Забвение пахнет корицей - Кристин Хармель

– Это моя матушка и я, – негромко комментирует месье Хаддам. – А это ваша бабушка. В день ее отъезда. Тогда я ее видел в последний раз.

Я киваю молча, потому что не могу отвести глаз от округлого живота на снимке. Никаких сомнений, бабушка и в самом деле беременна. Она смотрит в камеру широко открытыми глазами с такой тоской, что это заметно даже на черно-белой зернистой фотографии. Ален за моей спиной опускается на диван и тоже изучает фото.

– Роза понимала, что если она попадет в один из лагерей, то будет убита, как только наци обнаружат, что она ждет ребенка, – тихо заговаривает месье Хаддам после долгой паузы. – Она должна была спасать себя, чтобы спасти дитя. Только по этой причине – единственной причине – она согласилась уйти с Жакобом из семьи.

– Бог мой, – потрясенно выдыхает Ален.

– Но что же случилось с ребенком? – спрашиваю я.

Нахмурившись, месье Хаддам оглядывается на меня.

– Вы твердо уверены, что это дитя – не ваша мать? Я уверена.

– Моя мама родилась на полтора года позже, ее отец – мой дедушка Тед, а не Жакоб. Наверное, младенец умер, – едва слышно обращаюсь я к Алену. Эти слова звучат так ужасно, что я поеживаюсь.

Ален сидит с низко опущенной головой.

– Мы, оказывается, многого не знаем, очень многого. Что, если она не очнется? – шепчет он.

Эти слова действуют как мощная встряска, моментально возвращая меня из мира прошлого, которое мы не в состоянии понять, в настоящее, над которым мы не властны. Но что-то от нас все же зависит, по крайней мере мы можем постараться вовремя успеть в аэропорт.

– Месье Хаддам, простите, но нам нужно ехать, – посмотрев на часы, я решительно поднимаюсь. – Даже не знаю, как вас благодарить.

– Нет-нет, юная леди, ничего вы не должны, – лукаво улыбается он, глядя на меня. – Узнать, что Роза осталась жива и прожила счастливую жизнь – да это больше чем благодарность, это радость на миллион лет.

В это мгновение у меня мелькает невольная мысль – а была ли счастливой бабушкина жизнь? Удавалось ли ей хоть иногда забывать о печали и скорби по Жакобу и родным, которых она считала потерянными навек?

– Пожалуйста, – обращается ко мне месье Хаддам, – передайте вашей бабушке, что я часто ее вспоминаю. И что я навсегда благодарен ей, ведь это именно она помогла мне найти мою любовь. Она изменила всю мою жизнь. Я ее никогда не забуду.

– Огромное вам спасибо, месье Хаддам, – отвечаю я. – Я непременно ей передам.

Хозяин на прощание целует меня в обе щеки, и я следом за Аленом, Анри и Симоном выхожу на улицу, где мы берем такси до аэропорта. Не для того ли, размышляю я по дороге, Мами отправила меня сюда? Может, в глубине души ей хотелось, чтобы я именно здесь услышала о ее первой любви и потерянном младенце, которого она защищала изо всех сил. И чтобы я, возможно, и сама кое-что поняла о настоящей любви.

Хотя, наверное, учиться мне уже поздновато. Мы с Аленом сидим в машине, не проронив ни слова до самого аэропорта, и каждый погружен в свои мысли.

Глава 16

АНИСОВО-ФЕНХЕЛЬНОЕ ПЕЧЕНЬЕ

Ингредиенты

2 стакана сахара

4 яйца

2 ч. л. анисового экстракта

3 стакана муки и еще немного для раскатывания теста

3 ч. л. разрыхлителя

1 ч. л. соли

1 ч. л. анисового семени

2 стакана сахарной пудры

1 ст. л. семян фенхеля

Приготовление

1. Разогреть духовку до 180 °C.

2. Смешать в миске сахарный песок, яйца и анисовый экстракт и взбить миксером до получения однородной массы.

3. Соединить 3 стакана муки, соду и соль и добавлять к яичной смеси примерно по стакану за раз, тщательно перемешивая после добавления каждой порции.

4. Добавить анисовое семя и снова тщательно вымешать.

5. В отдельной плоской посуде стереть сахарную пудру и семена фенхеля.

6. Слегка присыпав руки мукой, скатать из теста шарики размером с небольшой грецкий орех. Каждый шарик обвалять в смеси сахарной пудры и семян фенхеля, чтобы она покрыла их равномерно. Выложить шарики на смазанный жиром противень.

7. Выпекать 12 минут. Остужать 5 минут на противне, затем переложить на проволочную решетку.

Что-то было неладно, и Роза это понимала. Весь день она сидела перед телевизором, смотрела дневные повторы передач, которые наверняка уже видела раньше. Но это не имело значения – все равно она ничего не помнила, никаких сюжетов. Роза ужасно устала и, вернувшись к себе в комнату, поняла, что не чувствует тела. А потом все у нее в глазах потемнело.

Мир оставался таким же черным и под вечер, когда за ней пришли. Она слышала, как про нее говорят без сознания, инсульт и совсем плоха, – и пыталась сказать всем, что ей очень хорошо. Но язык ее не слушался, не могла она и открыть глаза – тут Роза поняла, что теперь и тело подвело ее, как раньше подвел разум. Наверное, время пришло.

Тогда она перестала противиться и скользнула еще скорой помощи, кричали врачи, отдавая распоряжения – их голоса тоже доносились издалека, – у ее кровати почему-то плакал ребенок. А она освободилась от оков настоящего и позволила себе заскользить, поплыть по волнам назад, в прошлое, в то время, когда мир еще не рухнул. Там тоже раздавались голоса, в темноте, как и сейчас. Но вот настоящее окончательно расплылось, а прошлое стало видно четче, и Роза очутилась в кабинете отца, в их квартире на улице Генерала Каму. Ей снова было семнадцать лет, и она чувствовала себя Кассандрой – пророчицей, которой никто не верил.

– Пожалуйста, пойми, – в сотый раз повторяла она отцу охрипшим за долгие часы бесплодных увещеваний голосом. – Если мы останемся, то все погибнем, папа! За нами придут!

Наци были повсюду. По улицам расхаживали бесчисленные немецкие солдаты, а следом за ними, как шавки, – французские полицейские. Евреям теперь запрещалось выходить из дома без желтой звезды Давида, нашитой на одежду, – знака отверженных.

– Чепуха, – отмахнулся ее отец, гордый человек, безоговорочно веривший в свою родину и в порядочность соотечественников. – Бегут только преступники и трусы.

– Да нет же, папочка, – горячо шептала Роза. – Не только трусы и преступники. Это люди, которые хотят спасти свою жизнь. И не тешат себя надеждой, что все обойдется.