Эоловы арфы - Владимир Бушин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Были и другие новости. Самой отрадной была, пожалуй, та, что наконец-то правительства Бадена и Пфальца договорились об объединении командования войсками. Главнокомандующим был назначен поляк Людвик Мерославский, имеющий довольно большой и разнообразный военный опыт, несмотря на свои тридцать четыре года. Сюда он прибыл прямо из Сицилии, где командовал революционными силами, правда, не слишком удачно.
В первый же вечер на квартиру к Энгельсу, снятую им на окраине города, явился Д'Эстер. Выслушав рассказ о непредвиденных приключениях на пути в Бинген, расспросив о Марксе, Вейдемейере и их семьях, Д'Эстер сказал:
- Раз ты вернулся, то, я думаю, ты не захочешь сидеть без дела. По поручению правительства я могу предложить тебе на выбор несколько гражданских и военных должностей.
- Нет, Карл!..
- Не спеши с отказом. Например, разве плохо, если бы ты стал командовать артиллерией?
- Но ведь этим занимается подполковник Аннеке. - Энгельс иронически подчеркнул слово "подполковник".
- Он теперь заведует мастерскими, изготовляющими боевые припасы.
- Отрадно. Я ему давно советовал заняться чем-нибудь подобным... Но дело не в этом...
- Не хочешь военную должность, займи гражданскую, Что ты скажешь по поводу должности заместителя министра внутренних дел?
- И та и другая должности очень заманчивы, и, поверь, я охотно принял бы их, если бы восстание носило пролетарский характер. Но у меня, Карл, есть опыт Эльберфельда. Я там взял на себя как раз артиллерию и фортификационные работы. Чем это кончилось, ты знаешь. Меня предали и изгнали!
- Но там с тобой рядом не было Д'Эстера...
- Был Мирбах. А он тоже имел немалое влияние, хотя, честно скажу, твое влияние здесь больше и ты можешь сделать больше.
- Ну вот!
- И все-таки я не соглашусь. Здешние хёхстеры, если им потребуется, и тебя предадут так же легко, как там предали меня. Нет, я не приму никакую должность - ни военную, ни гражданскую. Это и меня убережет от повторения того, что однажды уже было пережито, и руководителей восстания - от распрей. Я предпочитаю находиться на положении политического эмигранта, изгнанного из Пруссии.
- И до каких же пор?
- Если пруссаки действительно вторгнутся в Пфальц, если начнутся боевые действия, тогда я тотчас возьмусь за оружие, тогда меня никому не придется просить. Я хочу, я должен приобрести хоть какой-то военный опыт и не упущу удобный случай, если он представится.
Д'Эстер помолчал, явно огорченный решительностью отказа.
- Пойми, Карл, иначе я не могу, - нарушил молчание Энгельс.
- Видишь ли, - Д'Эстер озадаченно развел руками, - ты слишком приметная фигура, и все обратят внимание на твое неучастие в деле, оно покажется странным.
- Ты меня не совсем понял. Я не говорил о полном неучастии. Я буду принимать участие, и, может быть, довольно активное, но я не хочу занимать официальных должностей. Охотников до них здесь сейчас хватает. Я не хочу ничем связывать себя, как связал в Эльберфельде, ибо это восстание, как ты понимаешь, не наше, не пролетарское восстание...
- Но нужно, теперь же нужно хоть какое-нибудь доказательство твоей доброй воли. Напиши, например, статью, цикл статей для нашей правительственной газеты.
- Это я подумаю.
- Нет, я тебя очень прошу, очень.
Д'Эстер так настойчиво уговаривал, что Энгельс не только согласился, но и сразу после его ухода сел писать. Статья получилась решительной, страстной. Намеренно идеализируя положение, желая внушить читателям жажду борьбы, Энгельс изобразил Баден и Пфальц энергичными, сплоченными легионами, готовыми сражаться "на стороне свободы против рабства, на стороне революции против контрреволюции, на стороне народа против государей, на стороне революционной Франции, Венгрии и Германии против абсолютистской России, Австрии, Пруссии и Баварии".
Статья появилась в правительственной газете "Вестник города и деревни" на другой день, третьего июня, и вызвала множество толков. У большинства руководителей восстания и членов правительства она породила двойственное чувство: с одной стороны, им, конечно, было лестно увидеть себя столь могучими врагами контрреволюции; с другой - это их путало, ибо на самом деле они были совершенно неспособны на героические акции, готовностью к которым их наделял Энгельс. Из этих двух чувств страх оказался гораздо сильнее. Поэтому в большинстве своем они были крайне недовольны статьей, хотя открыто никто ничего ее автору не возразил.
