И было утро, и был вечер - Моисей Дорман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
-Дмитриев, кончай возиться! - командует Кузнецов, подходя к нам.
Он внимательно смотрит на тягачи и взрывается:
- Каким это говном забиты боевые машины? Вы что?! Противотанковая батарея или банда мародеров? Разложенцы! Сволочи! Вон все лишнее из машин! В кучу и - сжечь! До последней тряпки! К едрене Фене! Дмитриев, ты у меня загремишь в штрафную! Разжалую, как последнего слюнтяя! Разгильдяй халатный.
И полетела в общую кучу вся наша добыча последних дней: отрезы, ботинки, мой элегантный чемоданчик, аккордеон Рокотова и даже наши давнишние одеяла. Не положено! Командир и замполит подбегают к тягачам и сами выкидывают все лишнее. Только наводчик Катании, самый старый из нас и бывалый, высказал простую, мудрую и утешительную мысль:
- Не жалейте, ребяты. Жизнь дороже барахла. Жизнь, она дороже любых тряпок и этих знамен тоже. Чего тут жалеть?
Майор поостыл немного, глянул на часы:
- Пошел! Вперед, мародеры! Не трусь! Может, фрицы уже и драпанули. Поглядим.
Солнце взошло. Туман в долине рассеялся, и мы пошли цепью, в полный рост вниз кселу по зеленому склону. Я с пистолетом в руке шагаю прямо по дороге, потом схожу в кювет. Так безопаснее. Слева от дороги вижу Бадейки-на, Воловика, Мухамбетова, а подальше - Дмитриева. Мне мешают идти камни и не просохшая еще грязь на дне кювета. Прошагали метров триста. Тихо.
Дальше дорога идет рядом с каменной оградой кладбища. Старая ограда
местами разрушена. Сквозь образовавшиеся прорехи видны могилы, памятники, кресты. Правым плечом почти касаюсь ограды, голова рядом с каменной стеной. Тревожная тишина. Внутри все напряжено...
Вдруг близко слева оглушительно забил пулемет, затрещали автоматы. Вспучились камни рядом с глазами, брызги мелких осколков полоснули по правой щеке, каменная пыль забила глаза. Я упал, вжался лицом в грязь на дне кювета. Послышались хлопки наших карабинов и короткие автоматные очереди.
Проползаю немного вперед и осторожно осматриваюсь. Слева от дороги, почти рядом, лежит Бадейкин, уткнувшись головой в куст. В центре цепи, где должен находиться Дмитриев, кто-то кричит: "Помогите! Помогите, братцы!" Откуда стреляют немцы, мне не видно - хорошо замаскировались,
Наконец наши пушки открыли огонь по окраине села. Снаряды пролетают низко, настильно, над самыми головами. Кажется, вот-вот заденут. Поднялся, чтобы перебежать дорогу, и в этот же момент пулеметная очередь прочертила линию у самых ног. Значит, немец устроился близко и тщательно наблюдает. Опасно. Я упал, перекатился через дорогу и залег за ближайшим кустиком. Наши пушки накрыли ближние дома и перенесли огонь в глубь села. Слева слышу неясные крики.
Слишком долго лежим - надо вставать! Превозмогая страх, встаю, делаю перебежку. Боковым зрением замечаю, как слева побежали Воловик и Дмитриев. Немцы молчат, и я, уже не сгибаясь, бегу трусцой к ближайшему дому. Размахиваю над головой пистолетом, чтобы свои видели, не ошиблись.
Щека и подбородок саднят. Провел ладонью - кровь и грязь. Чувствуются мелкие осколки камня. Немецкий пулеметчик промазал самую малость. Мне опять повезло.
Крайний дом совсем близко.
- Воловик, дай очередь по окнам! - кричу я.
Гранаты отягощают мои карманы. Надо избавиться. Наши солдаты рядом.
