Эоловы арфы - Владимир Бушин

Капитан Сакс тоже сделал шаг навстречу Грейнеру и, сдерживая негодование, сказал:

- Если вы арестуете господина Энгельса, то я обещаю вам, что многие лучшие люди нашего отряда немедленно оставят его ряды.

Сторонники Энгельса плотным кольцом столпились вокруг него. Обстановка предельно накалилась, любое лишнее движение и резкое слово могли стать катастрофическими. Быстро все взвесив, Энгельс обратился к своим защитникам:

- Господа! Не мешайте им меня арестовать. Дайте им сделать их славное дело.

- Фридрих! Не играй в благородство! - выкрикнул Молль. - Или ты не знаешь, чем это может кончиться?

- Это кончится только их позором, поверь мне. Пусть все наконец увидят, что представляют собой некоторые члены революционного правительства Пфальца. Да, да! Не мешайте им.

- Оружие, господин Энгельс, - протянул руку Мюллер.

Молль, Сакс, два-три других горячих волонтера еще негодовали, спорили, грозили и убеждали, но Энгельс не внял им. Во избежание крупного конфликта, а может быть, и кровопролития он протянул Мюллеру пистолет, дал себя арестовать и увести. Последнее, что он слышал, уходя в окружении стражи, были слова Молля:

- Я сейчас же возвращаюсь в Кайзерслаутерн и доложу об этом диком беззаконии правительству! Совсем одурели - своих хватают!..

Ночь арестованный провел в каком-то маленьком, но прочном домике под охраной двух солдат: один из них сидел в соседней комнате, другой вышагивал под окнами.

В своей временной тюрьме Энгельс обнаружил большой кожаный диван, сразу завалился на него и крепко уснул, утомленный дальней дорогой, выпитым вином и этой неожиданной встряской.

Среди ночи Энгельс проснулся, тихонько встал и подошел к двери. Из соседней комнаты слышался сладкий храп часового. Выглянул в окно. И второй часовой тихо дремал на скамье. Пожалуй, не составило бы большого труда бесшумно вылезть в окно, вырвать у часового карабин, оглушить его и бежать. "Ведь у меня в биографии нет побега из-под стражи", - усмехнулся Энгельс. Но бежать сейчас, по его расчетам, не было смысла. Он вернулся на диван и снова уснул.

Утром явился жандарм.

- Одевайтесь и следуйте за мной, - строго сказал он.

- Куда, позвольте узнать? - спросил Энгельс, потягиваясь на диване.

- На допрос.

- Очень хорошо. Только распорядитесь, чтобы мне дали умыться. Энгельс спустил ноги с дивана.

- Потом умоетесь. Вас уже ждут.

- Я ждал дольше - целую ночь. Если вы не дадите мне таз с водой и полотенце, никакого допроса не будет.

- Я повторяю: вас уже ждет очень важное лицо.

- Утром нет ничего важнее умывания, сударь. Разве не так, если этим занимается все человечество?

Жандарм вышел из комнаты, и минут через двадцать явился солдат с тазом воды и полотенцем.

Приведя в порядок свой костюм, умывшись, Энгельс в сопровождении жандарма пошел на допрос. Путь до городской магистратуры, где ждало важное лицо, оказался недолгим.

Войдя в кабинет, Энгельс не смог удержать изумленного восклицания:

- Каким ветром!

Перед ним в важной государственной позе сидел за столом Франц Циц. Он окинул холодным взглядом вошедшего и многозначительно проговорил:

- Было бы более логично, если бы вы объяснили, как очутились в этом городе и какова цель вашего пребывания здесь.

Энгельс ответил, что сопровождал друга, который отсюда должен был с секретной военно-государственной миссией двинуться дальше, но теперь, после его, Энгельса, ареста, этот друг отправился обратно в Кайзерслаутерн, чтобы доложить властям о творящихся здесь, в Кирхгеймболандене, беззакониях.

- Беззакониях? - переспросил Циц. - По-вашему, задержать человека, который неуважительно относится к восстанию пфальцского народа и подстрекает население против его правительства, это беззаконие?

- Я обвиняюсь именно в этом?

- Да.

- В таком случае я отказываюсь отвечать на ваши вопросы и настаиваю, чтобы меня немедленно отправили в Кайзерслаутерн.

Раздался стук в дверь, и вошел вчерашний комиссар Мюллер.

- Господин комиссар, - сказал Циц, - арестованный отказывается отвечать на мои вопросы. Его действительно следует препроводить в столицу. Там с ним разберутся.

- Охотно, - тотчас отозвался Мюллер, - но у нас сегодня нет ни одной свободной лошади.

Циц несколько мгновений помолчал, и вдруг его осенила радостная мысль:

- В данном случае лошадь, господин комиссар, вовсе и не нужна. Арестованный молод и вполне здоров. Под конвоем он легко может проделать весь путь пешком. Погода отличная... Только распорядитесь, чтобы надели наручники.

