Совсем как ты - Ник Хорнби
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Джозеф рассмеялся:
– Можно подумать, на этот вопрос есть какой-то правильный ответ.
– Ну, в каком статусе ты там появишься?
– Какая разница? Кому придет в голову спрашивать?
– Они могут подумать, что ты нанят для какой-нибудь работы по дому.
– Так давай начнем обжиматься прямо у них на глазах, а?
– У меня уже начинается паническая атака.
– Ну и забей, – сказал Джозеф.
Ему не помешали бы новые джинсы.
– А нам обязательно обжиматься?
– Я пошутил.
– Да, но…
– «Но»? Что еще за «но»?
– Пойми. Мы и так вечно обжимаемся.
– Ну да, только не круглые сутки. Не обязательно идти на рекорд и обжиматься десять часов подряд. В гостях у твоих родителей можно и расслабиться.
– Мне кажется, я должна их подготовить. Заранее.
– Только, наверное, не эсэмэской.
– Да они толком и прочесть не сумеют. Черт! Получается прямо «Угадай, кто придет к обеду?».
– Теряюсь.
– Это старый фильм. Со Спенсером Трейси и Кэтрин Хепберн. Их дочь собирается замуж за Сиднея Пуатье.
– Надо думать, в этой истории присутствует кто-то черный. Или белый.
– Ты не слышал про Сиднея Пуатье?
– Не-а.
– Самый известный чернокожий актер своего времени.
– Значит, милая белая девушка собирается замуж за Сиднея Путь-йе-йе.
– Примерно так.
– А мы-то тут при чем?
– Ну, к слову…
– Да шучу я, шучу!
– Фу ты. Понимаешь, он собирается жениться на белой девушке, и, хотя родители ее придерживаются либеральных взглядов, отец против такого замужества из-за предрассудков, которые царят в окружающем мире. Но фильм был снят в тысяча девятьсот шестьдесят седьмом. А теперь, в две тысячи шестнадцатом, я задаюсь теми же вопросами.
– Ну и напрасно.
– Почему же напрасно? Я даже не поручусь, что мои отец с матерью либералы.
– Во-первых. Не знаю убеждений твоих отца с матерью и остальных жителей Кента, но в Лондоне никто по таким поводам не парится.
– Вот именно. А я переживаю из-за своих родителей, которые живут в Кенте.
– Во-вторых, жениться мы не собираемся.
– Ну и что?
– Да то, что для волнения нет причин.
– А они все равно волнуются.
– Волнуются? Да с чего?
– Они же старенькие. Волнуются по любому поводу.
– Ладно. Пойду куплю себе приличные джинсы и сяду смотреть «Арсенал».
Люси промолчала. Ей хотелось спросить: «Ты уверен?», но нужно было выдержать паузу. Поторопишься – и он сообразит, что загвоздка не в родителях, а в ней самой.
В конце концов она все-таки выдавила:
– Ты уверен?
И Джозеф сообразил, что загвоздка не в родителях, а в ней самой. На ночь он не остался.
По дороге к дому вид из окна автобуса не поражал особыми красотами: блекло-неоновый свет безлюдных сетевых забегаловок с названиями вроде «Калифорнийские крылышки»; случайные группки доставщиков еды из службы «Деливери», остановившихся покурить и потрепаться верхом на своих скутерах и мотобайках; ватага подростков, с визгом носящихся взад-вперед; дядька, справляющий нужду сквозь прутья ограды; редкие небольшие молельни, на которые свысока поглядывала его мать. Наверное, эту часть города, куда уж точно не водят туристов, полюбить сложно. А вот он любил. Здесь он был своим. Причем не только на всем пути следования автобуса номер 134. Он чувствовал себя как дома и в Уайтчепеле, и в Брикстоне, и в Ноттинг-Хилле. И любил их еще сильнее оттого, что, случись ему приехать в Кент, Италию или Польшу, там всегда найдутся желающие указать, что дом его – в каких-то неведомых ему городах и странах, о которых он даже не помышлял. И Люси не могла на это повлиять. Если отправиться с ней туда, где нет станций Лондонского метрополитена, это наверняка усложнит жизнь обоим. От одной мысли о семейной вылазке ему становилось худо.
