Желтая линия - Михаил Тырин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нас поместили в так называемую больницу. Нам оказали первую помощь. Щербатин лежал через пять кроватей от меня, мы могли желать друг другу спокойной ночи перед сном.
Два дня я только ел и спал. На третий я проснулся от резкой боли в животе. Те розовые пятнышки, что появились еще на болотах, стали вишневыми с темными точками посередине. Они пронзительно болели.
Я позвал санитара – такого же безрукого, как я, бывшего пехотинца. Он долго разглядывал мой живот, морщил лоб, скреб затылок и всячески выражал озабоченность. Потом сказал, что дает мне направление к медику.
В специальной комнатке госпиталя проверили сканером мой социальный номер. Я чуть не рухнул без чувств, когда узнал, что у меня нулевое холо и ноль уцим в активе. Спорить было бесполезно – это больница, а не собес.
Как совершенно «нулевого», меня отправили к медику на общих основаниях. Я оказался в тесном коридоре, где стояли или сидели на полу с полсотни таких же «нулей». Очередь не двигалась. Некоторое время я ждал, разглядывая других пациентов. Боец рядом со мной постоянно задирал куртку и расчесывал огромную язву на груди. У другого была распухшая нога, похожая на гнилое полено. Он то и дело дул на нее, засучив штанину.
Еще один, весь блестящий от пота, трясся и мотал головой так, что разлетались слюни. Его сосед периодически сдувал мелких мошек, которые норовили совершить посадку на его щеку, превратившуюся в сплошной гнойный волдырь. Рядом маленький изможденный пехотинец с искусанными губами тихонько выл и сжимал ладонями виски, страдая от нестерпимых головных болей.
Воняло здесь хуже, чем в морге. Я вытерпел совсем недолго и поспешил на улицу, на свежий воздух. Поразмыслив, я решил сходить к коменданту и выяснить все относительно моего статуса и накоплений.
Меня принял помощник коменданта – человек со странной привычкой смотреть мимо собеседника. Он разговаривал как будто не со мной, а с кем-то другим, стоящим позади меня. Это нервировало, казалось, что он не слышит и не понимает ни слова.
Альт-мастер Беня? Командир группы «Банзай»? Нет такой группы. Может, была, но сейчас нет.
Снова сканер – и тот же результат, что и в больнице. Затем терминал служебного инфоканала. Значит, альт-мастер Беня... Да, числится среди погибших. Социальные начисления аннулированы, так как переданы в порядке наследования пехотинцу Ную. Где Нуй, неизвестно – после оформления наследования и присвоения четвертого холо убыл в неизвестном направлении. Все законно, жалобы безосновательны.
Я с трудом сдерживался, чтобы не начать орать, топать ногами и крушить мебель. Помощник коменданта был спокоен и терпелив. Он продолжал смотреть мимо меня и твердить, что группы «Банзай» нет, холо нет, уцим нет и помочь он ничем не может.
Единственный путь – рядовым пехотинцем в любую команду. Ах, нет руки? Ну, тогда все просто. После медицинского освидетельствования автоматически присваивается первое холо по инвалидности. А дальше – либо ждать транспорта в любой из освоенных миров, либо найдется какая-нибудь несложная гражданская работа здесь. Второе холо можно получить периодов через восемь. Милости просим к медику на осмотр...
Я вспомнил вонючий больничный коридор, и меня начало знобить. Я еще не знал, что мне вряд ли суждено дожить до второго холо.
Ночью меня разбудила боль – в животе словно горел огонь. Я с трудом поднялся и пошел в умывальник, чтобы побрызгать на живот холодной воды и хоть как-то отвлечься от муки.
В полутемном холодном помещении меня вдруг начало рвать кровью. Я посмотрел на свой живот – болячки стали похожи на ягоды смородины. Осторожно поскреб ногтем, и одна такая «ягода» отвалилась. Выступила капелька черной крови. Из нее показалась маленькая блестящая бусинка. Она зашевелилась, растопырила крошечные лапки, и через секунду из ранки выполз тоненький верткий червячок с черно-оранжевыми полосками.
Меня снова вырвало. Я начал сдирать болячки, червячки сыпались, как фарш из мясорубки. А на коже зрели новые розовые пятнышки.
Этой ночью я больше не уснул. Утром – трясущийся, бледный, скорченный в три погибели – я позвал санитара. Тот долго скреб затылок, потом заявил, что вчера уже давал мне направление к медику.
Я кое-как дополз до Щербатина и, сдвинув одеяло, поглядел на его живот. Там чернели точно такие же болячки-ягоды.
– К вечеру помрет, – вздохнул его сосед – боец с изуродованным лицом и вывернутыми ногами. – Я такое уже видел. Эти черви убивают за три дня, а еще за пять обгладывают тело до костей.
