Туманян - Камсар Григорьян

Мечта о дальних путешествиях была связана у Туманяна с его желанием побывать в других странах, ознакомиться с жизнью разных народов, обогатиться новыми впечатлениями.

В 1910 году Туманяну стало известно, что его сказка «Злосчастные купцы», переведенная на русский язык и опубликованная в библиотеке детского журнала «Пчелка», по странной оплошности преподносилась юным читателям как «американская» сказка. Узнав об этом, Туманян с огорчением и не без иронии писал: «Возможно слово «армянское» в результате типографской ошибки превратилось в «американское», но каким образом это могло произойти… во всем виноваты издатели. Очевидно, они считали, что слово «американское» превратит мое произведение в «заграничный товар».

Туманян был равнодушен к антинародным новейшим течениям упаднического искусства на Западе. Более того, его отношение к буржуазно-декадентской литературе было резко отрицательным.

В 1902 году по поводу перевода одного из французских пошлых романов, армянский поэт писал: «Болезненное явление, характеризующее современное искусство. Подобные произведения мне вовсе не нравятся. Пахнет спальней. Не знаю, чьи слова здесь вспомнились мне, говорит — разбейте окна, выходите из этой тяжелой атмосферы на свежий воздух, под ясный и чистый свод неба…»

«Свежим воздухом», «ясным и чистым сводом неба» были для Туманяна прежде всего лучшие произведения передовой русской литературы. Неслучайно в эти годы обращение Туманяна к творчеству М. Горького, «Валашскую легенду» которого он переводит на армянский язык.

В Туманяне были сильны здоровые народно-демократические традиции армянской литературы. Он тысячами нитей был связан с жизнью масс, вместе с ними он переживал горе и радость. К 1908 году относятся два его стихотворения — «Веретено» и «Тяжелый год», в которых поэт раскрывает перед читателем мир «горестей, ран, зла и нужды».

Ты вертись, веретено,Не ленись, веретено,Для сирот, веретено,Ты оплот, веретено.   Лунный свет в окно упал,   На веретено упал.   Ночь я целую пряду,   Пряжу белую пряду.   Я пряду сквозь слезы нить,   Чтобы сирых прокормить.Ты вертись, веретено,Не ленись, веретено,Для сирот, веретено,Ты оплот, веретено.

Значительным социальным содержанием насыщено и второе стихотворение Туманяна, в котором автор говорит о безвыходном положении земледельца в «тяжелый год», когда кругом требуют денег, а расплатиться нечем.

В поле пахарь поет о своей горестной жизни:

Ты паши, паши, мой плуг.Год тяжелый — вон из рук.Деда старшина сволок:Требует: «отдай налог!»

— Денег нету… Нелегко…— Нету? — Отберу Шеко.— Жизнь отдам, пойду в огонь,Только буйвола не тронь.

Вспашем, как придет весна.Долг отдам я, старшина.. . . . . . . . . . . .

Через два года после появления в печати замечательных народных песен: «Веретено» и «Тяжелый год», ставших образцами демократической лирики, Туманян в 1910 году выступил с новым стихотворением «Ты мою родину видел? Скажи!». Оно было написано в форме отклика на раннее стихотворение Ованисяна, где в романтических красках был обрисован облик родины: цветущие поля и луга, зеленеющие сады с жемчужными гроздьями винограда, под вечно голубым небом… В таких же тонах была изображена «раскинувшаяся в долине» армянская деревня, вокруг которой цветут благоухающие сады, золотятся спелые колосья, тихо журчит родник и жаворонок поет свою нежную песню. Стихотворение Туманяна явилось полемическим выпадом против всех тех, которые, увлекаясь природой и ее красотами, идеализировали реальную тяжелую жизнь народа, изображали ее в виде безмятежной идиллической картинки, где нет ни диссонансов, ни противоречий социальной действительности. Туманян как бы предлагает размечтавшемуся поэту опуститься с романтической выси на землю, заглянуть в бедные хижины армянского крестьянина. Тогда он увидит, как «расхищают свои и чужие» плоды тяжелого труда, как по родным полям льются потоки крови и слез, как грабят тружеников «роскошного сада». С горькой иронией Туманян спрашивает:

Видел ли ты, в одиноких селеньях,Грязь, нищету — результаты оков?Видел ли дикие распри, гонения,Суд беспощадный старшин и попов?. . . . . . . . . . . . . . . .Ты мою родину видел? Скажи!

Обращаясь к тем, кто не хотел видеть гнетущих картин реальной действительности армянской деревни, автор предлагал проникнуть в глубины крестьянского быта, тогда б они увидели, как страждет народ в когтях мироедов-кулаков, старшин и попов. И у Туманяна было полное основание утверждать, что тот, кто не замечает нищету и горе своего народа, не видит погибающих в грязи и невежестве тружеников земли, тот не имеет права говорить, что он видел родину, знает ее.

Стихотворение Ованисяна послужило Туманяну лишь поводом, чтобы поднять большие принципиальные вопросы, стоявшие перед армянской литературой. Он, так же как Чернышевский и Добролюбов в 60-х годах прошлого века, выступил против идиллического взгляда на крестьянскую жизнь.

«Многие потому только воображают, что они знают народную жизнь, что проезжали через деревню и встречались с крестьянами, — писал Н. А. Добролюбов. — Они часто представляют, что мужичок сидит у ручейка и жалобно поет чувствительную песню или, выгнавши в поле стадо, садится под тень развесистого дерева и сладко играет на свирели».

Стихотворение Туманяна интересно также с точки зрения политических настроений автора. Выраженные в нем мысли были предметом его постоянных мучительных дум. В 1913 году, когда Туманяну вновь пришлось путешествовать по родному краю, когда перед его взором открылись привычные картины крайней бедности и безысходной нищеты деревенской массы, он с болью писал: «Мы плохо знакомы с нашим народом. Неизвестно нам его экономическое положение. Я бывал у себя дома на собрании представителей почти всех наших деревень. В течение многих дней обсуждали, считали, и после всего этого указали деревни, где семья для дневного пропитания имеет 12 копеек…» Туманян с горечью спрашивал: каким образом семья в состоянии удовлетворить все те руки, которые жадно направлены к этим 12 копейкам? «Я видел семьи, где не имеют понятия о постели, — писал Туманян. — Живут грязно, более грязно, чем скот…»