В путь-дорогу! Том III - Петр Дмитриевич Боборыкин

Остальные вильдеры, въ томъ числѣ и Варцель, подписали также бумагу.

— Но мнѣ кажется, это не все, —заговорилъ опять Телепневъ: —это только начало дѣла. Корпорація уничтожится, стало быть русскіе бурши будутъ жить уже совсѣмъ по другому. Теперь должно образоваться одно русское общество…

— Да, — прервалъ его желтый — это такъ, но вотъ мы подождемъ, что вамъ отвѣтитъ шаржиртенъ-конвентъ, тогда мы васъ пригласимъ составить сходку и будемъ рѣшать.

Засѣданіе разошлось.

Телепневъ возвращался за рѣку вмѣстѣ съ двумя хохлами, которые жили въ одной квартирѣ.

— Ты давно уже здѣсь? — спросилъ онъ высокаго хохла.

— Пятый годъ.

— И мы нигдѣ не встрѣчались?

— Я кромѣ «Дома» и клиники нигдѣ не бываю. Да все, чай, слышалъ мою фамилію отъ бурсаковъ. Вѣрно на попойкахъ меня честили не мало.

— Развѣ ты былъ въ корпораціи?

— Какже, и цвѣта носилъ.

— И вѣрно не вытерпѣлъ всѣхъ прелестей буршикозной жизни?

— Похерилъ таки ихъ, и подъ конецъ напѣлъ имъ хорошо.

— Я никогда не былъ въ корпораціи, — заговорилъ шепелявымъ голосомъ другой хохолъ, размахивая рукавами своей шинели. — Все зто глупости были. Только я думаю, что нѣмцы насъ посадятъ на ферруфъ.

— А ты, Ваничка, боишься, — подшучивалъ надъ нимъ высокій хохолъ. — У него, видишь ли, — обратился онъ къ Телепневу: —здѣсь филиетеріи много, за нѣмочками все увивается, такъ вотъ ему уже и плохо будетъ.

— Ну, вотъ еще! — оправдывался совершенно серьезно Ваничка.

— Намъ, господа, — началъ Телепневъ — надо бы какъ-нибудь сойтись помимо бурсаковъ; отъ нихъ вѣдь толку мало. Необходимо, такъ сказать, опредѣлить свое политическое положеніе. Ну, и, наконецъ, надо подумать о всѣхъ тѣхъ, которые будутъ послѣ насъ поступать. Теперь самое удобное время для образованія такого кружка русскихъ студентовъ, который жилъ бы сколько-нибудь серьезными интересами.

— Ну, съ бурсаками не знаю ужь какіе будутъ интересы, — лѣнивымъ и насмѣшливымъ тономъ замѣтилъ высокій хохолъ.

— Совершенно согласенъ, но вѣдь общество тогда состояло бы не изъ однихъ бурсаковъ; они по необходимости должны будутъ измѣнить свои правы.

— И прежде всего выучиться говорить на человѣческомъ языкѣ,—подсказалъ хохолъ.

Телепневъ пригласилъ вильдеровъ зайти къ себѣ, оставилъ ихъ обѣдать. Выпили они бургонскаго и согласились собраться на недѣлѣ и перетолковать хорошенько о дальнѣйшихъ судьбахъ русскаго студенческаго общества въ городѣ Д.

VIII.

Телепневъ собирался идти на лекцію физіологіи. Былъ яркій и морозный день; снѣгъ уже два дня какъ выпалъ. Онъ сошелъ внизъ и остановился на минутку на порогѣ наружной двери, поглядывая вправо и влѣво на улицу. Вверхъ къ заставѣ тащились чухонскія розвальни. Внизъ по улицѣ бѣжалъ студентъ, драпируясь въ своей холодный циркельмантель, а на встрѣчу ему катили большія парныя сани въ дышлахъ на крупныхъ рысяхъ. Телепневъ началъ вглядываться. Виднѣлась круглая, рыжая борода кучера, въ лиловой бархатной шапкѣ, но кто сидѣлъ въ саняхъ — нельзя было разсмотрѣть.

«Какіе-нибудь нѣмцы франтятъ въ русской упряжи», подумалъ Телепневъ.

Сани подкатили очень скоро и вдругъ остановились у фонаря въ двухъ шагахъ отъ Телепнева. Онъ очень удивился. Подбѣжалъ лакей въ синей ливреѣ и штиблетахъ.

— Г. Телепневъ здѣсь живетъ? — спросилъ онъ.

— Что тебѣ нужно? — спросилъ Телепневъ, и узналъ человѣка Деулиныхъ.

— Ахъ, виноватъ, сударь… Иванъ Павловичъ и Юлія Александровна приказали кланяться и просить васъ сегодня кушать въ четыре часа.

— А кто тутъ въ саняхъ?

— Инна Александровна и барышня-съ.

