Морок - Юлия Аксенова

После вечеринки в ресторане, которую устраивал Лешин приятель и на которую я явилась в своем потрясающем жемчужном платье — правда, без шарфика: побоялась, что обмакну его в салат или шампанское, — после той вечеринки Алексей стал смотреть на меня как-то по-другому. Робость появилась откуда ни возьмись. Усиленная и подкрепленная тем обстоятельством, что я неожиданно оказалась в центре внимания, — никогда в жизни столько не танцевала! Он даже ни разу после этого не попытался предложить мне перейти к более тесным отношениям. Это было странно и смешно: явилась этакая принцесса вместо Золушки, — цирк! — но меня устраивало.

Так что моему предложению провести отпуск вместе Леша не просто обрадовался. Он решил, что я даю ему сигнал разобрать стену, воздвигнутую совместными усилиями в наших отношениях. Он решил, Но ведь давно пора.

Это еще что? Какой крупный календарь! Красивый…

К дням рождения Гарри Виктор всегда относился трепетно. Задолго до этого события начинал выбирать подарок; кроил свое перенасыщенное расписание таким образом, чтобы высвободить в этот день хотя бы пару-тройку часов; приходил в гости одним из первых и уходил последним.

В отличие от Виктора, который обычно довольно скоро приводил своих женщин в свой дом, стараясь создать хотя бы подобие семейного уюта, Гарри, убежденный бобыль, жил всегда один; его пассии не знали ни его адреса, ни домашнего телефона. Поэтому собирать на стол, а потом мыть посуду ему, как правило, помогал лучший друг, Виктор.

Гарри приглашал в гости нескольких приятелей-коллекционеров, людей столь серьезных, что все тому же Виктору приходилось прикладывать усилия, чтобы сделать атмосферу за столом легкой и непринужденной.

Этот день рождения Гарри ничем не отличался от предыдущих.

Славный вечерок только что начавшегося мая, теплый и солнечный. Окна и балконная дверь в небольшой квартирке, которую Гарри снимал уже много лет, распахнуты настежь.

За столом — привычные серьезные физиономии коллекционеров. Гарри безмятежно обсуждает с ними организацию очередной выставки очередных раритетов.

У Гарри волосы начали седеть, две-три пегие пряди бросаются в глаза на фоне остальных, черных как смоль. А он на два года моложе.

Они познакомились и сдружились во время первой для обоих российской командировки. Уже больше десяти лет прошло.

Черноволосый, с черными густыми бровями, агатовыми глазами и смуглой кожей, Гарри совсем не походил на англичанина. Действительно, его отец имел тянувшиеся из славного колониального прошлого империи арабские корни. Гарри в молодости был даже симпатичным, пока лицо не утратило окончательно юношескую округлость. С возрастом его физиономия вытянулась, похудела, черты заострились, и чернота проступила сильнее, затмевая все.

Он стал невзрачным и окончательно уверился, что ни одна женщина, одновременно симпатичная и порядочная, не захочет иметь с ним дела. Выбирал простушек и дурнушек и стеснялся их перед своими аристократичными знакомыми.

В этот раз Виктор не сумел долго продержаться за праздничным столом.

Он всю ночь, презрев предостережения рассудка и слушаясь только распоряжений своего чудаковатого сердца, просидел над картой Москвы, разбирая невразумительные выкладки Олпорта, перепроверяя их и обдумывая. Молодец, Хью! Исправился наконец, стал работать. Виктор написал ему подробные инструкции: пусть сам доведет дело до конца, почувствует вкус удачи. Если, конечно, удача светит в этом деле.

Днем не удалось передохнуть ни минуты: просматривали и утверждали ролики с анонсами последней серии «Бремени открытий». Ролики оказались сырыми. Их переделывали прямо по ходу обсуждения, потом снова смотрели.

Теперь от недосыпания и нескончаемого напряжения глаз у него немного болела голова. Но, главное, после первой же едва пригубленной рюмки его страшно потянуло в сон. Чтобы не зевать непрерывно за столом, Виктор тихонько поднялся и ретировался в соседнюю комнату.

Здесь находилась уже начавшая приобретать известность в узких кругах специалистов коллекция Гарри Келли. Сотни, а может, уже тысячи необычных, редких перекидных календарей из всех уголков земного шара. Борясь со сном, Виктор вяло перелистывал первые попавшиеся под руку экземпляры.

Тут-то он и наткнулся на огромную глянцевую обложку. Обложка была расписана под Хохлому, на крышке четыре цифры — прошлый год. Внутри листы так же густо покрыты красивой росписью и испещрены цифирью. На каждые две недели — отдельный лист.

Виктор принялся перелистывать плотные, гладкие страницы. Все разные, ни одна роспись не повторяется! Виктору было интересно, и все же сердце тоскливо сжималось. Не понимал он увлечения Гарри: как можно любить старые календари? Эти скрижали хранили атмосферу новогоднего праздника, новых надежд и планов, радостного ожидания благих перемен. А год давно прошел. Сколько всего не сбылось, сколько горя, потерь, разочарований он принес…

Гарри, видно, пользовался календарем по назначению: там и тут пятнали роспись клейкие бумажки с короткими неразборчивыми записями. Причем начинались записки со второй половины года: видимо, именно тогда Гарри приобрел красивый экспонат.

Виктор уже собрался положить раритет на место и приняться за изучение следующего. Однако внимание привлекло его собственное, четко выведенное на одной из бумажек имя.

Надпись гласила: «Виктор С. + Джей — поздр.!» Бумажка была приклеена на первой половине ноября. Его имя было написано целиком, а второе — только обозначено инициалом — заглавной буквой «Джей» с точкой после нее. Ниже рукой Гарри, но более мелкими буквами — приписка: «Только бы все наладилось!»

Почему-то Виктор решил, что в записке речь идет именно о его персоне. Сон как рукой сняло. Виктор решительно не представлял, с чем его можно было бы поздравить в первой половине ноября. И при чем тут какая-то приплюсованная к нему особа, имя или фамилия которой начинается на букву «Джей»?

— Гарри, я тут полистал твой прошлогодний календарь. С хохломской росписью, помнишь?

— Ну!

— Ты ведь хранишь его в комнате для коллекции, поэтому я думал, что имею право в него заглянуть.

— Надеюсь, ты не порвал его? Он мне очень дорог!

— Ты забыл убрать из него свои записки.

— Какие записки?! А! Дела-то? Уберу, когда руки дойдут.

Все, дань деликатности отдана.

— Скажи, есть у тебя еще знакомый, мой тезка, и чтобы фамилия начиналась на «С»?

— Знакомых Викторов у меня двое… или трое… или больше.