Туманян - Камсар Григорьян

Туманян знал, что придет время и озарится лучами счастья жизнь армянского народа. И когда на Кавказе уже ощущалось дыхание великой освободительной силы Октябрьской социалистической революции, Туманян приветствовал и благословлял будущих строителей нового мира. «Пусть над вашей молодой жизнью откроется счастливый расцвет, — говорил он в 1918 году на вечере молодежи, — о котором мечтали мы в бурные, темные ночи».

Летом 1914 года Туманян жил в Цагверах на даче и работал над своей восточной сказкой «Тысячеголосый соловей». Вспыхнула мировая война. Родная земля — в который раз! — стала ареной жесточайших битв.

«Армянский вопрос» вновь приобрел особую остроту. Турция, при содействии кайзеровской Германии и молчаливом попустительстве Англии, разработала программу уничтожения турецких армян. Началась резня, во время которой погибло более миллиона армян.

В эти страшные дни судьба Армении взволновала многих честных людей и передовых мыслителей мира. В Париже, на манифестации 9 апреля 1916 года, взволнованную речь произнес Анатоль Франс. Он говорил: «Франция сразу познала причину мучений Армении. Франция поняла, что вековая, неравная борьба между турком и армянином была борьбой деспотизма, борьбой варварства против справедливости и свободы».

Великий писатель Франции, говоря о том, как вассал Германии, Турция, истязает Армению, закончил свою речь словами: «Армения умирает, но она возродится. Немного крови, что у нее осталось, — драгоценная кровь, из которой родится героическое потомство. Народ, который не хочет умереть, не умрет никогда!».

К трагической судьбе армянского народа были обращены мысли и чувства лучших людей русской передовой интеллигенции. В годы первой империалистической войны, когда подняли голову темные силы реакции, когда появились открытые проповедники национализма и шовинизма, отравляющие сознание широких масс, М. Горький с энтузиазмом взялся за организацию сборников национальных литератур. Первой из намеченных книг этой серии вышел сборник армянской литературы под редакцией. М. Горького, сразу получивший признание в передовых слоях русского общества.

В эти же годы В. Брюсов, с большим увлечением работая над антологией «Поэзия Армении», восхищался литературой народа, с поэтическими богатствами которого лишь недавно познакомился, и возмущался равнодушным отношением к судьбе западной Армении: «Нужны мировые катастрофы, нужны беспримерные ужасы турецкой резни или дикого преследования целой нации, чтобы мы вновь обратили внимание на бедствия «многострадального народа», — писал тогда русский поэт. — Мы… вспоминаем об армянах лишь в те дни, когда им нужна бывает рука помощи, чтобы спасти их от поголовного истребления озверевшими полчищами султана. Между тем, есть у армян более высокое право на наше внимание и на внимание всего мира: та высокая культура, которую выработал армянский народ за долгие века своего самостоятельного существования, и та исключительно богатая литература, которая составляет драгоценный вклад Армении в общую сокровищницу человечества».

В сложной обстановке первой мировой войны для общественной позиции Туманяна были характерны колебания, сомнения и разочарования.

Чем глубже проникал Туманян в тайники жизни, тем больше росла в нем тревога за судьбу трудового народа, тем настоятельнее он искал выхода из окружавшего его мрака. Он сознавал противоречия социальной действительности, был свидетелем безотрадной, темной жизни крестьянских масс, видел произвол, жадность и жестокость сильных, богачей, правителей. Он видел войны и разорения, бесчисленные раны народа. Туманян не мог не отрицать эту действительность. Он прекрасно понимал, что так жить нельзя. Порою он обращался к прошлому, где искал опоры, нравственные идеалы, мир и гармонию. Но и тут он сталкивался со страшными диссонансами жизни, до него доносились сердцераздирающие вопли и стоны несчастных жертв темных адатов, суеверия и предрассудков. Оплакивая их печальную участь, Туманян отвергал строй жизни, породившей этот страшный калейдоскоп уродливых явлений. Он с болью и нежностью рассказывал о простых людях из народа, ищущих счастья и света. В произведениях Туманяна мы видим, как в свое время справедливо писал Мартуни, «насмешки над богачами, царями, феодалами и горячую симпатию, сочувствие к угнетенным трудовым массам крестьянства».

Для идейного развития Туманяна характерными явились и мотивы протеста. Их можно проследить, начиная с ранней поэмы «Стоны», в которой выражена идея народной партизанской войны, до его легенды «Царь и чарчи». В ней Туманян говорит: «Пока существует шах и пленник, хозяин и раб, — не быть на земле ни правдивому слову, ни жизни, ни любви…» П. Тычина, сопоставляя легенду Туманяна с «Прогулками по Риму» Стендаля, в которой «римские ремесленники… дают сдачу, когда их бьют», писал: «Дают сдачи злобному шаху и армянские бедняки, невзирая на то, что одного из них шах мечом зарубил». Мотивы стихийного протеста несомненно составляют одну из самых сильных сторон творчества армянского поэта.

Если в критике и отрицании старого мира Туманян выступал реалистом, то необходимости изменения существующего порядка революционным путем он не понимал и часто становился на позиции идеализма. Вообще для положительной программы армянского поэта характерна некоторая наивность, утопичность.

Туманян неоднократно возвращался к своему социальному идеалу, нашедшему яркое отражение в его сказке «Золотой город». В ней поэт рисует утопическую картину всеобщего счастья, где миру «зла и горя» противопоставлен «золотой город», в котором нет хозяев и рабов и все живут спокойно, наслаждаясь плодами своего труда.

Мирный созидательный труд Туманян считал основой будущего разумного общественного строя, но он не указывал конкретных путей достижения конечной цели.

Были такие периоды, когда Туманян искренне верил, что проповедью идеи мира и братства можно достигнуть всеобщего счастья на земле. Порою он проявлял удивительную наивность. Перед первой империалистической войной, в раскаленной атмосфере ожесточенной классовой борьбы, когда надвигались грозные события, Туманян взывал к человечности, обращаясь к людям различных партий и направлений: «Неужели не настало время, чтобы быть более широкими сердцами, более терпеливыми, более прощающими и любящими». Он горько жаловался на то, что люди слишком окаменели, слишком привыкли к желчи и ненависти. «Неужели останется для нас чуждым и недоступным светлое чувство любви, — говорил Туманян, — неужели не можем мы сблизиться друг с другом, смотреть друг на друга глазами добра, видеть друг в друге хорошее? Нет ведь человека, который был бы лишен положительных черт…» И когда его слова о братстве и любви, подобно «гласу вопиющего в пустыне», повисали в воздухе, Туманян глубоко огорчался, скорбел…