Демоверсия - Полина Николаевна Корицкая
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– К вечеру подурнело. Легла в мастерской прямо на пол и лежу. Смотрю…
Она вдруг почувствовала, что Ян рядом.
Они лежали вдвоем посреди мастерской, на полу, и смотрели в потолок. Прямо над ними, в одном из квадратов подвесного потолка, билась большая голубая бабочка.
– Решила каждый день делать по одному циферблату. Интересно, успею ли сделать двенадцать до конца твоих съемок.
Аня протянула руку в сторону и нашарила бумажный рулон. Потом подняла обе руки и развернула огромный лист, на котором были отрисованы двенадцать циферблатов. Прямо на глазах карандашный контур начал покрываться цветными узорами: часы визуализировались и, как в мультфильме, по одному взмывали в воздух.
– Часы отличные. А ты – королева Времени. Пани Часу[90].
Аня улыбнулась, скрутила пустую бумагу и взяла Яна за руку. Над их головами медленно вращались часы. Они тикали вразнобой и кружили по непонятной траектории, поднимаясь все выше к потолку.
– Спасибо.
Ян повернул голову. Зеленый глаз словно светился на его лице.
– Я хочу тебя. Вместе со всеми твоими часами и песнями. Не на два дня, а на завшэ[91].
Часы поднялись уже высоко и превратились в едва заметные точки. Покружив еще немного, двенадцать точек симметрично опустились на крылья бабочки и замерли стеклянными каплями.
Ян повернул голову и увидел, что в углу мастерской сквозь линолеум пробивается зелень. Она быстро тянется вверх, пока в итоге не превращается в большой кустарник, полный темно-фиолетовых ягод.
– Здесь черника со вкусом твоих губ.
Аня смотрела в другую сторону и не видела кустарника. Она касалась щекой вороха желтой подложки от свинцовой ленты. На секунду ей показалось, что подложка желтая не потому, что так была окрашена, а потому что охвачена огнем.
– Надя, моя старшая, чувствует, что происходит что-то очень важное, переживает из-за непонятного. Так мыщлэ[92].
Ян повернул голову вправо и увидел волосы Ани, стянутые резинкой и словно охваченные желтыми языками пламени.
– Помоги тебе Бог, – сказала она, глядя на пламя.
Потом повернула голову влево и встретилась с Яном глазами.
– Господь не благословляет разрушение семьи, – сказал он.
Она отвела глаза и расфокусированно увидела большой зеленый кустарник, с которого на линолеум падают ягоды. Они отскакивали от пола, как маленькие стеклянные шарики, и казалось, что каждый из них громко тикает, словно микроскопическая бомба.
Аня встала, слегка пошатываясь, и посмотрела на стол. Заказ был готов, но на него ушло три дня. Часы были сделаны только одни. Они лежали на столе, глядя Ане в глаза немыми стрелками. У нее оставалось девять дней. Девять дней на одиннадцать циферблатов. И ей было страшно. Страшно, что она не успеет.
Что она не справится.
Как не справилась тогда, на своем последнем концерте.
– Я же говорила, что никто не придет.
Они сидели на краю сцены втроем, и в затылки били софиты, отбрасывая в зрительный зал продолговатые тени.
– Зато смотри, как красиво.
Под светом софитов бились и танцевали светящиеся пылинки. Аня вспомнила Раскольникова и вздохнула.
– Пойду покурю, – мрачно сказал Влад и вышел из зала.
– Ничего, Анька.
Сережа обнял ее за плечи и повторил:
– Ничего.
– 17–
Маша и Аня стояли, согнувшись над детской кроваткой.
– Она вообще дышит?..
Маша наклонила голову и поднесла ухо к Лилиному рту. Коротко стриженные кудри почти коснулись маленького вздернутого носа. Губы ребенка были слегка приоткрыты, только усиливая сходство с крошечным розовым бантом. Маша подняла глаза к потолку и замерла.
– Дышит! Надо же… – Она тихо рассмеялась. – Смотри, смотри! У нее идеальные губы. Вся в меня. Понимаю тебя, детка: идеальными губами можно дышать только идеально!
Лиля спала очень крепко. Весь первый месяц она просыпалась, только чтобы приложиться к Аниной груди и снова заснуть. Все трудности, недосыпы и колики начнутся позже – постепенно, лавинообразно.
Маша будет приезжать примерно раз в полгода – и всегда сможет чем-то помочь. А заодно проследить, чтобы Лилины губы непременно оставались идеальными. На каждый день рождения Лили она будет присылать по почте три маленьких тюбика губной помады. Аня будет смеяться и спрашивать – зачем? А Маша будет говорить по телефону, что готовит приданое к свадьбе. Чтобы Лиля, когда вырастет, смогла выбрать идеальный оттенок помады к свадебному платью, а для этого нужна огромная коллекция всех оттенков розового на свете.
А однажды Маша останется надолго – когда родится Ида.
Она придет к Ане и скажет:
– Мне твои дети нравятся. Только ты с ними сама ни фига не справляешься. Я тебе помогу.
И поможет.
Конечно, Аня тоже иногда приезжала в Северск. Сначала только с Лилей. И мама всегда отпускала ее погулять с Машей, когда она заходила в гости.
Лиля сонно хныкала, сидя у Маши на коленях, пока Аня торопливо собиралась. Скоро придет бабушка и уложит Лилю спать. А мама с тетей Машей отправятся в бар.
– Ну-ну, такая большая девочка, а плачешь! Не реви, губы испортишь.
Лиля удивилась и замолчала.
– Я готова! О, а вот и наша бабушка.
Аня кинулась открывать дверь, поздоровалась, а потом вернулась в комнату и звонко чмокнула Лилю.
Они вышли из дома.
– Свобода! – Аня ликующе вскинула обе руки. Она посмотрела вперед и сказала:
– Хорошо дома.
Они пошли в клуб. Там было полно народу – мужики, пьющие пиво, и уже пьяные девочки, танцующие у барной стойки. Из динамиков пел Шнуров:
– Вэ-вэ-вэ Ленинград! Эс-пэ-бэ точка ру!.. Какой-такой!
Аня с Машей приткнулись у барной стойки и заказали пива. Было очень весело и тесно. Каждый посетитель курил, и в спертом воздухе висел огромный гипотетический топор.
– Вэ-вэ-вэ Ленинград!..
– Маша, – громко сказала Аня, стараясь перекричать динамики. – Влад такие штуки выкидывает! Прикинь, я его как-то попросила развесить белье. Смотрю, а он двумя пальцами Лилькины штаны берет и на веревку как попало закидывает. Я ему – че ты делаешь? А он – так они же обосраны были!
Маша рассмеялась.
– А я тут с парнем встречалась. Он вообще псих! Однажды приревновал меня к кому-то и избил беднягу. Ну, я его тогда на хер послала.
– Маша, – крикнула Аня, – а давай всех пошлем на хер!
– Эс-пэ-бэ точка ру!.. – орали динамики. – Какой-такой!
– Может, водки возьмем? – закричала ей в ухо Маша.
– Давай!
Они заказали по пятьдесят грамм. Стопки прилетели к ним, скользя по барной стойке, прямо в руки.
– На брудершафт!
Аня и Маша осушили стопки, чмокнули друг друга и расхохотались. Внезапно