Мой завтрак вылетел наружу, едва я успел его проглотить. И снова с кровью. Я уже сам хотел умереть – чем скорее, тем меньше придется мучиться.
К обеду вдруг в теле появилась какая-то легкость. Боль отошла, теперь мне казалось, что в животе медленно остывает атомный реактор. Принимать еду я не стал – боялся, что снова вывернет.
Я вышел на улицу и долго сидел на траве с закрытыми глазами, отдыхая от невыносимой больничной атмосферы. Мысль, что я умираю, то уходила, то возвращалась, словно гигантский раскаленный маятник. Мне хотелось очнуться от этого кошмара – пусть снова в болоте, в грязи, в плену у ивенков – где угодно.
Начали рождаться безумные мысли, жалкие надежды обреченного. Мне казалось, что я пересекаю периметр базы и ухожу в болота к ивенкам. И там, пользуясь тайными народными средствами, они изгоняют из меня смерть, и я снова становлюсь сильным и здоровым.
Сначала со злостью я гнал эти химеры прочь, а потом вдруг понял, что никто мне не поможет, совершенно никто. Только сам.
Я навел справки у санитаров и через некоторое время нашел лабораторию, в которой проводились пересадки сознания в новое тело. Меня не насторожило, что к ее дверям не вела ни одна желтая линия.
Открыл пожилой человек в гражданской одежде. Пока я шел, в меня опять вцепилась боль, и человек со страхом смотрел на мое перекошенное лицо.
Я начал бессвязно объяснять, что готов уйти в болото и там подобрать себе обезвоженное тело на месте катастрофы космолета. Я готов принести их целый мешок для других – все равно они там пропадут.
Человек лишь покачал головой и довольно искренне изобразил сожаление. Лаборатория закрыта, сказал он. Из-за аварии транспорта с «пустышками» все психотрансплантации отложены на неопределенный срок. Специалисты распределены по другим участкам.
Да и «пустышки» из болот не помогут. Они жизнеспособны, пока хранятся в особых условиях. Теперь, полежав на свежем воздухе, они стали просто органическими отходами.
Я, едва не теряя сознание от боли, вернулся в больницу. И сразу увидел, что возле кровати Щербатина стоят какие-то люди. Судя по горделивым осанкам и самоуверенным взглядам, люди непростые. «Неужели старые друзья про него вспомнили?» – подумал я.
Я встал неподалеку и начал слушать. Речь шла о каком-то эксперименте. Поскольку база осталась без «пустышек», планировалось переселять души покалеченных бойцов в тела пленных ивенков. Но такого прежде не делали, необходимо проверить на практике. На Щербатине проверить.
– Он тоже, – прохрипел Щербатин, указав глазами на меня. – На нем тоже проверьте.
– Нет, – покачал головой один из незнакомцев. – Нам нужны безнадежные пациенты, обреченные. А у этого всего лишь оторвана рука.
– Я обреченный, – сказал я и задрал куртку.
Они даже отшатнулись, увидев россыпь «ягод» на моем животе. Посовещались.
– Это всего лишь эксперимент, – сказал мне один из специалистов. – Ты не боишься, что он не удастся?
Сказанное было такой очевидной глупостью, что я на мгновение даже забыл про боль и слабо усмехнулся.
– Нет. Ни капли не боюсь.
* * *Моим последним воспоминанием была большая светлая комната, уставленная аппаратурой. Я лежал на широкой жесткой кушетке, а напротив в специальном кресле сидел молодой сильный ивенк, пристегнутый толстыми ремнями.
Я скосил глаза на своего донора и поразился тому, с каким превосходством и высокомерием он на меня смотрит. Он наверняка знал, что предстоит нечто страшное, но был абсолютно спокоен. Перед началом процедуры он вдруг воскликнул: «Эйо!»
Мы встретились глазами.
– Ках-хрра мунна гхрахх, – отчетливо произнес он, и эти слова почему-то прочно засели в моей памяти.
Позже я узнал, что это означало. «Ты – это я», – сказал мне ивенк перед тем, как навсегда уйти из жизни.
Часть IV
ГРАЖДАНИН
– Как я выгляжу? – спросил Щербатин.
Я устало вздохнул. Мне уже надоело отвечать на этот вопрос.
– Нормально ты выглядишь, нормально.
– Не злись, Беня, просто мне кажется, что все на меня оглядываются. Я сам не свой и кажусь себе чудовищем.
– Не объясняй. Сам вздрагиваю, когда вижу себя в зеркале. Но вообще пора бы привыкнуть.
– Привыкнешь тут... – вздохнул он и уставился в иллюминатор.
Я глядел в спину Щербатина и молчал. Непросто привыкнуть к новому облику человека, которого знал столько времени. А что уж говорить про свой собственный облик? Как не пугаться, когда по утрам видишь в зеркале громадного смуглого незнакомца с россыпью длинных волос и угрюмым взглядом?