покончила с собой? Хотя должна была умереть. Я хотела увезти из Центра тебя и Джарода, и ещё нескольких детей, что стало последней каплей в чаше моих «предательств» — меня приговорили к смерти. Но в тот момент я уже была беременна, мой ребёнок нужен мистеру Паркеру, а в большей мере — мистеру Рейнсу, и потому меня оставили в живых. Полагаю, это досадное упущение исправят, как только малыш родится.

До конца своих дней буду помнить, как именно они «исправили упущение»!

Скорее всего, маленького Итена отдадут в приёмную семью. Я не знаю, какая жизнь его ждёт, мне очень страшно за него, мир изначально к нему враждебен. Но я надеюсь, что, вопреки всему, он вырастет хорошим человеком, и вы однажды с ним встретитесь. Ты спросишь: как же мы встретимся, если я не знаю, какой он и где его искать? Однако, у вас с ним обоих есть то, благодаря чему…