- А найдутся ли у вас подходящие? - Энгельс слегка подтянул правый рукав. - Смотрите, у меня довольно широкая кость.

- Найдутся, - многозначительно пообещал Мюллер.

Циц промолчал.

- Ваша затея, господа, с моей прогулочкой до столицы в наручниках по жаре прекрасна, она меня восхищает, и в свое время я вас за нее должным образом отблагодарю. Но учтите, что если вы не предоставите лошадь, то мне придется с конвоем ночевать в дороге, и я не ручаюсь, что ночью все обойдется так, как вам этого хотелось бы.

- Не пугайте нас, не пугайте, - отмахнулся Мюллер.

- И еще одно обстоятельство, - сказал Энгельс. - Я сегодня еще не завтракал. Надеюсь, ни один из вас не думает, что я готов отправиться погулять натощак?

Против этого возразить было нечего. Циц распорядился подать для арестованного в соседнюю комнату завтрак. Едва Энгельс поел, как явился с наручниками давешний жандарм.

- Ах, это снова вы, сударь! Что ж, делайте свое дело. - И Энгельс протянул руки...

Вскоре они шли по городу, направляясь к его южной окраине: арестованный с наручниками на руках немного впереди, конвоир чуть сзади с карабином за плечами и с саблей у пояса. Прохожие останавливались и с интересом смотрели им вслед. Действительно, зрелище было редкостное: высокий молодой бородач, которому даже наручники не мешали шагать легко и оставаться уверенным, спокойным, гордым, и весь напряженный, словно испуганный, торопливо семенящий конвоир.

Когда вышли за город, в поле, Энгельс спросил:

- Как же вас звать, дорогой друг? Ведь нам предстоит довольно длительное путешествие, и надо бы познакомиться поближе.

- Мне запрещено с вами говорить, - буркнул жандарм.

- Это почему же? Ведь мы с вами в некотором смысле товарищи по несчастью.

- Мне приказано обращаться с вами как со шпионом.

- Со шпионом? - Энгельс обернулся к жандарму и с деланным испугом вытаращил глаза. - В чью же пользу я шпионил - Пруссии, Австрии или России?

- Мне это неизвестно.

- И мне тоже. Но интересно ведь! А может, я агент китайского императора или японского микадо?

Конвоир ничего не ответил. Они приближались к лесу, и он стал еще более напряженным.

- А как вы думаете, друг мой, - снова через некоторое время заговорил Энгельс, - какая из этих держав заплатила бы мне за шпионаж больше?

Жандарм опять промолчал. Они вошли в лес, и конвоир то и дело озирался по сторонам. Энгельс заметил это. "Эге, да ты не из храброго десятка!"

- Я думаю, что Пруссия вообще ничего не заплатила бы. Поскольку я все-таки прусский подданный, мне сказали бы, что я лишь исполняю патриотический долг. Австрийцы, если бы и заплатили, то, конечно, очень мало - они сейчас сами в тяжелейшем положении, им не до этого. А вот кто хорошо дал бы, так это царь Николай. Как вы думаете, сударь, почему?

Жандарм неопределенно хмыкнул. Энгельс понял, что интересного разговора не получится, и тоже замолчал.

Минут через сорок путников догнали две военные подводы, спешившие, как видно, в Кайзерслаутерн. Энгельс заявил, что он не пойдет дальше, пусть конвоир реквизирует одну из подвод. Тому ничего не оставалось, как выполнить это требование. Ездовые косо посматривали на арестанта, но возражать не решились.

В Кайзерслаутерн приехали уже к вечеру. Энгельс предложил сойти с подводы и направиться во Фрухтхалле, где надеялся еще застать кого-нибудь из членов правительства. Жандарм согласился, так как по инструкции он должен был передать арестованного именно в руки правительства.

Энгельс не ошибся в своем расчете. Когда подходили к Фрухтхалле, оттуда вышли сразу двое - Молль и Д'Эстер. Иосиф рубил ладонью воздух и что-то горячо говорил, Карл озабоченно слушал.

- Привет от узников революции! - крикнул Энгельс.

Друзья оглянулись, узнали Энгельса и бросились к нему.

- Как? Ты еще и в оковах? - изумился Д'Эстер.

- Что ты! Господь с тобой! - Энгельс вытянул напоказ руки. - Ты слишком плохого мнения о господах Цице и Грейнере. Это не оковы, не кандалы, а всего лишь либеральные наручники.

Молль схватил Энгельса за руки и повлек за собой.

- Быстро, быстро! Они еще там. Пусть увидят собственными глазами.

Через несколько минут все четверо с шумом ввалились в большую, ярко освещенную комнату - кабинет министра внутренних дел Николауса Шмитта. Кроме самого министра здесь находились и другие члены правительства и, видимо, только что прибывший Самуэль Чирнер, один из главных руководителей недавнего восстания в Дрездене.