Рассвет над океаном - Ева Гончар

От мысли напасть в лесу на одинокого сторожевого пса, оглушить его и отобрать у него оружие я отказался сразу. Ожидая от меня подобной выходки, на патрулирование они берут только электрошокер, чтобы при первой же тревоге вызвать подкрепление по рации. Спрашивается, какой мне толк от шокера в стычке с несколькими вооружёнными людьми?

Замену всем шестерым должны привозить раз в неделю, особое предписание — не задерживать вертолёт, разгружая его и загружая вновь за считанные минуты. Даже если я смогу каким-то образом раздобыть оружие, захватить транспорт я всё равно не успею.

Я надеялся, что пойму из разговоров, где мы находимся, но и эта надежда не оправдалась. Охранники потешались над паранойей нанимателя, особенно позаботившегося о том, чтобы скрыть от них координаты объекта, но исключительная щедрость вознаграждения примирила их с муками неутолённого любопытства.

Что ж, пока ухватиться не за что. Но время у нас ещё есть. Похоже, наш единственный шанс — использовать человеческий фактор. Морщась от недовольства собой, я вспоминаю Глена Салливана. Не только найти «слабое звено» среди тех, кто нас стережёт, но избежать прежних ошибок — вот что я должен теперь сделать!

52. Мисс Паркер. День 14-й, вечер

Ещё вчера днём солнце жарило по-летнему. К ночи из-за гор приползли тучи, начало накрапывать, и теперь льёт, не переставая. Похолодало, за оконными стёклами, и без того не слишком прозрачными — сплошная пелена дождя.

Сегодня на мне платье с длинными рукавами и воротником-стойкой, из мягкой тёмно-синей шерсти в мелкий белый цветочек. Самый тёплый из экспонатов здешнего «музея моды». Туфли подошли одни-единственные, мамины. «Когда мы выберемся отсюда и у нас появится свой дом, обувной шкаф у меня будет от пола до потолка! — пробормотала я, обуваясь. — Заведу себе вдвое… нет, вчетверо больше пар обуви, чем осталось в Делавэре!» Фантазия, достойная старшеклассницы! Устыдилась было, но вдруг поняла: надо же, а ведь я снова думаю о будущем! О будущем, в котором есть место нашему общему дому.

Рукава не достают до запястий, пояс не на месте, но, по крайней мере, я не мёрзну. Мамину одежду надевать я не решаюсь, я даже на неё не смотрю. Она пугает меня. Она как будто вся пропитана горем и страхом. Красноречивые вытачки и складки слишком явно напоминают мне о том, что случилось с мамой. Примерять их на себя — как будто примерять её судьбу!

Разделить мамину участь? Не бывать этому никогда! Не достанется им наше дитя, и нас они не получат!

Главное — не наделать глупостей! Мы вовремя спохватились. Джарод спохватился вовремя! Я бы так и жила в его объятиях, купалась в его заботе, подставляла губы его мимолётным поцелуям. Объятия вскоре стали бы теснее и жарче, а поцелуи — дольше и глубже… Разве мы смогли бы на них остановиться? Да мы бы месяц не отрывались друг от друга, наплевав на то, что за нами следят и что в аптечке, собранной главным героем моих кошмаров, нет и быть не может никакой контрацепции. И расплатились бы сполна за своё легкомыслие… Если бы не успели сбежать до появления здесь мистера Рейнса — но зато успели зачать ребёнка! Через девять месяцев меня бы пристрелили на шестнадцатом подуровне, как использованный материал. Джарода — вывернули наизнанку, вынуждая работать на Центр. А ребёнок… Одному дьяволу известно, что бы они с ним сделали!

Мы вовремя спохватились. Для любви у нас будут годы. Потом. Когда мы унесём отсюда ноги!

Подготовкой к побегу пока занимается только Джарод. Дни и ночи сидит у своего микрофона, делает пометки в блокноте. Я предлагала помощь, но он её не принял. Чувствую себя бесполезной, и мне это не нравится.

Зато у меня есть возможность прислушиваться к своим ощущениям. Освоиться с открывшимися вдруг способностями. Не знаю, прав ли Джарод насчёт телепатии и «общего информационного поля» Джемисонов — слишком уж фантастично звучит! Но какие-то сигналы я всё же принимаю. Я научилась вычленять из общей тревоги и взвинченности это странное ощущение. Словно кто-то широкой мягкой кисточкой щекочет изнутри мою грудную клетку. Вещи, которыми пользовалась мама, я теперь опознаю безошибочно!

Она всё время обо мне вспоминала. Она хотела что-то мне сказать. Скорее всего, ей было известно о проекте Genomius и о том, что меня могут отправить по её стопам. Значит, она предвидела, что я тоже стану пленницей в этом доме. Что, если она оставила письмо для меня? Я представила, как она пишет это письмо. Подбирает лёгкие слова, чтобы я не догадалась, какая боль разрывает ей душу. И знает, что я всё равно догадаюсь! Надеется, что я никогда не попаду сюда и никогда его не прочту. Но надежда меркнет, как огонь догорающей свечи.

И я решила искать тайник.

— Попробуй заодно выяснить что-нибудь о прежних хозяевах дома и о том, где он находится, — попросил Джарод, когда я сказала ему о своих намерениях.

За несколько дней поисков я открыла все запертые ящики и заглянула на все верхние полки. Залезла в щели между шкафами, проверила полые ножки кухонного стола, подняла ковры и простучала стены. Побывала на чердаке и в винном погребе, и правда, пустых, если не считать кипы сплющенных коробок наверху и массивных дубовых стеллажей внизу. Ничего похожего на тайник я не нашла.

И Джарода порадовать, увы, было нечем. Словно безымянные люди построили себе дом в безымянном месте!

— Жаль, — хмурясь, сказал Джарод. — Я тоже думал, что Кэтрин оставила для тебя письмо. Это был наш шанс больше узнать о твоём даре. И я не могу планировать побег, пока не выясню, откуда предстоит бежать. Если мы в нескольких милях от шоссе или от города — это одно. Если на плато, отрезанном ущельями от остального мира — это, как ты понимаешь, совсем другое.

Чего уж тут непонятного!

Пора закончить поиски. Будь где-то в доме мамино письмо, я бы уже его нашла. Значит, его нет. Может, кто-то нашёл его до меня. А может, правильной была вторая наша догадка: мама ничего не хотела мне сообщить, она просто думала обо мне каждую минуту и невольно транслировала свои мысли.

После обеда и отдыха, от которого стараниями Джарода нельзя было увильнуть, я села за рояль. Я боялась прикасаться к клавишам с того дня, как мне привиделась беременность. Но теперь страх ушёл. Свои и мамины воспоминания я больше не путаю. И страшную мамину мелодию играть больше не буду. Лучше вспомнить, что я разучивала сама, когда мама ещё была со мной. Зря, наверное, я спрятала эти воспоминания в дальнем углу сознания! Что-нибудь прозрачное и светлое, как вальсы Шопена. Противоречащее тяжести, лежащей у меня на сердце, и мрачной перспективе, которая перед нами маячит.