Спецоперация «Дочь». Светлана Сталина - Иван Иванович Чигирин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лев Толстой писал о Пьере Безухове (а может быть, и об Андрее): “И в душе его что-то мягко распустилось”. Такое ощущение было у меня после прочтения Ваших повестей. Что-то распустилось, размякло, отошло, отлегло. Какие-то засохшие слёзы отогрелись и пролились. Засияли белоснежные облака в небе, и простейшие вещи стали прекрасными.
И что-то окрепло в душе. Какие-то сухие листья отлетели. Какие-то слова перестали трогать душу, и раскрылась их холодность и бездушие, надуманность и поза. Душа потянулась к искреннему, здоровому, безыскусному. И великой, недосягаемой правдой снова встал передо мною простой человек, мудрый, чистый, сильный духом, тот, кем держалась, держится и будет держаться наша любимая Россия.
Тот человек, что полетел в Космос, и, сделав это, – не сказал ни единой цветастой фразы, не сделал ни одного неделикатного жеста. И если нашлись чрезмерно интеллигентные критики, которым он не понравился (а я видела таковых, и из молодежи, и из стариков), – то пусть им будет хуже, только и можно сказать.
Вот что Вы расковыряли в душе, милый писатель Владимир Алексеевич. Простите, что заставила Вас так долго читать.
С уважением – С. Аллилуева.
Аллилуева Светлана Иосифовна,
Москва Б-72. ул. Серафимовича, д. 2. кв.179.
Р. S. Не знаю, отвечаете ли Вы своим корреспондентам, но если ответите – буду очень рада. Напишу Вам ещё про свою няню – это интересно. А не ответите – не обижусь, я не за тем писала.
Уважающая Вас С. Аллилуева».
С.И. Аллилуева – В.А. Солоухину
«10. VI.61.
Дорогой Владимир Алексеевич!
Вы даже не представляете себе, как мне было приятно получить Ваше ответное письмо. Признаться, я уже была вполне уверена, что его не последует, так как прошло много времени, и, в общем, мне казалось, что это в порядке вещей. И вдруг – бац! Хорошо получать такие приятные неожиданности.
Спасибо Вам за Ваше письмо. Вопервых, мне было приятно, что мои читательские размышления и волнения не прошли мимо Вашего сердца. Вовторых, я с огромным удовольствием прочла, что Вы бы хотели поговорить со мной о Вашей новой книге; я буду очень, очень рада с Вами встретиться осенью, когда Вы вернетесь в Москву. В-третьих, письмо Ваше было какимто тёплым и взволнованным, во всяком случае в нём отсутствовала равнодушная вежливость, и мне захотелось с Вами долго, долго разговаривать о разных вещах (хотя бы в письменной форме) и показалось, что Вам не будет это скушно. И, вчетвертых, – уже отослав Вам своё письмо, я снова села за книжку и прочитала “Терновник”, и тут мне захотелось писать Вам ещё письмо, вдогонку первому; а теперь у меня есть все основания Вам написать, ответить на Ваше письмо. И вот я с радостью пишу его, вычитав Ваш деревенский адрес из Вашей же “Капли росы”.
Ну, чтобы отвечать по порядку, сначала несколько слов о “Терновнике”. Очень хорошо, что эта небольшая повесть написана, что она замыкает собой кольцо – две предыдущих повести. И очень хорошо, что все три они изданы одной книжкой, – только так их и нужно читать. Сначала, начав читать “Терновник”, я несколько подосадовала: “Неужели уедет, неужели поедет отсюда на юг, и мне придется читать о черноморских краях, так хорошо мне знакомых? Как жаль!..” Но по мере чтения дальше, по мере того, как Вы заговорили о Пицунде, о Грузии самой, эта досада прошла и уступила место другому чувству: “Да, да! Это всё именно так. В этом сказочном краю можно веселиться и наслаждаться, – но недолго! ” И так легко и сладко вздохнула душа, дойдя до чудесных тихоновских строк – “потому что поселиться в этом крае я не мог”.
И когда уехали Вы обратно, домой, в сырой свой осенний лес, пахнущий грибами, и увидели снова милый свой колючий терновник, и я, наконец, закрыла эту необыкновенную книгу, то подумала: “Господи! Когда ещё так было, чтобы так сильно захотелось крикнуть во весь голос этому человеку: “Да! Да! Да! Тысячу раз да! Всё это так и всё это правда”.
Одним словом, закрыв книгу, я была очень довольна тем, что письмо к Вам уже послано и что все те волнения, которые снова поднялись в душе после “Терновника”, уже запечатаны в конверт и отосланы к Вам. И, признаться, мне ужасно хотелось, чтобы Вы поскорее получили моё письмо и прочли его, и я так была счастлива, наконец, прочитав первую строчку Вашего ответа: “Ваше письмо меня очень взволновало”.
Как это хорошо, когда человек способен волноваться. До чего надоели все эти равнодушные, спокойные, “всё понимающие” люди.
Дорогой голубчик Владимир Алексеич! Самое приятное в Вашем письме было для меня то, что Вам захотелось поговорить со мной о Вашей новой книге. Мне бы очень хотелось, чтобы Вы, не дожидаясь осени (когда Вы возвратитесь), если это Вам не обременительно, написали бы мне немножко о ней. Я буду до августа в Москве, а возможно, и в августе, если уеду, то ненадолго, и адрес мой остается прежним. (Сын мой проведет июль вместе со своим отцом, у него будет отпуск, – они обычно так делают, – а в августе куда мы с ним, и как и что, пока неясно.) А какой должна быть Ваша новая книга, хотя бы по Вашим замыслам, мне очень, очень интересно. Может быть, Вы в самом деле задумали роман в форме лирического повествования, – так, как мне бы того и хотелось от Вас. Ужасно хочется почему-то именно таких книг, может быть, оттого, что в них непосредственное обращение к читателю, и больше непосредственности в изложении и самом рассказе, и оттого, что в таких книгах не надо выдумывать сюжет и затискивать в него героев, – а всё это движется само по себе и редко бывает придуманным.
Может быть, с точки зрения литературоведения я неправильно называю то, что я имею в виду, “лирическим романом”, “лирическим повествованием”. Но Вы ведь понимаете, о чём я говорю. Как бы много персонажей и характеров ни населяло бы книгу, и в какие сюжетные переплетения между собою они бы ни вступали, всё это, тем не
