Гольцы - Сергей Сартаков

Я же никакой убыли от железкн не имею, — двигая широкими рябыми скулами, сказал Федоров. — Чем тебе худо? В толк не возьму.

Погоди. Дошло до меня, дойдет и до тебя. А чем стало хуже, я тебе расскажу. Давай рассуждать по-простому. Сколько в городе было купцов, не считая мелких лавочников? Три, вместе со мной. А теперь? Восемь. Что же мы, втроем с торговлей не справились бы? А теперь барыши не на троих, а на восьмерых разложились. Ясно? К карагасам из Шиверска, кроме меня, кто-нибудь ездил? А теперь? Гурдус тоже товарец откладывает. Попробуй не пусти его! Дороги не закрыты. Кому карагасская пушнина достанется? Одному Василеву или в доле с Гурдусом? А? Как ты думаешь? А на Ангару, на Енисей, к тунгусам? Конечно, и не суйся. На каждого тунгуса чуть не по два купца. И еще торговый народ из России в Сибирь подваливает. Да что в Сибирь! При железной дороге они теперь еще сильней и в Кяхту, и в Харбин, и к Японии потянутся. А по-доброму, чье все это? Наше! Мы в голове, первые. А замешкайся чуть — сразу теперь обойдут, и кусай потом локти. Понимаешь, Лука?

Промышленность свою надо развивать, Иван: фабрики, заводы строить, рудники разрабатывать, — не поймешь, серьезно или. с иронией заметил Баранов.

Так разве это не моя мысль, Роман Захарович! — воскликнул Василев. — Разве не я два года тому назад уже ее высказывал? Правильно: надо промышленность развивать. Но накую? Как? И при каких обстоятельствах и возможностях? Поставил я паровую мельницу. Промышленность это? Получается, что промышленность. А молоть мне на ней нечего. День работает, два стоит. Не везут зерно мужики. По Рубахиной речке заслоном стоят водяные мельницы. Их там — черт не считал! — десятка два понаставили.

Задавить их надо, — просто объяснил Баранов. — Возьми задави — и останешься один в этом деле хозяином. А тогда хотя и еще паровую мельницу строй.

Задави! — бессильно выдохнул Василев. — Давлю, а они не даются. Дешевле моего, стервецы, мелют.

А ты, Иван, тогда вот с такой трубой завод поставь, — широко развел руками Баранов и прошелся еще по комнате, показывая, какой должна быть в диаметре труба, — да такой завод придумай, чтобы никакая шантрапа тебе на Рубахиной речке не мешала.

Придумал я уже, Роман Захарович. Консервный завод. Мясные консервы делать. И не здесь, а в Тулуне его построить: там скота больше и цены на скот дешевле. Оборудование подыскал, из Швеции можно выписать. С деньгами туговато, но получу кредит — спасибо за хлопоты, Роман Захарович…

Так за чем же дело стало? — не сдержался Федоров.

За малым, Лука: куда девать потом консервы? Что же я, по баночке их, что ли, буду продавать? Вот здесь… Кто их купит? А выгодного покупателя, да так, чтобы брал всегда и все подряд, пока я не вижу.

Солдат бы кормить, — заметил Баранов. — Тогда

пихай в банки что попало. А с интендантством хорошую цену всегда выговорить можно.

Толкнулся я и сюда, Роман Захарович. — Василев

порывисто встал. — За Урал не повезешь, перевозка дорого станет, а на Дальнем Востоке, в Маньчжурии, уже американские фирмы прежде меня успели.

Солдат много, — изрек Федоров.

Нет, мало, Лука! Конечно, если бы там что-нибудь завязалось… Словом, мысли насчет такого завода я пока не оставляю. Только это все в воздухе.

Так я тебе еще совет подам, — прищелкнул короткими, толстыми пальцами Баранов, — своей мечтой поделюсь. Лес! Спластать его верст на десять вглубь с обеих сторон, вдоль железной дороги и по Уде — да в вагоны! Можно и на доски испилить сперва. Сколько это миллионов потом получится? Смекаешь, Иван? А лесу у нас — сто лет огнем жги, не выжжешь.

Иван Максимович быстро завертел головой.

Рано. С таким размахом за лес браться рано еще. Близкого сбыта ему не найдешь, а далеко — перевозка все прибыли съест. А труднее всего, пожалуй, — столько рабочих рук не найти. Бревна ворочать дюжие мужики нужны. Машины работать в лес не пошлешь. Нет, сейчас ваш совет не годится, Роман Захарович.

Ну, а рудники твои? — уже скучнее спросил Баранов.

О рудниках я как раз и скажу, — все бодее горячась, продолжал Иван Максимович. — На Монкресе еще десятка два-три старателей осталось, надо понимать — все же золото, как магнитом, тянет, а вот со слюды у меня все разбежались. А куда разбежались? На прокладку железной дороги ушли! Вот вам и развивай промышленность. Хорошо. Допустим так: железная дорога не век будет строиться. Закончат — рабочие руки освободятся, и народ тогда наниматься пойдет. Так ведь и беда-то караулит не только в этом. Не в этом… Беда еще в другом. — Василев заходил по комнате, теребя густые кольца бороды. — Кон-ку-ренция уже повсюду начинается. Вот в чем беда. Кон-ку-ренция! Понимаешь, Лука, ты это слово? Конкуренция!