После третьего или четвертого упоминания Джозефа – «Джозеф говорит…», «Джозеф умеет…», «Джозеф нас заставляет…», «Джозеф хочет…» – мать Люси наконец задала неизбежный вопрос.
– Как это: кто такой Джозеф? – недоверчиво переспросил Эл.
– А почему я должна его знать? – парировала мать Люси.
Характер у Маргарет Лоуренс был непростой. Чтобы об этом догадаться, хватало одного взгляда на ее гостиную (где все говорило о ней, а не о муже); в каждый свой приезд Люси поражалась этой неумолимой чопорности во всем: здесь доминировали приглушенные тона, нейтральные репродукции на стенах, кружевные салфетки на журнальных столиках красного дерева. Люси готовила себя к тому, что когда-нибудь ей придется распродавать всю обстановку. В доме не было ни одной книги, ни одной тарелки, которые ей хотелось бы сохранить. Когда беспорядок в собственной квартире доводил ее до отчаяния, она невольно думала: да! Отлично! Не то что на Кордуоллис-роуд, где каждая мелочь строго на своем месте! Даже собака, в которой по неизвестным причинам души не чаяли мальчишки, казалась начисто лишенной индивидуальности. Лежала себе в корзине, словно предмет интерьера.
– Я думал, ты знаешь, – сказал Эл.
– Итак, кто он такой?
– Мам, ты сама скажи, – предложил Дилан.
– Им неинтересно про Джозефа, – возразила Люси.
– Почему это вам не интересно про Джозефа? – Эл пронзил взглядом бабушку.
– Нам интересно, – изрекла Маргарет.
Ее муж добродушно улыбнулся. Люси могла только гадать, где сейчас блуждают его мысли, но она задавалась тем же вопросом еще в ту пору, когда ему было слегка за пятьдесят. Примерно в то время он ушел в себя, но не по причине болезни или несчастного случая. Судя по всему, отец просто решил, что достаточно пообщался с этим миром и его обитателями. Или просто сделал вывод, что люди из его непосредственного окружения сказали ему все, что могли, а теперь раз за разом только повторяют одно и то же, хотя ему невмоготу выслушивать это по третьему или четвертому кругу. Он любил духовную музыку, а после выхода на пенсию пристрастился совершать велосипедные поездки к дальним церквям, чтобы снимать отпечатки со старинных медных табличек с барельефами. Об этом увлечении он многое мог бы поведать, но задавать вопросы было бесполезно. Время от времени, заинтересовавшись какой-нибудь темой или уловив намек на нечто новое в разговорах людей ближнего круга, он мог опять подключиться к беседе и высказать проницательное или, по крайней мере, уместное суждение. Окружающих это еще больше нервировало, если не сказать – угнетало. А Люси начинала думать, что все остальное время она попросту нагоняет на него тоску.
– Им интересно, – не унимался Эл. – Расскажи.
– Джозеф иногда приходит посидеть с детьми.
– Давай и остальное выкладывай, – ухмыльнулся Дилан.
– Не больно-то он с нами сидит – они с мамой обычно дома торчат.
– Мы, бывает, выходим… – Люси осеклась.
Она сама не понимала, что пытается доказать. Но явно не отрицала, что их знакомство не ограничивается присмотром за детьми.
– Короче, они куда-то ходят, – сказал Эл, – но нам не докладывают.
– Что же получается: какой-то чужой мужчина каждый вечер сидит перед телевизором – и все молчат?
– Да нет, – ответил Дилан. – Это же Джозеф. Он нам не чужой.
Люси сообразила, что, глядя поверх остатков говядины, можно и прикусить язык. Мальчишки все скажут сами, пусть коряво и неловко, но зато без ее
