Северный крест - Валерий Дмитриевич Поволяев

– Поторопитесь! – довольно беззлобно подогнал Расторгуева поручик, повернулся к Митьке: – Быстрее, быстрее!

– Мне перевязка нужна, господин офицер, – произнес Митька сиплым, разом севшим голосом. – Вишь, кровь выступила.

– Поторопись! – рявкнул на него поручик.

– За что хоть арестовываете нас? – потребовал объяснений Расторгуев.

– В контрразведке узнаешь.

Арестованных вывели на улицу, на студеный ветреный воздух. Митька открыл рот, в это мгновение яростно взвыл ветер, и по зубам ему хлестануло обжигающее льдистое крошево. Митька поперхнулся, закашлялся, чуть было не упал, и поручик, проникаясь неким состраданием к этому человеку, поспешно ухватил его крепкой рукой за воротник, подтащил к легковому автомобилю, втолкнул внутрь.

Следом конвоиры втолкнули в машину Расторгуева. Громко скрипя колесами по мерзлому, колючему, визгливому, как битое стекло, снегу, автомобили двинулись к зданию контрразведки.

Всего в ту ночь в Архангельске были арестованы одиннадцать матросов-заговорщиков. Матросы запираться не стали, от них удалось узнать имена заговорщиков, служивших в Третьем Северном полку. Список их оказался очень внушительным – у писаря едва не кончились чернила, когда он составлял его.

Список немедленно переправили к командиру полка с требованием тотчас же арестовать заговорщиков.

«Тотчас же!» – специально было подчеркнуто в приказе, переданном на фронт. Командир полка, бравый вояка с перевязанной головой – по касательной зацепила пуля, – прочитал список и почувствовал, как у него на перебинтованной макушке начинает тихо ездить фуражка: переместилась вначале на одну сторону, потом на другую…

В черном списке оказались лучшие его солдаты – георгиевские кавалеры, разведчики и ездовые, два унтера из службы связи и фельдфебель из штабной роты, конюх и охрана – те самые люди, которые давным-давно стали своими среди офицеров.

– Это недоразумение… – пробормотал полковник смятенно и стал звонить в Архангельск. – Это недоразумение! – заявил он громогласно, дозвонившись, несмотря на ночь, до штабного дежурного в Архангельске.

В Архангельске мела метель, слышимость была отвратительной, тем не менее дежурный офицер хорошо разобрал, что ему говорил командир полка.

– По этому вопросу, господин полковник, вам лучше всего обратиться в контрразведку! – прокричал он в телефонную трубку. – В штабе вы концов этой бумаги не найдете – только в контрразведке.

Полковник стал звонить в контрразведку. Вместо того чтобы действовать, он звонил, звонил, звонил… Ему надо было во что бы то ни стало выгородить лучших своих солдат, попавших, как ему казалось, по недоразумению либо по чьему-то злому умыслу в черный список.

– Это же гордость полка, лучшие люди! – безуспешно взывал он.

«Лучшие люди» быстро прослышали про то, что их собираются арестовать, и решили действовать. Организовываться и начинать быструю атаку, не теряя времени на разгон, они умели. Очень скоро полк, похватав пулеметы, начал разоружать офицеров.

Часть из них была посажена под замок – среди арестованных оказались даже двенадцать офицеров, находившихся на позициях, в боевых порядках. Ротные-горлопаны, арестовавшие их, вскинули над своими головами белые тряпки, привязанные к кольям, и перешли на сторону красных.

Затем лихие солдатики ринулись к двум деревням, расположенным рядом – фронт проходил по соседству с жилыми домами, разогнали прислугу стоявших там пушек, офицеров затолкали прикладами в пустой амбар, дверь снаружи подперли ломом и стали думать над тем, как бы захватить орудия, установленные на позициях в поле.

