Мститель - Михаил Финкель

Голытьба! Ни о какой армии и речь идти не может. Никакого золотого запаса! Кроме ненависти к большевикам, ничего нет! Сидим, пьем горькую… И тут… Выходит она! Роскошная цыганка! Просто картинка! Я аж дышать перестал! Мистическая женщина! И поет, как богиня… И глаза горят… Подошла ко мне и нагадала большое будущее! А потом на весь зал объявила, что я стану хозяином Севера России! Сняла с себя все свои золотые украшения и дала мне как первый взнос на армию. И сказала: «Скоро придет черноволосый человек, потомок сыновей Израиля, и через него деньги потекут ко мне рекой на армию!» И так и случилось!

Семенов сдержал слово, и в тот же день Слуцкий сидел с ним в ресторане. Он познакомил Виктора с Машенькой. Она действительно очаровывала своей энергией и красотой. Цыгане пели с огненным задором. Виктор пил водку, и на душе его становилось легче. Страхи, волнения и неуверенность последних недель постепенно исчезли.

Атаман снова налил и сказал ему:

– Послушай меня, Витя… Ну, какой ты к чертам собачьим… – и тут атаман максимально сбавил голос до шепота, – еврей? Смешно же, право… Ты наш, русский. Свой… Родной… Герой и патриот России. Боевой офицер, прошел две войны за Отечество! Проливал кровь в боях с врагами, не прятался от пуль, испытал всю боль фронта и ранений… Какой ты еврей?! Еврей в местечке сидит, портняжничает, детей кормит, да Талмуд учит… А ты наш… Ты русский офицер… Только… – и Семенов снова резко снизил громкость своей речи до еле слышимого шепота, – только… иудейского вероисповедания… Но, так это нормально!

Семенов снова повысил голос и сказал:

– А я что ль русский? Да я попов, как большевики, ненавижу… Не мое все это! Мне шаманы и ламы буддийские куда ближе… Да и знают они будущее, и линии судьбы куда больше попов… Попы что могут? Кадить да заунывно молиться, да денег просить… А я ведь азиат в душе… Живет во мне дух монголов, степей, древнего великого язычества… Хотя я и христианин, как не крути… Но, приди Христос сегодня, не пошел бы он к нашим попам-то! Он бы изгнал вновь торгашей в рясах из храма! Выходит, я как он! Революционер, тоже…

Атаман замолчал на мгновение, а затем сказал:

– Сегодня все в России революционеры… Все! Только одни под красным флагом, а другие нет… Но никто уже не хочет назад в стойло… Там нет добра…

Виктор поднял рюмку и аккуратно сказал:

– Ну, почему же никто, Ваше благородие? Ваш друг, барон Роман Фёдорович фон Унгерн-Штернберг, уверен, что хочет назад. Он монархист. Черносотенец. Ярый поборник старого режима… Вы это и без меня знаете. Да он и не один такой. Таких много. Или казаки Ваши, разве многие из них не такого же замеса?

И Виктор прямо, не моргая, посмотрел генералу в глаза.

Атаман Семенов поправил свои кошачьи усы левой рукой и обаятельно улыбнулся.

– Знаешь, что мои буддисты говорят? Я тебе скажу, Виктор Семенович. А учат они так, что безграмотность и тупая ненависть есть наипервейшие грехи. А кого из этих черносотенцев ни возьми, так глупейшие же люди, как правило. Ну, окромя Пуришкевича, Шульгина и Дубровина, может. Да и казаки мои, что они понимают? Знают ли они, кем по национальности был Иисус Христос, пресвятая Богородица и апостолы? Нет! Читали ли они хотя бы Новый Завет, о Ветхом не говорю. Тоже нет! Какой с них спрос? А Унгерн болен… Я жалею его. Но в войне он мне нужен. Солдат он хороший. И пригодится. Не раз еще… Так что, не бери близко к сердцу… Главное – Россию спасти. А в новой России никакой дискриминации твоего народа не будет. И никакого другого народа…

Виктор кивнул. И они выпили.

Певица томно запела романс.

Сцена 38

В июне 1919 года Шолом жил в Одессе. Он занимался тем, что больше всего любил – детьми. А именно попыткой создания образовательных центров для сирот. Не имея своих детей, он обожал чужих. Но скоро это прекрасная пора закончилась. В город, подобно смраду удушающих немецких газов, стали заползать слухи о жутких еврейских погромах, происходивших в селах. Шолом понял, что он снова обязан защищать свой народ с оружием в руках, и вступил в красную интернациональную дивизию, которую перебросили к Киеву.

Эта разномастная революционная дивизия состояла из многочисленных отрядов. Кого тут только не было! Еврейский отряд самообороны «Спартак», бессарабские отряды, отряд рабочих-сионистов, отряд крестьян-коммунистов, отряд анархистов, и даже маленький китайский отряд.

Шолом был назначен «старшим товарищем», фактически офицером над еврейской массой солдат-анархистов, объединенных в анархистский отряд, но слово «офицер» в отряде никто не использовал. Его избегали и презирали. Отряд Шолома говорил на идишe. Eго солдаты не знали толком ни русского, ни украинского. Командиру дали умного коня бурой масти. Шолом назвал его Ветром, и очень полюбил, несмотря на то, что управлять им его единственной здоровой правой рукой было очень нелегко.

Дивизия вышла из Киева, и после утомительного 200-километрового перехода достигла Черкасс. За полтора месяца до прихода сюда революционных войск, 15 и 16 мая 1919 года, войска гетмана Нестора Григорьева совершили здесь жуткий еврейский погром и убили тысячи местных евреев.

На самом деле никаким Григорьевым этот погромщик не был. Его настоящая фамилия была Серветнык. Просто семья будущего гетмана в начале XX века переехала из Подолья в соседнюю Херсонскую губернию в село Григорьевка. Так появилась его новая куда более благозвучная фамилия Григорьев. Именно с этой русской фамилией он призывал потом убивать русских и освобождать и от них, и от евреев Украину.

Шолом был поражен увиденным в Черкассах. Он медленно ехал на своем коне и смотрел по сторонам. За ним пешим ходом шли его солдаты. Повсюду он видел разбитые и сожженные дома города, среди которых в жутких позах лежали полуразложившиеся трупы убитых евреев.

Проехав чуть дальше, он остановился у черной, сгоревшей наполовину синагоги. Святые книги сгорели почти дотла в огромных дубовых шкафах. Шолом спешился и подошел к обугленному ковчегу, распахнул его дверцы и вытащил оттуда полусожженный свиток Торы. Он прижал к себе этот свиток, так, будто это было тело его убитого ребенка, и горько заплакал. Медленно и робко к нему подошли солдаты. Потупившись, они смотрели в покрытый головешками пол. Многие из них не верили в Бога, но увиденное здесь заставило содрогнуться и их. Куда бы ни падал их взгляд, они видели разрезанные, расстрелянные и разрубленные трупы. Прямо за синагогой на деревьях висели многочисленные остатки полу-съеденных воронами человеческих кишок. Было видно, что падальщики сыты. Ужасная и жуткая картина погрома поражала видавших многое солдат.

Неожиданно к Шолому