Неотвратимость - Георгий Айдинов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Как вы считаете, — спрашивал Кулешов товароведа Олега Анисимовича Коптяева, — если мы найдем одно из украденных манто и покажем вам, сможете узнать, что оно именно то, похищенное?
Старый товаровед, уже добрых три десятилетия занимавшийся мехами, смущенно покашлял для начала и односложно ответил:
— Отчего же.
— А по каким признакам вы бы это определили?
— Завиток особый. Только одна партия такая была. В торговом складе осталось несколько пальто. Извольте пройти, покажу.
Спустились в склад. Посмотрели. Петр продолжал допытываться.
— А кроме завитков? Нет ли еще чего такого, что как гвоздем прибило бы: ваша это шуба — и вся недолга?
— Пожалуйста, — товаровед пропустил Петра вперед, и они снова поднялись по деревянной лесенке в торговый зал. Олег Анисимович подошел к висящим вдоль стены на плечиках серым смушковым шубам. — Обратите внимание. Каждый товаровед по-своему прикрепляет товарную бирку. Я, как пальто осматриваю, ценник булавками под левым лацканом пришпиливаю. Раз ценник здесь находится, значит моя рука, манто мною осмотрено, и я в нем уверен: без брака, значит, полноценное.
— И что же?
— А то, что вор навряд ли булавки в завитках разыскивать станет: сорвет бирку с ценой — и все. А булавочки мои останутся.
— Вы полагаете?
— Будьте уверены. Булавка у нас длинная, тонкая, а маленькая, закругленная в петлю головка совсем в меху незаметна. Ее и знающий человек не сразу найдет. А уж тот, кому невдомек, и подавно.
— Хорошо бы…
Дотошный, с острым, внимательным взглядом старый товаровед все больше нравился Петру. Со своими мохнатыми, широкими, сросшимися в переносье бровями, колючим, исподлобья взглядом и привычкой все делать больше молчком, Олег Анисимович производил впечатление нелюдима. Но это было не так. Просто Олег Анисимович знал цену слову, зря его на ветер не бросал и, как обычно мастера очень высокой квалификации, истово соблюдал свое достоинство. «Не люблю зря суетиться», — сказал он Петру, когда они поближе познакомились. В торге о Коптяеве тоже говорили как о человеке вполне достойном доверия. С Олегом Анисимовичем вместе и отправился однажды Петр после закрытия магазина домой, заявив, что ему тоже в сторону Елоховской площади, где жил Коптяев.
— Погода терпимая. Что, если, Олег Анисимович, пару остановок мы с вами пешочком?
Товаровед промолчал. Но пошел рядом. Когда они уже были недалеко от сада Баумана, старший лейтенант сказал:
— Помогите нам, Олег Анисимович. Не все ясно кое с чем в магазине. Можем мы рассчитывать на вас?
— Раз спрашиваете, значит можете. Чего уж там. Не маленький. Понимаю, что не зря вокруг вьетесь. Какая такая надобность во мне?
— Надобность большущая. Как, по-вашему, не мог ли преступник иметь сообщника из числа тех, кто работает в магазине?
— Вам виднее.
— А вы как считаете?
Старый товаровед беззвучно пошевелил губами, словно репетировал то, что собирался вымолвить.
— Не знаю. Определенно сказать не могу.
— А не определенно? Насчет кого сомнения есть у вас?
— Не возьму греха на душу. Не выпытывайте. Зол я на него. А со зла и ангел чертом показаться может.
— Вы Федора Матвеевича Горлова имеете в виду?
Коптяев неожиданно остановился и недоумевающе-вопросительно взглянул на Петра.
— С чего вы взяли?
— Так вы сказали: «зол я на него». А «он» только один в магазине. Остальные «она».
— Вот оно что. Нет, за Федора Матвеевича опасаться нечего. Я его знаю без малого тридцать лет. И только одно доброе видят от него и люди и дело.
— Допустим. Тогда о ком же речь? И какие отношения могут быть у директора с Розой-продавщицей?
— С Розой? Тут грешок небольшой есть.
— А именно.
— Сноха она ему. Не надо бы, конечно, жену родного сына на работу принимать. Да так вышло. Никто об этом не знает. Фамилиями они разные. Сын вскорости, как женился, в армию пошел. Матвеич и задумал, чтобы сноха на глазах побольше была, взять ее в магазин ученицей.
— Так. А все же злы на кого вы, Олег Анисимович? Кто этот черт, который и ангел одновременно?
Олег Анисимович свернул в скверик возле больницы, смахнул снежок со скамейки, опустился на нее. Жестом пригласил Петра сесть рядом.