Тут организаторы беспорядков обожглись – артиллеристы открыли по мятежникам огонь, и те побежали. Побежали к красным, чтобы укрыться в их окопах от разящих снарядов. Офицеры, запертые в подвале, были освобождены. Красные командиры, люди опытные, умеющие хорошо воевать, понимали, что надо немедленно действовать, иначе Миллер пришлет подкрепление и ситуация на фронте вновь изменится. Ковать железо, пока оно горячо, они умели и пошли в атаку на полк.

Солдат в полку оставалось всего ничего – чуть более ста человек. Плюс артиллерия, стоявшая в поле. Командир полка лег за пулемет…

Первая атака была отбита. Тогда красноармейцы, чтобы не терять попусту людей, решили обойти упрямцев с тыла, взять их в клещи, накинуться со всех сторон и туго завязать веревкой горло.

Командир полка пришел к выводу, что в создавшейся ситуации лучше отступить.

Так на большом участке фронта образовалась дыра. В дыре этой незамедлительно нарисовался Скоморохов, от возбуждения и предвкушения удачи похожий на большого подвыпившего таракана. Глава земцев поспешил нырнуть к красным и там, на условиях, которые иначе, как детскими, наивными[23], назвать было нельзя, начал обговаривать условия будущего мирного договора.

Дыру, образовавшуюся на месте Третьего полка, заткнуть было нечем: те части, которые Марушевский решил использовать для этой цели, оказались слабенькими: что были они, что не было их – все едино.

Миллер дал команду к всеобщему отступлению.

В Архангельске запахло эвакуацией. Из окон многих домов повалил дым – там сжигали бумаги и набивали баулы ценными вещами. Ничего другого, кроме ценных вещей, золота и денег, брать с собою было нельзя. Хотя эвакуация официально объявлена не была, оперативный отдел штаба, а также контрразведка пешим строем выступили в сторону Мурманска.

Идти мешал глубокий снег – за день одолели всего пятнадцать километров, больше не удалось.

Части на фронте одна за другой начали покидать свои позиции.

Очень скоро фронта как такового не стало совсем.

Стоя на причале, Миллер кутался в теплую, подбитую мехом шинель и вглядывался в неясные, растворившиеся в морозном воздухе крыши домов. Губы у него предательски подрагивали – генерал был расстроен.

Он ждал, когда подъедет автомобиль с Татой и детьми. Невдалеке растворялся в дрожащем сером воздухе ледокол «Минин», на котором Миллеру предстояло отбыть с семьей из Архангельска.

Власть в городе Миллер официально передал рабочему исполкому.

Невдалеке стояла цепочка солдат с винтовками наперевес, охраняла причал. Миллеру сообщили, что по городу ходят толпы рабочих и матросов с красными флагами, громят лавки и богатые дома, вопят о том, что война окончилась, и ищут выпивку и съестное, чтобы отметить это событие. Иногда, как донесли генералу, кое-где вспыхивают перестрелки – задавленные расстоянием хлопки слышны даже здесь в порту. Однако остановить происходящее уже не был способен никто.

Ледоколов, на которых можно было бы вывезти людей, в Архангельске оказалось три: «Канада», «Сусанин» и «Минин», причем последний, шедший в Мурманск, был отозван с половины дороги… Развернули его прямо в море, дали недовольному капитану приказ срочно взять курс на Архангельск, тот в ответ покачал осуждающе головой: «Пирует начальство, не знает, что делать», но приказу подчинился и развернул стальную громадину на сто восемьдесят градусов.

«Канада» и «Сусанин» в это время находились в Экономии[24], в шестидесяти километрах от Архангельска, на топливном причале, заправлялись там углем.

Команды на «Канаде» и «Сусанине» были ненадежными – как, собственно, и на «Минине». Это знала и контрразведка, знали и Марушевский с Миллером, поэтому решили произвести замену, но команды на ледоколах, заправляющихся углем, не трогать, – да и столько людей не найдется, чтобы заменить, – а вот команду на «Минине» сменить полностью, вплоть до кочегарки и машинного отделения.