Когда приходит ответ - Юрий Вебер

Иногда ему приходилось встречать требования. Какой-нибудь ученый консультант редакции спрашивал: «А где же библиография к статье?» Ему, консультанту, непременно хотелось, чтобы были ссылки: из каких источников взято. Но какие же ссылки, если Мартьянов рассказывал, к примеру, о том, что только что родилось за его письменным столом? «Откуда взято?..» Есть ученые люди со званиями и степенями, которые только тем и существуют в науке, что создают труды, вполне отвечающие на требование «откуда взято». По способу «рекле», как говорят в лабораториях. Режу — клею. Мартьянову бывало трудно доказать, что иногда можно и без ссылок.

Он ждал откликов: кто же клюнет на его удочки, заброшенные в море печатных сообщений?

— А что же твой друг Баскин? — спрашивала с невинным видом Наташа.

Инженер Баскин из Харькова. Раньше он не пропускал ни одной мартьяновской статьи. И тотчас же печатал где-нибудь уничтожающий ответ. Но Баскин что-то молчит. С тех пор как в грозное лето сорок второго они столкнулись случайно в казанской эвакуации, в коридоре университета, — с тех пор о Баскине ни слуху ни духу. Пропал Баскин. Уж не случилось ли с ним чего? Но что гадать! У Мартьянова и без того достаточно забот.

Овладеть умами… Он разъезжал по городам со своим толстым, заслуженным портфелем и с путевкой в кармане — лектор Общества по распространению знаний.

Столько лет отнимала война простые человеческие радости, что сейчас множество людей остро почувствовали, что это значит, когда можно собраться в чистом, освещенном зале, спокойно слушать — о завоеваниях разума, об открытиях науки. Сотни и сотни лекторов, представителей разных наук, со званием и без званий, умеющих читать лекции и умеющих читать только по бумажке, каждый день, каждый вечер, в клубах, во Дворцах культуры, в библиотеках, а то и прямо в служебном помещении или в громадном цехе, в проходе между станками обращались к многолюдным аудиториям, стараясь утолить эту всеобщую пробудившуюся с особой силой жажду знаний.

Мартьянов стал активнейшим членом этого общества. Он не отказывался ни от какой аудитории (лишь бы она была из инженеров, электриков), ни от какой трудной или дальней поездки. Он садился налегке в кабину самолета и уже через несколько часов поднимался на кафедру, чтобы начать словами: «Современное развитие автоматики и телемеханики…» Иного способа передвижения на дальние расстояния он теперь, после войны, не признавал. Как, представитель самой новейшей передовой науки и вдруг тащится по-дедовски, трясясь по шпалам! Из кабины самолета, между прочим, и глядишь на все как-то иначе… и на то, что тебя ожидает, твою теорию.

Лекции свои он тоже всегда обставлял по-современному. Диаграммы и схемы по стенкам. Со дна портфеля извлекал он портативный проекционный фонарь с набором диапозитивов — вещь еще очень редкая для путешествующих докладчиков. Каждый из слушателей должен был ощущать эту серьезную, несколько торжественную обстановку, как бы пришедшую сюда к ним из мира ученых заседаний. А волшебный фонарь, конечно, производил волшебное впечатление.

Мартьянов рассказывал о последних достижениях автоматики и телемеханики, о головокружительных перспективах, какие открывают эти науки. И непременно где-то сворачивал на свою теорию. Говорил об удивительной алгебре, о логике, таящейся в узлах и линиях релейных схем. О том, какой мощный, красивый научный метод из этого вырастает. Он даже забывал свои ужасные «следовательно», «отсюда имеем» и начинал говорить языком страстной веры и убежденности.

Он говорил, рисовал, писал, демонстрировал на экране, а сам перебегал все время взглядом по рядам аудитории, проверяя себя, как же удается ему основная задача — овладеть умами. Кто из сидящих здесь откликнется на его теоретические призывы?

Ему посылали из зала записки, обступали после лекции — и часто с вопросами именно об алгебре реле. С чего начинать, что почитать?.. Он давал советы и пытался угадать, кто же из этих любознательных, любопытствующих, проявляющих интерес в самом деле попадет в плен новой науки.

В этот большой оживленный город Мартьянов прилетел утренним рейсом, успел сначала побродить по улицам вдоль набережной желтовато-мутной речушки, в потоке пестрой толпы. А вечером в большой городской аудитории он уже читал свою лекцию.

И все то же было в уме при взгляде на заполненные ряды: кого же здесь соблазнит алгебра логики?