Энгельс сразу написал вторую статью, еще более решительную и горячую. Принес ее в редакцию и попросил главного редактора прочитать тут же, в его присутствии. Тот долго отнекивался, ссылаясь на занятость, но автор был настойчив. Читал редактор медленно, вдумчиво, то и дело возвращаясь к уже прочитанному тексту. Наконец он чуть отодвинул статью и поднял глаза на Энгельса.
- Статья написана прекрасно! - сладким голосом провозгласил редактор, и Энгельс сразу понял, что он не хочет ее печатать. - Ваш слог, которым восхищается вся Германия, здесь проявился во всей своей силе.
- Ну так напечатайте ее хотя бы как образец стиля, - усмехнулся Энгельс.
- Да, но... как бы это выразиться? Статья получилась слишком возбуждающей. Тут надо кое-что поправить, убрать, смягчить.
- Я ничего делать не буду.
- О, я могу взять эту работу на себя!
- Ни в коем случае. В моей статье все должно быть моим до последней точки. Верните мне статью.
- Но, господин Энгельс... Дело не безнадежно!
Энгельс протянул руку, взял статью, поднялся и вышел.
Через два часа к нему прибежал Д'Эстер, которому сообщили о конфликте в редакции.
- Что случилось? - бросил он с порога.
- То самое, о чем я тебе говорил, - почти равнодушно ответил Энгельс. - Они уже испугались меня и не чают, как отделаться.
Д'Эстер взял со стола статью и быстро пробежал ее, неуверенно сказал:
- Но, может быть, все-таки ты кое-что поправил бы?
- Так и быть, поправлю! - Энгельс взял статью и медленно стал рвать ее на мелкие части.
- Ну, как хочешь, - вздохнул Д'Эстер.
Энгельс собрал клочки бумаги, положил их в пепельницу и поджег.
- Ты знаешь, кого я тут сегодня встретил? - вдруг весело сказал он. Иосифа Молля! Ведь это мой старый друг. Он только что прибыл и уже отправляется завтра в Пруссию с очень важным поручением. Он хочет привезти оттуда канониров для вашей армии.
- Опасная затея. Кто это ему поручил? Начальник генерального штаба?
- Да, он - Техов. Конечно, очень рискованно, но надо! Капониров у нас особенно не хватает.
Энгельс вытряхнул пепел в окно, поставил пепельницу и вдруг заговорил взволнованно и быстро:
- Я так устал от ваших хитроумных борцов с их безмятежной манерой делать революцию, мне так осточертели их двусмысленности и уловки, что меня неодолимо потянуло к старому верному товарищу. Мне просто необходимо побыть в обществе этого смелого, цельного и решительного человека. Иначе, ей-богу, я и сам покроюсь тут плесенью. Я поеду с ним...
- В Пруссию?
- Нет, я только провожу его до Кирхгеймболандена.
- Но это же на самой границе с Гессен-Дармштадтом! Это опасно. В любой час туда могут нагрянуть войска генерала Пёйкера и схватить вас. Мало тебе того, что почти в тех краях ты уже был только что арестован!
- Ну, это было все-таки в самом Гессене, а теперь я границу не перейду.
Д'Эстер вытащил из кармана газету и протянул Энгельсу.
- Взгляни-ка. Это все та же "Кёльнская газета", за которой я теперь регулярно захожу в казино. Вот тут.
Энгельс нашел указанное место и стал читать. Это был приказ о розыске его и еще нескольких товарищей по эльберфельдскому восстанию. За обер-прокурора приказ подписал прокурор Эльберфельда господин Эйххорн. "На основании распоряжения королевского судебного следователя о приводе следующих лиц, - читал Энгельс, - настоятельно прошу все гражданские и военные власти, которых это касается, принять меры к розыску лиц, приметы которых описаны ниже и которые бежали, чтобы скрыться от следствия, начатого против них по поводу преступления, предусмотренного статьей 96 Уголовного кодекса, и в случае поимки арестовать и доставить их ко мне, а именно: 1. Фридриха Энгельса..." Дальше шло описание примет.
Д'Эстер внимательно наблюдал за выражением лица друга. Оно оставалось умеренно-любопытствующим. Не дочитав до конца, Энгельс вдруг бросил газету на стол и изобразил на лице гнев:
- Негодяи! Я подам на них в суд! Это самая настоящая диффамация!
- Что такое? - удивился Д'Эстер.
- Да ты только посмотри, что они написали! "Рост пять футов шесть дюймов", - с тем же наигранным негодованием он округлил глаза.
- А что?
- Как что! Надо было написать восемь дюймов. Они украли у меня два дюйма, целых пять сантиметров!
- Не валяй дурака, Фридрих, - засмеялся Д'Эстер. - Дело серьезное.
- На свете нет ничего серьезнее репутации человека. Они меня опозорили. Этот прокуроришка думает, что если контрреволюция побеждает, то с нами можно делать все что угодно. Я вызову его на дуэль и убью.