Поэтому кричу: "Ложись, бросаю!" Нажал рычаг, дернул кольцо, бросил, упал. Встал, нажал, дернул, бросил, упал. Два разрыва: одна граната разорвалась около стены, другая - влетела в окно. Ко мне подбегает Дмитриев, удивленно смотрит:
- Ты ранен? Почему кровь на лице?
- Поцарапали осколки камня. Надо бы помыть лицо. Потом. Все в порядке. Комбат, там, я слышал, раненые кричали.
- Да, знаю. Вот наши машины подходят. Возьми одну, осмотри местность. Раненых в санбат отправим, а отставших гони сюда, на батарею!
Решил взять машину Зайкова. Подзываю Рокотова и Бадейкина:
- Скидывайте снаряды и все остальное, кроме брезента. Подберем раненых.
Ясно, немецкий заслон уже отстрелялся и драпанул. Судьба опять была
милостива ко мне. Сейчас наши подберут знамена, секретные бумаги,
шифровальщиков и все остальное. Нас, как обещал генерал, наградят. Жаль
раненых, конечно. Но, хотя и война, все равно - жизнь хороша! "Поехали, Зайков!"
Едем назад, к кладбищу. Навстречу - командирский "виллис". Федя поднял руку:
- Ты куда? Что забыл?
- За ранеными, товарищ майор. Комбат послал. -Где он, комбат твой?
- У крайнего дома, там батарея.
За спиной командира в кузове сидит, как обычно, наш фельдшер, старший лейтенант медслужбы Женя, официальная ППЖ майора. Начальство завело моду: при нем всегда находится кто-нибудь из медиков; лучше, конечно, не медсестра, а фельдшер.
Майор поморщился и обернулся к Жене:
- Бери сумку. У них, наверно, и бинтов нет. Если будут тяжелые, вези прямо в санбат и сразу возвращайся! Иди.
Женя спрыгнула и нехотя пошла к нам. Напротив кладбища мы остановились, заглушили двигатель и тогда услышали стон.
Недалеко от дороги лицом вниз лежал Мухамбетов. Он тяжело дышал. В груди хрипело и булькало, левый бок и спина - в бурых пятнах крови.
- Мухамбетов, ты слышишь?
Он с трудом сплюнул сгусток крови:
- Слышу, да, - тихо сказал он. - Пачиму так долго не ехал? Я же умираю...
Мы повернули его, как велела Женя, на правый бок. Она задрала гимнастерку и рубаху, наложила тампоны и кое-как забинтовала. Повязка быстро пропиталась кровью. Женя погладила Мухамбетова по голове:
- Ничего, парень, пуля навылет. Задела немного. Ты во какой богатырь. Поправишься. Идти сможешь? Попробуй.
С трудом подняли Мухамбетова. Он обнял Женю и Бадейкина за шеи и на гнущихся ногах заковылял к подъезжавшей машине, а мы с Рокотовым пошли дальше по зеленому полю.
- Эй! Кто живой? Отзовись!
Из небольшой ямы поднимается испуганный молоденький солдат Смалец. Он вывалялся в грязи, моргает, кривит рот, вот-вот заплачет. Молчит. Я спрашиваю:
- Ты ранен? Куда? Показывай!
- Не знаю. Когда стреляли, упал в яму. Нога скрутилась.
- Сам ты скрутился. Трус! Гранаты есть? Отвинти запалы! А то сам себя
подорвешь. Иди за нами. Ищи раненых и убитых!
Вскоре натыкаемся на Катанина. Он лежит на спине, глаза закрыты, руки бессильно вытянуты вдоль тела. Низ гимнастерки и брюки в бурых пятнах, и земля вокруг пропитана кровью. Я склонился над ним: дышит слабо. Видно, что ранен в живот и в бок.
- Смалец, за машиной! Быстро! Бегом! Катании медленно открыл глаза. Узнал меня:
- Пить... Лейтенант, воды... Глоток... Пить...
- Нельзя тебе пить, Катании. Ты в живот ранен.
- Знаю... Уже все равно... Конец... Третье ранение... - Он закрыл глаза.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});