— Черт его знает, вроде как понимаю.

То-то же…

В одном ты неправ, Иван, ей-богу, неправ, — заговорил, также вставая, Баранов. — О нехватке рабочих горевать нечего. Помяни мое слово — безработных не оберешься. И здесь тебе та же железная дорога поможет. Из российских-то, тесных землей губерний куда мужик подастся на заработки? Куда пойдут эти крепкие, дубовые руки, дубовые головы? Ха-ха-ха! — вдруг захохотал он, довольный каламбуром. — Да в Сибирь, в Сибирь попрут! По российским-то заводам давно безработица, там городского рабочего хоть отбавляй, а придет хлебороб сиволапый — на него ж мастеровщина сама волком смотрит. Тоже конкуренция, — зло усмехнулся он. — Вот они и поедут по гладенькой дорожке, сдобные калачи с берез обрывать. А тут уж ваша забота принять дорогих гостей… — оглянувшись, закончил он свою речь.

Конечно, рабочие будут, Роман Захарович, — согласился Василев. — Верно говорите. А вот конкуренция в промышленности, пожалуй, всерьез заставит сухарики есть. Ведь черт ее возьми, слюду эту, по совести говоря — дело новое и вообще вряд ли много на ней заработаешь. Зря я на нее тогда позарился. Так нет, и то из Тайшета пробрался дьявол какой-то и рядом жилу остолбил. А жила богаче моей. На днях Маннберг заезжал, рассказывал, что и на Белогорье поисковая партия пойдет. За золотом. И сядешь со своим Монкресом. Кругом поджимают, дышать не дают. Я…

У меня же еще другое беспокойство, — не дождался конца его речи Баранов. — По этим чертовым путям, по рельсам, теперь какая только шпана не поедет! Убийцы, мазурики, побирашки, а что хуже всего — нигилисты, революционеры. Ты посмотри, что в России уже творится!" У нас было только раз — листовку на забор прилепили. И ничего еще особенного в той листовке не было. А в Питере, рассказывают, по заводам какие прокламации разбрасывают! Каких в них мерзостей там не нагорожено! А главное — в конце все время пишут вот этакими буквами: «Самодержавие долой!» Долой! Ты понимаешь: долой! Вот она, мастеровщина!..

Ссылать надо больше. В руду их. К тачкам. Смертью казнить, — шмыгнул носом Федоров и полез в карман за платком.

Либеральничают с ними, — в тон ему фыркнул Баранов. — Мода пошла: все гуманные идеи проводят.

А кому это нужно? Тут надо не то, надо кнут и железные цепи. Запугать, запугать надо. Лаской здесь не возьмешь: они ласку за трусость, за слабость считают.

Ласки, положим, особой не заметно, — усмехнулся Иван Максимович.

Раз подряд не казним, значит, милуем. Середины в таких" делах не бывает. Верно я говорю, Лука?

Уклонюсь отвечать, — шумно вздохнул Федоров.—

Все ваши разговоры сбоку прошли. Ранее об этих вещах не говорили. Знали свое: торговые дела.

Такое время настало, Лука, — разъяснил Иван Максимович, — кто не поймет, тот и бит будет.

Господи!

Ты вот говоришь, железная дорога тебе не помешала?

Вроде нет, — неуверенно ответил Федоров и оглянулся назад. — А господь ее знает, теперь кругом подвохи.

Так будь покоен, дойдет и до тебя очередь.

Вот-вот, сперва разоришься, в трубу дымом вылетишь, а там, гляди, и кишки мастеровщина выпустит, — полоснул его пальцем по животу Баранов.

Что же мне делать? — в страхе зашептал Федоров. — Запугали вы меня до смерти, право, запугали.

Сопротивляться надо, Лука, вот что, — наставительно произнес Баранов.

Да кому же сопротивляться, Роман Захарович?

Всему новому.

Новым людям в особенности, — добавил Василев. — А ты что делаешь?

— А что? Ничего я не делаю.

Что? На Бирюсу изыскательская партия идет. Кто ей обоз, снасти снаряжает? Ты, Лука. Ты. А зачем? Думаешь заработать? Рубишь сук, Лука, на котором сидишь. Кто бирюсинскими рудами заинтересован? Я. Так если ты мне ногу подставишь, думаешь, я тебе спущу?

Господи, какую ногу? — растерялся Лука. — Нет никакой ноги. Ну я не дам коней — даст другой.

А если и другой не даст? И все так?

Да где ж среди нашего брата это видано? Слава богу, мы не голытьба какая, каждый сам за себя постоит.

Ну, а кто не устоит, того съедят. Ты это тоже запомни, Лука.