Телепневъ подошелъ къ санямъ и раскланялся съ дамами. Брюнетка на морозѣ разгорѣлась и въ бѣлой шляпкѣ была очень свѣжа и пикантна. Темира въ простенькомъ салопцѣ щурилась отъ солнца и смотрѣла въ другую сторону.

— Ахъ, m-r Телепневъ, — вскричала Нина Александровна, ласково кивая головой — какъ это удачно. Julie просила меня послать вамъ приглашеніе.

Телепневъ отвѣсилъ почтительный поклонъ, дѣвушка, смотря не на него, а въ спину кучера, еле-еле поклонилась.

— Такъ вы будете сегодня?

— Непремѣнно-съ.

— Принесите что-нибудь почитать.

— Я только-что получилъ «Русскій Вѣстникъ», но не успѣлъ еще разрѣзать.

— Такъ вы пожалуйста, мы васъ ждемъ.

Нина Александровна еще разъ привѣтливо взглянула на Телепнева и приказала ѣхать дальше къ заставѣ. Отъ Темиры Телепневъ не дождался другаго поклона.

«Экая недотрога-царевна,» думалъ онъ, идя въ анатомическій театръ на лекцію, гдѣ должны были въ этотъ разъ взрѣзать теленка. «Совсѣмъ изломанная барышня. А тетенька ея, кажется, барыня во вкусѣ К-скихъ.» И Телепневъ вспомнилъ при этомъ про Ольгу Ивановну. «Да и что такое она, дѣвпца или дама? Бонвиванъ-то на нее особенно поглядываетъ. Тутъ дѣло, пожалуй, не чисто».

На лекціи физіологіи взрѣзали теленка. Несчастное четвероногое умильно мотало хвостомъ, а бурши держали его за ноги. Телепневъ довольно разсѣянно слушалъ демонстрацію профессора и два-три раза во время лекцій подумалъ о барыняхъ.

Онъ долженъ былъ вернуться домой, переодѣться, и въ этотъ разъ немножко дольше занимался своимъ туалетомъ; замѣтилъ даже про себя, что напрасно онъ такъ плотно стрижется, что это придаетъ ему слишкомъ сухой, педантскій и самоувѣренный видъ.

«Что я имъ буду читать?» спрашивалъ онъ себя. «Маменька, кажется, такого сорта, что вмѣсто любовь нужно вездѣ ставить морковь.»

Онъ разрѣзалъ только-что полученную книжку «Русскаго Вѣстника», но не нашелъ тамъ ничего для легкаго чтенія. «Вѣдь не читать же имъ «Ансельма Кэнтерберійскаго». Господь съ ними! пообѣдаю, а потомъ и по домамъ. Бонвиванъ хвалился рейнвейномъ; кажется, лучше будетъ заняться этимъ дѣломъ, чѣмъ разводить разводы съ пустоголовыми барынями.»

Ровно безъ четверти въ четыре Телепневъ входилъ въ гостиную Деулиныхъ. Дѣвушка играла одна, и при входѣ Телепнева остановилась. Онъ почувствовалъ себя не совсѣмъ ловко.

— Pardon, — проговорилъ онъ: —я вамъ помѣшалъ.

— Papa у себя въ кабинетѣ, — указала она.

Телепневъ сжалъ губы, сдѣлалъ дѣвицѣ salût oblique и отправился въ кабинетъ Ивана Павловича, обозвавши опять барышню «недотрогой-царевной». Деулина онъ нашелъ въ мечтательно-меланхолическомъ настроеніи.

— Bon jour, bon jour, mon cher, — замололъ онъ, грустно качая головой:

Что паша жизнь! ничто иное, Какъ лишь мечтаніе пустое.

— Да вотъ и подите вы, и разсуждайте. Ну, вотъ и паука, положимъ, открытія…

— Да, вотъ мы теленка сегодня взрѣзали.

— Ну да, вотъ и теленка взрѣзали, а дастъ-ли это душѣ гармонію, — нѣтъ, не дастъ. И къ чему мы бьемся, спрашивается?

— Да вы какъ желудкомъ? — спросилъ, не скрывая своей насмѣшки, Телепневъ.

— Ахъ, mon cher, бѣлужиной заноешь. Я всю свою жизнь, — онъ всталъ, — да, всю, всю жизнь хотѣлъ создать что-то такое, и вотъ тебѣ щелчки, щелчки.

— И въ носъ, и въ ротъ, и во всякое мѣсто?

— Да, именно во всякое мѣсто. Повѣрьте мнѣ, mon cher, ничего нѣтъ въ жизни прочнаго. Вы, конечно, въ такомъ возрастѣ, что можете увлекаться надеждой:

Иль нѣтъ — тяжелый нѣкій шарь, На тонкомъ волоскѣ висящій.

Берите наслажденіе, гдѣ