Апокалипсис в шляпе, заместо кролика - Игорь Сотников

А вот журналистам, судя по всему, не до смеха, и они чуть ли не в один голос заявляют, что им нужен краткосрочный и прямо сейчас отпуск. У нас заболел один из чёртовых родственников. Что удивительно слышать, и не верит им Каутский, у которого тоже есть чёртовы родственники, и они тоже часто бывает, что срывают все его планы, но не так ведь одновременно. – Давайте парни без всякой балды, – многозначительно так упоминая классиков, знающих тех людей из народа, кто знал подход ко всякому чёртову племени, обратился к ним Каутский, – что там случилось?

Ну а парни-журналисты, когда к ним так по-человечески обращаются, то готовы предупредить об опасности даже своего работодателя. О чём они его и предупреждают.

– И это всё?! – искренне удивляется Каутский. – А я-то думал. – Добавляет он и выражает глубокое сомнение в их благоразумии. Но парней журналистов никак не переубедить обратно быть на ты с рассудком, и они настроены и готовы следовать зову своих инстинктов самосохранения. И они слушать ничего не желают и спешно покидают пределы редакции газеты.

А Каутский в спину им посмотрел, пока что мало что соображая и понимая их поступок, как их желание уйти к конкуренту, кто давно их переманивал льстивыми предложениями. А как только у них появился настоящий материал, то они и бросились к конкуренту на нём зарабатывать. – Гады, вот кто они. – Выразился им вслед Каутский, и собрался было пойти к себе в кабинет, как мимо проходящий, ведущий одну из колонок газеты колумнист, Колумб Иванович, так за между делом, спросил его: И, куда это они намылились?

– В баню. Куда же ещё. – С иронизировал Каутский, совершенно не учтя того, что у Колумба Ивановича совершенно отсутствует чувства слуха к юмору, а уж что говорить об иронии, тональность которой ему недоступна никак.

– Повезло. – Посмотрев в ту же сторону, проговорил Колумб Иванович. – И что они такого накопали, чтобы их туда отправили? – спрашивает он у Каутского. А Каутский без всякой задней мысли рассказывает ему всё то, что ему ранее рассказали парни-журналисты. Что приводит, и притом немедленно, к неожиданным метаморфозам в лицевом оснащении Колумба Ивановича, в момент осевшего в коленях так, как будто был готов прямо сейчас опоздать в туалет по крепкому.

На что смотреть, конечно, философски интересно, хоть и не эстетично, но в тоже время Каутского начинает всё это дело тревожить и беспокоить. – Что случилось? – задаётся он вопросом. А этот Колумб Иванович, хоть и крайне занятный и по своему бестолковый тип, вечно куда-то спешащий, и ему только дай возможность или повод что-нибудь открыть, так он гад откроет, но всё-таки, что за такая скрытная сволочь, ничего толком разъясняющего не говорит, а со словами: «Мне нужно идти» («Бл888ь, куда?!», – Да на хрен открывать Америку!), – удивительно быстро покидает Каутского, уже совсем ничего не понимающего.

А вот когда вслед за этим паникёром, Колумбом Ивановичем, редакцию покинули все сотрудники редакции, то уже Каутский хорошенько задумался над всем тут происходящим. А как задумался, то и обнаружил в себе и за собой столько неблаговидных поступков, по вопросу решения которых, к нему могут заявиться и даже странно, что ещё не явились, компетентные в такого рода сложных вопросах по взаимоотношениях со своей действительностью люди. Что в итоге и привело его к немедленному изменению всех ближайших планов на светлое будущее, и побегу вначале из редакции, а затем и из дома. А вот куда, то об этом никто и не знает толком. Даже его супруга, и не заметившая его пропажи.

– Вот как-то так. – Уложив всю эту историю в пару предложений, Вердикт по её окончании развёл руки, как бы говоря, что пути человеческих поступков непредсказуемы и неисповедимы.

– И что мне теперь делать? – поникнув в лице, очень трогательно задалась вопросом Клава. А вот к такому подходу клиента, умоляющему одуматься судьбу на свой счёт, или хотя бы пересмотреть на себя некоторые спорные позиции, Вердикт уже был привычен, и он рефлекторно черствеет в сердце и становится сама холодность и расчёт.

– Я вам всё сказал. Делайте сами выводы из услышанного. – Прямо чеканит слова Вердикт. А Клава и понять не может заключённого в его словах знакового посыла. И тогда мастер Вердикт, как оказывается, ещё не полностью отвердевший в душе, что, конечно, вредит точности его предсказаний и расчётов, но и стопроцентной гарантии на их исполняемость он не даёт, исходя из понимания его ценника, только при поверхностном взгляде кажущимся задранным до небес, идёт ей навстречу, открыв ящик стола и вынув оттуда колоду карт.

– Это всё, что я могу для вас сделать. – Говорит мастер Вердикт, начав тасовать колоду. А Клава смотрит на колоду и ничего не говорит.

– Сдвиньте. – Обращается к Клаве Вердикт, протянув ей колоду. А Клава, как заворожённая смотрит на колоду и беспрекословно подчиняется указаниям Вердикта, сдвинув колоду. Мастер Вердикт убирает на стол ту часть колоды, которую Клава сдвинула, затем рядом с ней на стол кладёт вторую часть колоды и, прижав её пальцем, смотрит на Клаву и спрашивает её: «Откроем?».

– Да. – Кивает в ответ Клава. И мастер Вердикт приподымает карту и в перевороте бросает её на стол. А когда она приземляется, то на них с карты смотрит насупившийся взгляд чем-то недовольного чёрного короля. И этот его взгляд, и сам король нисколько не вызывает оптимизма у Клавы, которая с напряжением в лице переводит свой взгляд от короля Гастона Четырнадцатого (так его в момент охарактеризовала и именем наградила Клава) на Вердикта и как бы держа дистанцию от этого короля, явно считающего, что он непременно должен знать всё, о чём тут за столом вообще и о нём в частности говорят, вопросительно на него смотрит, – что всё это значит.

А вот мастер Вердикт и не думает придерживаться всей этой конспирации, и он даже внимания никакого не обращает на этот заговорщицкий взгляд и высунувшееся ухо на первый план карты короля Гастона Четырнадцатого. – Вас ждёт встреча с тёмным королём. – Как само собой разумеющееся говорит Вердикт, вгоняя Клаву в состояние не просто подавленности, а ей на самом деле страшно. И она, если на то пошло, то никого не ждёт, и будет крайне не рада этой и любой другой встрече, на которую она никогда навстречу не пойдёт, а всё сделает для того, чтобы она не состоялась (притворюсь спящей и дверь не открою). Правда, во всём этот нет никакой конструктивности, и чтобы во всеоружии встретить и избежать эту встречу,