Дар юной княжны - Лариса Шкатула

Василий Ильич быстро исчерпал свои познания в вопросах цирковой магии, а начинающие иллюзионисты хотели совершенствоваться. И они стали придумывать фокусы сами, при фантазии Катерины и техническом воплощении Вадима.

Совместная работа разрушила непреодолимый прежде барьер: дворянин — крестьянка. Если с Ольгой поручику нравилось даже молчать, то с Катериной он полюбил разговаривать.

Герасим поначалу взревновал, но потом отступил: отношения фокусника и ассистентки протекали без намека на интимность.

С самого начала совместной работы поручик стал учить Катерину правильному русскому языку. Требовал, чтобы во всех формах общения, включая их горячие споры о жизни, она не переходила на украинский. Но если товарищи по искусству в цирковых вопросах были, в основном, единодушны, то в разговорах "о жизни" постоянно спорили. Причем поручик приветствовал революцию буржуазную, безо всякой там диктатуры, а Катерина, как ни странно, была ярой монархисткой. Без царя, считала она, народ вконец изворуется и сопьется.

В минуты, когда её позиции ослабевали, хитрая хохлушка таки переходила на "мову" и так частила, что оппоненту приходилось переспрашивать и вслушиваться в её речь. В такие моменты Катерина обращалась к слушателям и, протянув в сторону поручика ладонь, говорила:

— Дывитесь, добры люды, вин не розумие, що мала дытына знае!

Поначалу при обсуждении костюма для Катерины Аренский предложил, чтобы она выступала в короткой блестящей юбочке из циркового гардероба. Этому категорически воспротивился Герасим, которого горячо поддержала Ольга. Номер, сказала она, должен вызывать восторг, восхищение, но никак не неприличные мысли. Остановились на русском сарафане, который сообща женщины расшили блестками. Единственно, на чем настоял Василий Ильич — на косе, заплетенной с алым бантом.

Ольга тоже освоилась и уже не пугалась публики. Аренский на пару с Алькой продолжали учить её умению падать, пружинисто вскакивать; её клоун становился все смешнее. Публика неистовствовала, когда толстый, неуклюжий коверный превращался в худенькую симпатичную девушку, которая к тему же демонстрировала чудеса меткой стрельбы.

Обязанности хозяйственные в труппе распределились как-то сами собой. Герасим отвечал за тягловую силу — их единственную лошадь Кару: он кормил её и правил ею во время переездов.

Ольга взяла на себя обязанности костюмера и гримера. В стирке ей помогала Катерина. Остальное — пришить оторвавшийся позумент или приладить бант — было её заботой.

Катерина, кроме участия в представлениях, готовила на всех еду и вообще следила за снабжением, в чем ей охотно помогал Герасим, а контролировал — Аренский.

У самого Василия Ильича дел было невпроворот. Он был везде, без него в труппе не происходило ни одно событие.

Да и событиями могли считаться лишь представления в селах, где они ненадолго останавливались, да подсчет кассовой выручки: больше или меньше продуктов — в зависимости от того, сколько разноцветных армий проходило через этот населенный пункт.

Шла война, а потому, к сожалению, долго так продолжаться не могло. Ехали они привычным курсом на восток.

— У нас впереди вроде как город, — бросил через плечо правивший Карой Герасим. — Будем въезжать в него или, как обычно, в обход? Дело к вечеру идет, пора бы и о ночлеге подумать.

— Конечно, объедем, — забеспокоился Аренский. — Город — это патрули, проверки, комендантский час. Контрразведка, наконец. А переночевать мы и в поле сможем. Нам для начала хотя бы рощицу небольшую, да чтоб ручеек какой-никакой.

Герасим остановил кибитку и повернулся к товарищам:

— Что лучше сделать, может, ещё подумаем? Город не всегда лучше объезжать, а к тому же крюки по несколько верст к дому нас не скоро приблизят.

— Мабуть, уперед пойимо, а тоди и размовляты будемо? — предложила Катерина.

И, поймав осуждающий взгляд Зацепина, сконфузилась.

— Я хотела сказать, что мы сегодня и так без обеда, а на сытый желудок совсем по-другому думается.

— Можно и мне сказать? — вмешалась Ольга. — Я, конечно, понимаю, что мы голодные, но лучше, думаю, остановиться там, где мы сможем и переночевать…

— Посмотрите туда! — прервал их голос Альки. Все посмотрели в ту сторону, откуда они ехали. По дороге под копытами десятков всадников клубилась пыль. Большой отряд военных верхом мчался к городу.

— Какие странные у них мундиры, — заметил Аренский.

— Это австрийцы, — определил поручик.

— Господи! — воскликнул в сердцах Василий Ильич. — Помяни черта, он и явится. Только подумал, что с документами, как и с легендами, у нас все в порядке, — вполне можем проехать в город, а тут…

— Еще же ничего не известно, — сказал Герасим и слегка стегнул притомившуюся Кару, чтобы она свернула на обочину дороги.

Австрийцы проехали мимо, а офицер, приподнявшись в седле, даже козырнул женщинам.

— Я же говорил, — обрадовался Герасим. — Нечего нам бояться!

— Там ещё какие-то всадники! — опять подал голос Алька.

— О, а это уже немцы, — прокомментировал Зацепин.

В труппе он один мог считаться ветеранам войны: за его плечами было четыре года окопов.

— Эти могут мимо и не проехать.

К сожалению, поручик оказался прав. Отряд немцев остановился рядом, а их командир, приблизившись к цирковой повозке, потребовал.

— Аусвайс, битте [32].

Аренский, ещё раньше собравший документы всех артистов у себя, протянул их немцу.

— Вир зинд циркшаушпиллер [33], — объяснил Василий Ильич.

— Фольгт ио унс нах! [34] — потребовал немец, не поддаваясь на его дружелюбный тон.

Отряд поскакал вперед. Повозка поехала следом. Процессию замыкали трое немцев-конвоиров.

— Откуда вы знаете немецкий? — чтобы не молчать и хоть как-то развеять возникшее в кибитке тягостное молчание, спросил Аренского Вадим.

— Чать не лаптем щи хлебаем! — мрачно пошутил тот и пояснил: — Мы циркачи, если вы помните. Пришлось по Германии с гастролями ездить. Один сезон в цирке Буша отработали. Оттуда и знание, Алька вон тоже неплохо шпрехает [35]. Верно, сынок?

— Яволь! [36] — выкрикнул Алька.

Конвоиры удивленно переглянулись. В город въехали, когда солнце уже садилось. Последние его отблески красили кровавым цветом окна домов, делали зловещими мундиры немецких солдат.

На пустынных улицах не было даже случайных прохожих. Ветер гонял по мостовой обрывки каких-то бумаг. Лица циркачей, профессионалов и вновь обращенных посерели. Грядущее виделось им не просто неопределенным, а явно тревожным.