Итальянец - Артуро Перес-Реверте

– Сегодня и погода не для прогулок, тебе не кажется?

– Согласен, это точно. Что плохо для одних, то хорошо для других.

– Это правда… Спасибо, Антон.

– Не за что. Обращайтесь.

Через два часа, поужинав, она выпустила собаку побегать в саду, потом, не включая свет в доме, – электричества опять не было, – выкурила сигарету на крыльце, закутавшись в теплый свитер. Бесшумно моросит слабый дождик; ночь мрачна и темна, как небо над бухтой. В доме Арго вдруг начинает лаять, и Елена велит ей замолчать, а сама прислушивается к тишине. Наконец за калиткой мелькают тени людей на берегу и слышатся далекие приглушенные голоса. Потом снова наступает тишина, только капли дождя падают с крыши.

Плохая ночь для одних, вспоминает она. И хорошая для других.

Она докуривает сигарету и бросает окурок в темноту, где он рассыпается искрами. Здесь неплохое место, приходит она к выводу, глядя в темноту ночи. Оно очень подходит для того, чтобы, оглядевшись, еще раз попытаться осмыслить новую картину ее жизни и ее переживаний. Это странное ощущение опасности отнюдь не мешает ей чувствовать себя сильной, спокойной, уверенной в себе, на удивление просветленной. Она уверена в себе, несмотря на всю уязвимость своего положения, и в этом кроется необъяснимый парадокс. Однако предчувствие возможной потери заранее вызывает у нее внутри ощущение пустоты.

И тогда она снова думает о нем, предполагая, что однажды все-таки перестанет о нем думать. О его глазах цвета влажной травы, о его широких плечах, сильных руках и твердом мужском подбородке. О его улыбке, волшебной вспышкой света озаряющей лицо, и о том, что она, Елена, поступила очень глупо, что так его и не поцеловала.

Итальянец.

Она полагала, ей уже никогда не испытать этой душераздирающей тревоги. Страха, начисто лишенного эгоизма, больше не будет в ее судьбе, ни теперь, ни в будущем. Ведь, несмотря на непогоду, а может, благодаря ей главный старшина Тезео Ломбардо, офицер Королевских военно-морских сил, вероятно, опять вышел в бухту, один или с товарищами, и во мраке приближается к невидимым кораблям. При мысли о том, что может произойти несчастье, что она больше никогда его не увидит, что он исчезнет в море под этим небом без звезд, Елена дрожит сильнее, чем от ночного холода.

Наконец она входит в дом, закрывает дверь, зажигает свечу только с третьей спички и вслед за Арго, которая трется о ее ноги, отправляется спать, охваченная чувством одиночества, страхом и надеждой. Она знает, что будет спать плохо, в голове у нее роится множество слов, каких она никогда раньше не произносила, и множество вопросов без ответа.

В ожидании, когда ее победит сон, она думает о том, как было бы хорошо, если бы она умела плакать.

8

Охота на меч-рыбу

Гарри Кампелло не любит казни. Согласно его должности и нынешним временам, иногда ему приходилось на них присутствовать. Но казни он не любит. Будучи гибралтарцем, унаследовавшим горячую кровь итальянских и мальтийских предков, комиссар мог понять, что человеческому существу, которое подвержено ревности, ненависти, алчности, юго-восточным ветрам и не зависящим от него обстоятельствам, иногда охота, как говорится, поднять пыль на колокольне; и тогда оно убивает и заставляет убивать. Таков естественный порядок вещей: я убил ее, потому что она принадлежала мне, я убил его, потому что он не так на меня посмотрел, или чтобы обокрасть, раз уж он встретился у меня на пути, или потому что он мне помешал. На меня нашла добрая, старая и неизменная древнеримская ненависть, одно из самых серьезных смягчающих обстоятельств в этих краях. Или я выстрелил в его окоп из своего окопа или еще откуда-то, потому что он мой враг. На взгляд Кампелло, все это можно понять, усвоить и даже извлечь из этого некоторую выгоду: сегодня я за тебя, завтра ты за меня, в зависимости от того, как сложится. Мы в состоянии понять друг друга и сами определим, до какого края доходить, уж как выйдет – смотря по обстоятельствам. Но лишать человека жизни в организованном порядке и с холодной головой, имея время, чтобы все обдумать, и в соответствии с законом, – это для главного комиссара Гибралтарского отдела службы безопасности неприемлемо. Особенно когда ему, согласно должности, приходится по сути самолично накидывать петлю на шею очередному несчастному, – вот как сегодня.

Обо всем этом думает Кампелло, сунув руки в карманы, задрав воротник и глядя на солдат, которые ведут приговоренного на эшафот. Война и местная ситуация заставляют торопиться, так что на сей раз процедура прошла очень быстро: признание, военно-полевой суд, приговор. Конечный пункт. Правосудие Его Величества свершается молниеносно: расправа необходима как показательный пример. Время подходящее. Внутренний двор Мавританского замка, окруженного рвом, мокрый от недавнего дождя и предрассветной влажности, похож на ночное небо: иссиня-черное на западе, свинцовое на востоке, оно почти опустилось на старую башню замка, вокруг которой планируют первые утренние чайки, оглашая окрестности резкими криками.

У человека, которого сейчас повесят, подгибаются ноги, и охранники вынуждены тащить его под руки, потому что сам он идти не может. Кроме Кампелло, на все это смотрит католический священник в сутане, пара офицеров в мундирах, представитель губернатора и журналист из газеты «Хроника Гибралтара». Пока читают приговор – заговор, саботаж и так далее, и тому подобное, – приговоренный, у которого руки связаны за спиной, в ужасе смотрит на виселицу с намокшей веревкой, рядом с которой стоят военный палач и его помощник. Преступник шевелит губами, шепча что-то невнятное, а священник приближается к нему и тихо говорит на ухо какие-то слова. Затем приговоренный и двое охранников поднимаются на десять ступеней, и наверху все происходит очень быстро, в полном соответствии с тем, что в Британии называется эффективностью: охранники пятятся, помощник палача надевает на приговоренного черный капюшон, палач затягивает у него на шее петлю, нажимает на рычаг, в полу открывается люк, и тело падает, как тяжелый мешок, скрывшись до пояса, под щелчки ломающихся шейных позвонков.

Кампелло минует ворота замка, прислушиваясь к собственным шагам под каменными сводами. И оттуда, словно оставив позади мрачный подземный мир отзвуков и теней, он выходит на яркий свет, что заливает черепичные