После лекции, как всегда, обступили. Какие-то последние вопросы, разъяснения для особо любопытных. А кто же из них?.. Может быть, вон тот, с гладким лицом, плотно застегнутый в тяжелый двубортный пиджак, что стоит скромно позади, но внимательно слушает, о чем говорят? Может быть, ждет по застенчивости, когда все разойдутся?

Когда почти все разошлись, человек этот приблизился к Мартьянову и, тронув его чуть за локоть, отвел в сторонку и спросил, приглушая голос:

— Вы сегодня развивали взгляды на один предмет. Алгебра логики… так, кажется. Называли наукой.

— Вы не ошиблись, — сказал Мартьянов, не понимая еще, к чему это предисловие.

— Прошу извинить, я из республиканского педагогического… — прикладывая руку к груди, назвался незнакомец. — Я в некотором роде обязан знать положительно… В отношении того, как следует понимать… — Он слегка замялся.

— Да вы не затрудняйтесь, — сказал Мартьянов. — Что же вас интересует? Я вам отвечу, если смогу.

— Вы читаете лекцию. Предмет весьма необычный. Нигде что-то не встречалось. А есть ли на это утверждение? Ну, в смысле разрешения…

— Ах, вы об этом! — откровенно улыбнулся Мартьянов. — Разумеется, как всегда, общее правило, тезисы…

— И об этой самой логике? Алгебре логики? — продолжал допытываться собеседник, повторяя с видимой осторожностью необычный термин.

Мартьянов посмотрел в упор на это гладкое лицо:

— А что вас, собственно, смущает? Вы имеете что-нибудь против?

— Нет, нет! — покачал тот головой и выставил вперед сразу обе ладони, словно отталкиваясь. — Я только хотел выяснить…

Мартьянов взглянул на часы: ему надо было собираться к отъезду.

9

Он сидел у себя в лаборатории, раскладывая и сортируя записочки, полученные из разных аудиторий в его лекционных путешествиях. Давнишняя манера все собирать и классифицировать. А записки были как индикаторы настроений: насколько он успел хоть кого-нибудь привлечь на свою сторону?

«Какой чудак придумал эту логику?» — без подписи.

«Ваши математические рассуждения нисколько не проще обычного анализа схем. Главн. инж…» (подпись неразборчива).

«За сколько сеансов можно получить вашу методику, кто не имеет опыта составления схем?» — техник-стажер такой-то.

«Ура! Наконец-то тряхнут монополистов проектировщиков!» — инициалы вместо фамилии.

«Нас учили: умейте читать чертежи. Чертеж — снимок действия. Вы подменяете: вместо чертежей одни заковыки. Игра вслепую!» — начальник группы электромонтажа…

Он сидел так, сортируя на «безнадежных», «подающих надежду», «ретивых», когда ему позвонил по внутреннему Копылов.

— Григорий Иванович?.. Прошу не забыть заглянуть ко мне, как будет времечко.

Тон вполне дружелюбный, будто между ними никогда ничего и не было. Хочешь — зайди сейчас, хочешь — потом. Но если принять во внимание, что Копылов добровольно и самоотверженно несет обязанности заместителя директора по научной части, что сидит Копылов все больше в его кабинете, чем в своей лаборатории, и приглашает заглянуть именно туда, в замдиректорский кабинет, — то ясно, что не прийти, не заглянуть уже невозможно. Хочешь или не хочешь.

Мартьянов старался хотя бы оттянуть — прийти, но не сразу. Ему казалось, что так он сохраняет перед Копыловым больше самостоятельности.

— Просьбы! Заказы! — встретил Копылов его радостно, похлопывая по стопке «входящих», возвышающихся на зам-директорском столе.

Копылов всегда приходил в радужное состояние от обилия разных просьб, поступающих в институт, от этого неоспоримого доказательства, что институт насущно, настоятельно нужен, практически нужен, и очень многим. Ему вместе с директором удалось отхлопотать еще расширение всего институтского дела. Лаборатории могут «поразживиться», как он выразился. Надо представить срочно заявки на дополнительные средства, на дополнительное оборудование…

— А на дополнительные исследования? — спросил Мартьянов.

— Что вы имеете в виду? — став мгновенно озабоченным, спросил Копылов.

— То, что за неимением, кажется, «лишних» средств, мы положили на дно. Развитие принципов научного построения релейных схем, — ответил Мартьянов.

— Ах, вы об этом!.. — разочарованно протянул Копылов. — Опять та же логика.

— Не логика, а задачи проектирования.