Череп под кожей - Филлис Джеймс

Глава двадцать девятая

Когда в комнату вошел Айво Уиттингем, Бакли, смущенный, быстро опустил глаза и стал перелистывать страницы блокнота, надеясь, что Уиттингем не заметил его взгляда, исполненного ужаса и удивления. Лишь раз в жизни ему довелось увидеть тело столь истощенное – и это был его дядя Джерри в последние недели заболевания раком. Он проявлял к дяде такую любовь, какую только мог. И затянувшаяся агония родственника привела Бакли к мысли: если тело может вот так поступить с человеком, то человек должен сделать что-то в отместку. С тех пор он решил научиться купаться в наслаждениях, не испытывая вины. Может, он и стал бы веселым гедонистом, если бы амбициозность и осторожность, присущие его натуре, не оказались сильнее. Однако он не забыл ни ту горечь, ни ту боль. А Айво Уиттингем в очередной раз напомнил ему об этом. Его дядя смотрел на него такими сияющими глазами, словно в них светились все остатки его жизни и рассудка. Уиттингем уселся, схватившись за подлокотники костлявыми руками, но, когда заговорил, его голос показался удивительно сильным и непринужденным.

– Эта обстановка навевает неприятные воспоминания о посещении кабинета директора школы. Из таких визитов редко выходило что-то хорошее.

Это заявление прозвучало непочтительно, и Грогану вряд ли понравилось такое начало разговора. Он резко ответил:

– В таком случае предлагаю закончить как можно скорее. Насколько нам известно, вы хорошо знали мисс Лайл.

– Вам также может быть известно, что я знал ее довольно близко.

– Вы намекаете, сэр, что она была вашей любовницей?

– Едва ли это подходящее слово для описания столь нестабильной связи. «Любовница» предполагает некое постоянство, даже какую-то респектабельность. Сразу вспоминается уважаемая миссис Кеппел[32] и ее король. Было бы правильнее сказать, что мы встречались для плотских утех на протяжении шести лет, когда выдавалась возможность и когда ей этого хотелось.

– Ее супруг знал об этом?

– За это время она успела его поменять. Наши отношения пережили более, чем один брачный эпизод. Но я полагаю, вас интересует только Джордж Ральстон. Я ему никогда не рассказывал. Не знаю, говорила ли она. А если вы задаетесь вопросом, не желал ли он отомстить, то эта мысль просто абсурдна. Почему бы ему не подождать, пока высшие силы, или судьба, или удача – во что бы вам ни было угодно верить – не избавят его от меня навсегда? Ральстон не дурак. А если вы хотите спросить, не отправил ли я даму на тот свет раньше себя, мой ответ – нет. Мы с Клариссой Лайл исчерпали возможности друг друга в этом отношении, да и потратили друг на друга достаточно времени. Однако я мог убить ее. Шанс у меня был. Я весь день просидел один в своей комнате в непосредственной близости от нее. На тот случай, если вы еще не уточнили: она находится на том же этаже, что и комната Клариссы, всего в пятидесяти футах от нее, и выходит на восточную сторону замка. У меня был доступ к орудию убийства, поскольку я был в числе тех, кому продемонстрировали мраморную конечность. Полагаю, мне бы даже хватило сил. И, думаю, она открыла бы мне дверь. Но я не убивал ее и не знаю, кто это сделал. Вам придется поверить мне на слово. Обратное я доказать не могу.

– Расскажите, какой она была.

Гроган впервые задал этот вопрос. А ведь, подумал Бакли, он лежал в основе каждого расследования убийства, и, если удавалось найти ответ, многие другие вопросы уже становились излишними.

Уиттингем произнес:

– Я собирался сказать: вы же видели ее лицо, – но вы, конечно, не видели. Очень жаль. Нужно было знать Клариссу физически, чтобы узнать ее как человека. Она, по сути, жила своим телом. Все остальное – лишь список слов. Она была эгоцентрична и не уверена в себе, разумна, но не умна, добра или жестока в зависимости от настроения, беспокойна и несчастлива. Но у нее были определенные качества, которые джентльменская сдержанность не позволяет мне обсуждать. Однако не могу сказать, что они не важны. Думаю, она дарила больше радости, чем боли. Поскольку о немногих из нас можно сказать то же самое, мне не следует критиковать ее. Я помню, как однажды отправил ей цитату из Томаса Мэлори. Эти слова Ланселот сказал Гиневре: «Леди, клянусь перед Богом, в тебе я нашел свою земную радость». Я не возьму эти слова назад, что бы она ни сделала.

– А что она могла сделать, сэр?

– Это всего лишь слова, главный инспектор.

– Значит, вы скорбите о ней?

