В путь-дорогу! Том III - Петр Дмитриевич Боборыкин

Телепневъ не могъ скрыть насмѣшливой улыбки.

— Съ какой же стати, — проговорилъ онъ сквозь зубы.

Дѣвушка покраснѣла.

— У васъ голосъ пріятенъ, — проговорила она раздражительно, — но вы слишкомъ тонируете.

Телепневъ хотѣлъ поблагодарить за наставленіе и подумалъ:

«Что это за дикая особа».

— Спойте еще что-нибудь, — заговорила брюнетка.

— Ахъ, да, пожалуйста. Вамъ грѣшно не пѣть, m-r Телепневъ, — затянула маменька.

Телепневъ только-что хотѣлъ сказать что-то дѣвушкѣ, но она его предупредила:

— Вы меня не поблагодарили, — вдругъ сказала она ему.

Телепневъ совершенно сконфузился и промолчалъ.

— Если хотите, будемъ пѣть, — продолжала спокойно дѣвушка.

— Благодарю васъ за репримандъ, — проговорилъ тихо Телепневъ.

Дѣвушка посмотрѣла на него насмѣшливо и, ничего не отвѣчая, сѣла на табуретъ. Они спѣли еще нѣсколько дуэтовъ; мѣстами она одушевлялась, и на высокихъ нотахъ голосъ ея напомнилъ Телепневу манеру пѣть Софьи Николаевны.

— Благодарю васъ, — сказалъ насмѣшливо Телепневъ, когда она кончила.

Дѣвушка тотчасъ же подошла къ столу, шепнула своей матери нѣсколько словъ по-англійски, простилась съ ней и съ теткой и, сдѣлавши Телепневу легкій поклонъ, ровной и медленной поступью ушла въ свою комнату.

— Merci, m-r Телепневъ, — затянула маменька. — Пожалуйста, посѣщайте насъ. Вы видите, у Темиры небольшой голосъ, но она можетъ пѣть. Мы каждый день почти дома.

— Я никакъ не ожидала, m-r Телепневъ, — заигрывала брюнетка, — что вы такъ музыкальны. Скажу вамъ откровенно, что на первый разъ вы произвели на меня впечатлѣніе студента, который ничего не хочетъ знать, кромѣ своей нѣмецкой учености.

— А вы развѣ полагаете, что нельзя заниматься серьезно химіей и любить музыку?

— Нѣтъ, совсѣмъ не то, но извините меня, у васъ былъ такой тонъ, что заговорить съ вами о музыкѣ было бы просто…

— Неприлично, — подсказалъ Телепневъ.

— Ха, ха, ха! — почти что неприлично.

— Постараюсь исправиться и воздержаться отъ политическихъ разговоровъ.

— Пожалуйста, m-r Телепневъ, къ намъ какъ-нибудь обѣдать за-просто.

Телепневъ поклонился на приглашеніе хозяйки.

— Мы очень любимъ чтеніе, — обратилась къ нему Нина Александровна: — если вы выберете свободный вечеръ и найдете что-шібудь интересное въ журналахъ, то пожалуйста.

Телепневъ раскланялся. Хозяйка сказала ему на прощанье еще нѣсколько сладкихъ фразъ, а сестра ея объявила, что она любитъ также играть въ четыре руки, и если Телепневъ желаетъ, то она къ его услугамъ.

По уходѣ студента, двѣ дамы сперва помолчали, потомъ Юлія Александровна, поднявши свои брови, выговорила:

— Съ нимъ можно быть знакомымъ, Нина. Мнѣ кажется, онъ порядочный человѣкъ.

— Да, — отвѣтила сестра, — онь рѣзокъ, но въ немъ есть что-то такое интересное.

— Il faudrait que Jean l’engageai à diner.

— Я ему скажу. Что это Темира какъ себя странно держитъ?

— Ахъ, ma chère, — застонала маменька: — ты знаешь, я себѣ не позволяю никакого замѣчанія.

— Да она, можетъ быть, думаетъ, что ты желаешь ее продюизировать, такъ ужь лучше этого не дѣлать.

У Юліи Александровны выступили слезы на глазахъ.

— Ахъ, помилуй, Нина, я знаю, что она все хотѣла быть большой, а теперь ведетъ себя, какъ маленькая дѣвочка.

— Дай мнѣ съ ней поговорить. Ты до сихъ поръ точно боишься моего вліянія. Ты думаешь, что я ее совращу.

