Наездницы - Энтон Дисклофани

– Возьми, – прошептала она.

Вошли другие девчонки: Эва, Гейтс, а затем Сисси, которая остановилась, высоко вскинув брови, за спиной Мэри Эбботт.

– Спасибо.

Булочка была холодной и липкой. Когда эти булочки были теплыми, они таяли во рту. Остыв, они становились невкусными.

– Не за что.

Мэри Эбботт продолжала сидеть возле меня. Она наматывала на палец прядь своих волос и отводила глаза в сторону. У нее на лбу виднелась красная полоска, натертая шерстяной шапочкой. Внезапно вид этой странной девочки привел меня в ярость.

– Тебе что-то нужно?

Она, совершенно не удивившись, посмотрела на меня.

– Ты будешь есть булку?

Я покачала головой.

– Ну и ладно, – прошептала Мэри Эбботт.

Остальные девочки готовились ко сну. Я смотрела на сливочного цвета плечи Эвы, на ее усеянную темными родинками спину, на тонкие пышные волосы Сисси, которые она только что закончила расчесывать, на изящный золотой браслет на ее запястье, означавший, что Бун придет и сегодня, второй вечер подряд. Мне казалось, что должно произойти что-то ужасное. Это витало в воздухе.

– Мистер Холмс пришел перед обедом и произнес речь. Я подумала, тебе это интересно. Разве нет? – внезапно осмелев, спросила Мэри Эбботт и коснулась моей руки своими холодными липкими пальцами.

Я отняла руку и кивнула.

– Я так и думала. – Она улыбнулась, но эта улыбка была адресована не мне. Она сама с собой заключила пари и выиграла его. – Он прочитал молитву и попросил нас молиться за Декку и его семью. А потом он попросил нас помолиться за тебя, Теа. – Она помолчала. – За тебя и Декку.

Сисси смотрела на нас со своей кровати. Но Мэри Эбботт уже всецело завладела мной.

– Ты рада, что он попросил нас молиться за тебя?

– Я польщена, – ответила я и закрыла глаза. – И я устала.

Хотя в том, что мистер Холмс упомянул меня в своей молитве, не было ничего необычного, его просьба почему-то показалась мне предательством. Он меня ненавидел. Почему он вообще подпустил меня к своим детям? Он что-то знал о моей жизни во Флориде. Он знал достаточно, чтобы понимать, что мне нельзя доверять. Но теперь он меня ненавидел. Иначе и быть не могло, ведь из-за меня пострадала одна из его девочек. Он не мог иначе относиться ко мне.

– Я надеялась, что ты обрадуешься, – продолжала Мэри Эбботт. – Когда я сюда шла, я думала, что ты будешь счастлива. – Она заговорщически склонилась надо мной. Ее дыхание было сухим и горячим. – Потому что он не сердится.

– Оставь меня в покое.

Я постаралась произнести это холодным как лед голосом.

Мэри Эбботт попятилась, но прежде наклонилась ко мне так быстро, что я не успела заслониться рукой, и впилась в мои губы своими.

Я провалилась в сон без сновидений. Мне было жарко, и все мое тело чесалось. Я десятки раз просыпалась. Мне было страшно. Меня необъяснимым образом пугали высокие двухъярусные кровати и девочки в белом на них. Окружающее представлялось мне незнакомым. Потом я заставила себя успокоиться. Иногда стоит большого труда сохранять рассудок, убеждая себя в том, что весь огромный мир не настроен против тебя. Я говорю, что заставила себя успокоиться, но на самом деле мой мозг сжалился надо мной и решил не срываться с петель, как он это сделал в дни, предшествовавшие моему приезду в Йонахлосси, когда я плакала, пока мои глаза не превратились в уродливые мешки в моем черепе.

– Теа.

Я испуганно села в постели.

– Все хорошо, все хорошо, – успокоила меня Сисси. – Ты в полном порядке.

– Мне жарко.

– Ты горишь? – она тыльной стороной кисти потрогала мой лоб. – Нет. Ты говорила во сне.

– Что я сказала?

– Ничего. Что-то невнятное. Ты хорошо себя чувствуешь?

Я кивнула.

– Ты что-нибудь слышала о Декке? – спросила я.

Она покачала головой.

– Я сегодня вечером молилась. Я уже так давно не молилась… – Она замолчала. – Что случилось? Говорят, что Рэчел попыталась убить Декку, что она сошла с ума.

– Сова, – прошептала я.

– Сова? – повторила она. Поскольку я молчала, она продолжила: – Приехал врач. Мистер Холмс, наверное, не находит себе места.

– Мистер Холмс совсем один, – пробормотала я. Эва пошевелилась на кровати над нами. – Я совсем забыла, – прошептала я, прикрыв рот ладонью. От моих пальцев пахло сбруей.

– Теа, я должна идти. Приехал Бун.

– Пожалуйста, не уходи! – взмолилась я.

– О Теа, – прошептала она. – Я должна. Но я вернусь.

Она встала. Ее волосы прикрывал воротник пальто, перчатки торчали из карманов, как руки. Я ощутила неприятный приступ ревности: мне так хотелось быть Сисси, которая идет на свидание с влюбленным в нее мальчиком!

Сисси выждала пару секунд, а затем нетерпеливо показала на свою кровать.

– А! – шепнула я и перебралась в ее постель.

Мне было немного обидно – на меня сегодня свалилось столько всего, и все же мальчик был важнее.

После того как она ушла, я встала, надела пальто и вышла из домика. Потом, испугавшись, что я разбудила Мэри Эбботт, заглянула в домик через окно. Мэри Эбботт безмятежно спала. Голова и рука Эвы безжизненно свисали с края кровати. Я не видела Гейтс, но знала, что она спит, как всегда, свернувшись калачиком.

Моим спящим соседкам и в голову не приходило чего-нибудь бояться в Йонахлосси. Все девочки отлично понимали, что опасность таится внутри семьи и причина ее – либо любовница отца, либо сложные взаимоотношения матери и свекрови, либо попытавшаяся покончить с собой кузина. Но без семьи любая из нас была просто пустым местом.

Если что-нибудь случится с Деккой, младшей из сестер и любимицей семьи Холмсов, это будет означать, что Рэчел сломала жизнь не только этой одаренной девчушки, но и свою собственную.

Я с удивлением отметила, что сразу за Площадью, возле Мастерса, горит фонарь. Он не освещал Площадь, но был заметен с нее на тот случай, если что-то произойдет и кому-то из девочек понадобится помощь.

Я зашагала на свет, с трудом вытягивая ботинки из грязи, с каждым шагом издавая отвратительный чавкающий звук. Не считая этого, вокруг царила мертвая тишина. Во Флориде никогда не бывало так тихо – всегда что-то шуршало, попискивало или подвывало.

Было холодно, воздух был неподвижен, небо – темным, но надо понимать, насколько темным. Звезд почти не было. Газовые фонари по краям Площади всегда, даже днем, горели ровным светом, но перед таким мраком их свет был бессилен. Поэтому мне казалось, что маленький огонек в окне Холмсов что-то означает. Этот огонек пробудил во мне что-то неподдающееся осмыслению, и мне захотелось на него пойти. Я хотела оказаться в том доме. Это желание было таким острым, что я не могла дышать.