– Нет, но я ее не забуду.

Последовала пауза. Потом Гроган тихо спросил:

– Почему вы здесь, сэр?

– Она сама меня пригласила. Но была и другая причина. Одна из воскресных газет заказала мне статью об острове и театре. Они жаждали ностальгии, очарования эпохи и похотливых легенд. Лучше бы отправили сюда корреспондента криминальной хроники.

– И этого оказалось достаточно, чтобы заманить сюда рецензента вашего уровня?

– Должно быть, так. Иначе бы меня тут не было.

Когда Гроган попросил его, как и других подозреваемых, описать события, произошедшие за день, Уиттингем впервые проявил признаки усталости. Его тело обмякло на стуле, как марионетка, которую отцепили от веревочки.

– Особо рассказывать нечего. Мы поздно позавтракали, а потом мисс Лайл предложила осмотреть церковь. Там есть склеп с древними черепами и секретный проход, ведущий к морю. Мы изучили и то и другое, а Горриндж развлекал нас старыми легендами о черепах и якобы имевшем место утоплении узника времен войны в пещере у конца того самого прохода. Я устал и не очень внимательно его слушал. К двенадцати часам мы вернулись в замок, чтобы отобедать. Сразу после этого мисс Лайл отправилась отдыхать. Я поднялся к себе в четверть второго и отдыхал в комнате за книгой, пока не настало время одеваться. Мисс Лайл настояла, чтобы мы переоделись перед спектаклем. На верху лестницы я столкнулся с Роумой Лайл, когда она вышла из комнаты, и мы были вместе, когда появился Горриндж с мисс Грей и сказал, что Кларисса мертва.

– А сегодня утром, когда вы осматривали церковь и грот, какое впечатление на вас произвела мисс Лайл?

– Я бы сказал, главный инспектор, что мисс Лайл вела себя как обычно.

Наконец Гроган вытряхнул из папки массу записок. Одна из них, затрепетав, опустилась на пол. Он наклонился и поднял ее, потом передал Уиттингему.

– Что вы можете рассказать нам об этом, сэр?

– Я знал лишь, что она получает их. Она не рассказывала мне подробностей, но иногда до меня доходят театральные сплетни. Хотя я не думаю, что об этом многие знали. И опять же было бы логично заподозрить, что это моих рук дело. Кто бы ни посылал эти записки, этот человек знал мисс Лайл и знал Шекспира. Но, думаю, я не стал бы добавлять гроб с черепом. Слишком грубо, не находите?

– Это все, что вы хотите сообщить нам, сэр?

– Это все, что я могу вам сообщить, главный инспектор.

Глава тридцатая

Только около семи часов им удалось наконец увидеть юношу. Он переоделся в костюм и выглядел так, подумал Бакли, как будто собирался на похороны мачехи, а не на полицейский допрос. Он подозревал, что свидетель был младше его максимум на восемь лет, хотя на вид разница в возрасте могла составлять лет двадцать. Лессинг выглядел опрятно, как ребенок, и так же переживал. Однако он держал себя в руках. Бакли почувствовал что-то знакомое в том, как он вошел, в осторожности, с которой он расположился на стуле, в серьезном, исполненном ожидания взгляде, который он устремил в лицо Грогана. А потом он вспомнил. Именно так он выглядел и вел себя на последнем собеседовании, перед тем как его взяли в полицию. Тогда директор школы посоветовал ему: «Надень лучший костюм, только не надо, чтобы из кармана пиджака кокетливо выглядывала дорогая ручка или модный носовой платок. Смотри собеседнику прямо в глаза, но не слишком напряженно, чтобы не смутить его. Веди себя чуть уважительно, ведь именно они должны предложить тебе работу. Если не знаешь ответ, так и говори, не юли. И не переживай, если будешь нервничать, потому что это лучше, чем чрезмерная уверенность в себе. При этом покажи, что у тебя хватит духу справиться с нервозностью. Обращайся к собеседникам, используя слова «сэр» или «мадам», и не забудь поблагодарить их перед уходом. И, ради Бога, мой мальчик, сиди ровно и с прямой спиной».

По мере того как беседа продолжалась и первые простые вопросы остались позади, Бакли почти поверил, что свидетель расслабился. Ему казалось, что Лессинг ощущал то же, что и он тогда: если будешь следовать советам, все это окажется не таким мучительным. Только руки выдавали его. Они были широкие, неприятного белого цвета, с толстыми пальцами-обрубками, но узкими, почти женскими ногтями, коротко подстриженными и такими розовыми, что возникало впечатление, будто они накрашены. Он держал руки на коленях и время от времени растягивал пальцы, как будто выполнял некое прописанное врачом упражнение для укрепления связок.