— Ахъ полно, Нина, когда же…

— Конечно, это было. Я занималась ею два года тому назадъ, ты испугалась чего-то, оттѣснила меня. Ну, это окончательно запутало дѣвочку, а она и безъ того дикая. Теперь она, Богъ знаетъ, на что похожа.

— Ахъ, Нина, я молю Бога только объ одномъ, чтобъ Онъ сохранилъ ея сердце размягченнымъ.

— Эхъ, полно, Julie, все ты не дѣло говоришь. Ты не умѣешь быть матерью, не умѣешь во-время прикрикнуть, во-время приласкать, и изъ Темиры выйдетъ нравственный уродъ, я тебѣ предсказываю.

— Нина! — застонала барыня.

— Да, это непремѣнно будетъ. Дѣвочку нельзя такъ вести. Нужно что-нибудь одно: или давать ей свободу, или не давать. И главное такой особѣ, какъ Темира, нужно все говорить рѣзко, прямо, il ne faut pas dorer les pilules.

— Да я, право, вѣдь, никогда не желаю ее фасировать.

— Дѣло тутъ совсѣмъ не въ томъ, Julie, ты другихъ не допускаешь до хорошаго вліянія на Темиру, а сама такъ слаба, что изъ рукъ вопъ; и слаба, и скрытна, употребляешь все не прямыя средства, и думаешь, что дѣвочка, при ея умѣ, не понимаетъ твоего желанія третировать ее какъ ребенка. Она это прекрасно понимаетъ и вмѣстѣ съ тѣмъ чувствуетъ, что съ ней ты совершенно безсильна.

Лицо матери было и уязвлено, и точно просило прощенія.

— Нѣтъ, Нина, ты ко мнѣ несправедлива, — проговорила она, наконецъ, поднявши брови, и широко развела ладони.

— Да ужь повѣрь, что это такъ. А теперь, Julie, позволь, я пойду къ Темирѣ. Ты, пожалуйста, не ревнуй, я съ ней немножко поговорю. Выговоровъ ей не буду дѣлать.

— Что-жь, я ничего, пойди, зачѣмъ же ей чуждаться тебя. Я никогда этого не желала, Нина.

Сестры поцѣловались. Брюнетка пошла къ той двери, въ которую скрылась дѣвушка, а барыня осталась сидѣть на диванѣ и начала опять что-то такое ковырять.

VI.

Темира, или попросту Таничка, лежала въ кроваткѣ, высоко поднявши голову на подушку, въ ночной кофточкѣ и чепцѣ. Она почти сидѣла на постелѣ. На столикѣ горѣла свѣча, лежалъ карандашъ и маленькая записная книжечка. Темира читала книгу, англійскій романъ, лейпцигскаго изданія, когда къ кровати тихо подошла Нина Александровна, и откинувъ немного рукой бѣлый пологъ, присѣла на концѣ кровати.

— Ma tante, — произнесла нѣсколько удивленнымъ тономъ дѣвушка, и положила спокойно книгу на колѣна, покрытыя вязанымъ полосатымъ одѣяломъ.

— Ну, какъ тебѣ нравится нашъ гость?

— Большой фатъ.

— Отчего же, Темира?

— Конечно, фатъ: показываетъ свою ученость, свои таланты и говоритъ только о себѣ.

— Но это несправедливо. Онъ рѣзокъ, но, кажется, порядочный юноша.

— Я не люблю такихъ. А впрочемъ, онъ меня мало интересуетъ.

— Да ты, кажется…

— Не была съ нимъ особенно любезна, хотите вы сказать, ma tante? Я и не желаю. Пріѣдетъ всякій уродъ и занимай его. Да онъ и самъ себя займетъ: онъ много говоритъ, и слишкомъ много слушаетъ себя, когда говоритъ.

— Послушай, Темира, — сладко заговорила Нина Александровна — мы съ тобой какъ-то. въ послѣднее время совсѣмъ раздружились. Я знаю, что ты не вполнѣ въ этомъ виновата, но все-таки ты теперь въ такихъ уже лѣтахъ, что сама можешь поступать по своимъ симпатіямъ. Было время, когда ты меня немножко любила, любила читать со мной, спрашивала меня обо всемъ, и главное, Темира, вѣрила, что я не хочу стѣснять твоей свободы, ну, а теперь… — и Нина Александровна остановилась.

Дѣвушка выпрямилась совсѣмъ въ постели, и лицо ея стало очень серьезно, почти сердито.

— Вы сами же говорите, ma tante,