Апокалипсис в шляпе, заместо кролика - Игорь Сотников

Когда же разговор Вердикта заканчивается практически на том же месте, он поднимает глаза на Клаву, натужно улыбается и оправдывается. – Вот такие дела. – После чего убирает телефон обратно в стол, рассеянным взглядом смотрит на Клаву и как бы пытается припомнить, кто она такая и что здесь делает. Ну а как только припоминает, то начинает до вспоминать то, на чём они закончили свой разговор. Что тоже им вспоминается, и он берётся за продолжение своего рассказа.

– Так вот, – вновь повторился Вердикт, – надумалось мне вдруг предсказать им прибытие к ним тайным ходом лица, сверхсекретными обстоятельствами уполномоченного. – С таинственным видом заговорил Вердикт. – А они, уж и не знаю, чего там себе надумали, а как всё это услышали, то все в лицах переменились в худшую и тёмную для себя сторону, и бегом от меня. – Вердикт знаменательно посмотрел в сторону двери, как будто только сейчас эти пугливые люди выскочили от него в двери. После чего возвращается к Клаве и делает пояснительную оговорку.

– А надо понимать специфику моей профессии и алгоритмы моей работы. Я никогда вещи не называю своими именами, и мои предсказания и разрабатываемые мной гороскопы составляются и подаются вам на ваше усмотрение в иносказательном виде. И не потому, что я таким образом подстраховываюсь от обвинений в непрофессионализме (не без этого тоже) со своими встречными исками, а всё дело в том, что я оставляю для человека лазейку быть самому кузнецом своей судьбы и счастья. – На этом Вердикт видимо хотел закончить, но в лице Клавы стояла некоторая недосказанность с его стороны, и он добавил. – И как теперь с ваших слов понимаю, то вся редакция газеты приняла мои слова буквально близко к сердцу и подалась в бега. Что ж, понимаю. – Уже с задумчивостью в глазах проговорил Вердикт, вероятней всего, обратившись взглядом вслед за выскочившими пулей из его кабинета журналистами.

Где они, а их было двое, ничего не говоря друг другу, движимые одной общей мыслью (унести поскорее и подальше ноги), где только исходные причины для принятия этого решения у них разнились, неслись сломя голову до редакции.

Так тот, кто был повыше своего коллеги по журналистскому ремеслу, укорял себя всю дорогу за свою невоздержанность и следованию высоким стандартам журналистики, с коими он полез на рожон куда не следует, а теперь будет значит, за всё это жестоко по отношению к нему расплачиваться.

А вот тот, кто был чуть пониже, но зато более расторопнее, гнобил себя за свою неосмотрительность в деле выбора для себя журналистского расследования, приведшего его в постель жены высокопоставленного чиновника, посредством которой он хотел вызнать все секреты и тайные схемы ведения бизнеса её супруга и в итоге выйти на самого супруга. Что, видимо, у него получилось в высшей степени отлично, раз сам высокопоставленный чиновник и супруг решил прибыть к ним в редакцию, и дабы он (журналист) больше не утруждал себя тайными заходами в его квартиру, собрался лично, а не через подставных людей с битами и зверской наружности, лично познакомиться с тем человеком, кто столь отважен и решителен, что не боится его подвинуть с кровати.

Ну а так как высокопоставленный чиновник, человек вечно и очень занятой, то он не будет мямлить и размазывать смыслы своих решений в окольных разговорах, а его хороший знакомый с самым зверским лицом какие только видел журналист небольшого роста, как журналист понял, не только носит за ним зонтик, но и своими действиями договаривает то, что часто недоговаривает высокопоставленный чиновник. Где он для начала с удара ему в лоб размажет его по стене, а затем, как только журналист не большого роста, кому было так эффективно указано на его место, придёт в себя, то этот высокопоставленный чиновник, наступив журналисту на грудь ногой в качественно вычищенных ботинках, перейдёт сразу к делу.

– И как вам видится ваше будущее? – очень и очень неоднозначно звучит вопрос этого господина, высокопоставленного жизнью и сейчас буквально над журналистом.

– Туманно. – Не может соврать в ответ журналист маленького роста.

– Согласен. – Смягчается этот высокопоставленный чиновник, человек хоть и грубый, и отчасти нетерпимый к тем, кто пытается с ним спорить, но со своей справедливостью. – Но сам понимаешь, что у тебя и выхода уже нет другого, как связать свою будущую жизнь с моей когда-то, а отныне с твоей по гроб жизни супругой. – А вот на что тут намекает этот высокопоставленный чиновник, совершенно не понимает журналист маленького роста, если хотите знать, яростный противник всяких вот таких отношений, завязанных на собственном ограничении. Правда, он сейчас находится не в том положении, чтобы быть столь далёким от понимания того, что его будет ждать в случае того, если он всё это скажет вслух этому нервному господину, за спиной которого стоит, и только такого недопонимания от него ждёт, не дождётся, человек со зверским лицом и такими же на его счёт намерениями.

И как только он попытается аргументированно, со своими обоснованиями выразить сомнение в этом шаге: «Сдаётся мне, что это преждевременно. Да и согласится ли ваша супруга переехать в мою халупу», то не успеет этот высокопоставленный чиновник его заверить: «Не сомневайтесь даже, она согласится, когда выпишется из больницы», как человек со зверским лицом без спросу вмешивается в их конфиденциального характера разговор и давай пробовать на крепость его рёбра носком ботинка.

И вот чтобы всего этого избежать, и спешат эти так предупреждённые журналисты, кто шёл к Вердикту за новостями, а получил для себя целое событие, которое и не скрыть в себе, когда так нервно в спешке собираешься с вещами в своём кабинете. А люди работающие редакции, если в чём-то и схожи, так это в том, что их всех роднит между собой: характерной для их общей профессии наблюдательностью не за собой (может они и работают вместе по причине такой своей занимательной рассеянности, чтобы замечать друг за другом то, что сами за собой не могут заметить). Так что такое странное поведение их коллег не может пройти мимо них незамеченным. И хотя у них не принято интересоваться у коллег, что их так встревожило, – этот интерес может интерпретирован как вмешательство в журналистскую работу, – всё же на этот раз в лицах журналистов проскальзывала крайне близкая им заинтересованность.

– И что такого стряслось, – попрыгав на месте, типа давая понять этим бестолковым сотрудникам, что вопрос с землетрясением на данный момент не актуален, обращается к ним с ухмылкой редактор газеты, Альтернатив Каутский, – что