— Нелегко все это снова затрагивать, потому мы с Горловым, получается, опростоволосились дальше некуда. Но и утаить нельзя. Повадился к нам в последнее время в магазин инспектор торга Михаил Юрьевич Липский. То да се, об этом и другом разговоры заводит. Ловкий такой, оборотистый и хитрый, опасливый. Все так подбирал обстановку для разговора со мной да и с директором, чтобы кругом никого из посторонних не было. И настал такой момент, когда он прямо выложил:
«Хотите товар ходовой иметь? Желаете план выручки перевыполнять? Пожалуйста. Будете в передовых ходить и регулярно — как часы! — премию класть в карман. А я от этого тоже хочу иметь свой маленький «навар».
Предложил Липский махинацию, которую обнаружить было трудно, а ему она действительно могла давать приличные денежки. Надо было только некоторые первосортные манто оформлять вместе с Липским как бракованные, уцененные и продавать их только тем клиентам, которые будут приходить с приветом от него, Михаила Юрьевича.
— Мы его, этого комбинатора, выпроводили с Горловым из магазина чуть ли не взашей. Но заявлять никому о нашем разговоре не стали. И стыдно было, что он с нами посмел обсуждать такие дела. И, честно говоря, боялись, как бы нам не испортить отношения с торгом: Липский там числился в самых что ни на есть образцовых.
— Спасибо за сигнал. ОБХСС займется, несомненно, и Липским и его окружением в торге. А можно ли, Олег Анисимович, такой вывод из вашего рассказа сделать, что вы подразумеваете какую-то связь между Липским и вором-«меховщиком»? Что вы здесь могли бы нам подсказать?
— Подсказать ничего не могу. А наблюдения некоторые сообщу. Липского мы в магазине, сами понимаете, не жаловали. А с него как с гуся вода. Ходит к нам будто ни в чем не бывало. Посмеивается даже. Раньше заглядывал в магазин раз, от силы два раза в неделю. А перед ограблением наладил чуть ли не каждый день.
— Так. А еще что?
— Вы знаете, вор хватал пальто не подряд, не наобум. Почти совсем в темноте орудовал, при слабом освещении от уличных фонарей. А выбирал самые лучшие, самые дорогие манто, между прочим, висевшие, как правило, во втором ряду.
— Это мы заметили.
— А Липский немало времени провел именно возле этого ряда с дорогими пальто. Все доказывал Федору Матвеевичу, что мы их напрасно держим в торговом зале, а не в складе, где созданы какие надо условия для хранения. А наверху, мол, и температура непостоянная, и свет солнечный на них попадает.
— Зачем же понадобился этот ряд? Думаете, тайные заметки для вора на избранных манто делал?
— Кто его знает, что он там творил. Я сказал, что видел. Только не зря он шастал к нам. И не зря еще в парадном все покуривал, откуда пролом был устроен. Такой тип зря ни одного шага не ступит.
— А вы его и в парадном замечали?
— Не я. А Роза. Не впервой, говорит, Липский там стоит, когда я с обеда возвращаюсь. Зачем он в парадном стены подпирал?
— Случайно, возможно. Троллейбусная остановка недалеко. Или условился с кем, ожидал.
— Случайно и чирей не вскочит, извините за грубость.
— Что-то не очень последовательно вы заключаете нашу беседу. — засмеялся Петр.
— Не знаю, не знаю. Впрочем, вы, может, и правы. И мне, старому дураку, незачем напраслину на человека возводить…
* * *Снова квартет друзей ломает головы над тем, какие из добытых фактов считать полезными, класть в копилку верных ориентиров, а что отбрасывать как ненужную шелуху, на поиски которой только понапрасну затрачено время.
Петр, Валерка и Сергей уходят — их ждут очередные проверки. А Павел остается, через час ему надо делать подробный доклад: все, что связано с Каменщиком и сберкассой, остается под неослабным контролем руководства управления. Что же он доложит?
Иногда в процессе расследования преступления уподобляют решению сложной математической задачи, уравнения со многими неизвестными. Но строгая математическая наука подчинена раз и навсегда установленным законам, она оперирует известными формулами, и лишь от знания, опыта, дарования ученого зависит, насколько быстро он сумеет справиться с подсчетами, выдать правильный ответ. А розыск преступника? Да нарушитель закона каждый раз такие номера выкамаривает, розыск его чреват столькими неожиданностями, что к нему с одними и теми же мерками и подходить нечего. Что ни новая встреча с человеком, то своя специфика, свой подход и… своя загадка. И стечение обстоятельств, казалось бы абсолютно бесспорных — ну, еще шаг, и все откроется, все станет на свои места! — вдруг оборачивается совсем иной стороной, и опять надо начинать снова. Так с какими же выводами он пойдет к начальству?