«Если», 2011 № 09 - Журнал «Если»

Голова Березина кружилась от лихорадочной пляски грез и планов. Он снова взялся за письмо.

«По настоянию приемной моей матери я остался на ночлег у нее. В размышлениях о найденных мною таинственных бумагах долго не мог я уснуть, поминутно прислушивался к звукам ночи: шумели за околицей у костра мальчишки, далеко в ночном изредка ржали кони, за домом, стуча хвостом, возилась собака…

В какое-то мгновение нечто пришло мне в ум, и я вовсе отчаялся уснуть. Подумалось мне, что ранее никогда не тревожился я мыслями, касаемыми мира, в коем обречен судьбою жить. И порядок вещей представлялся мне единственно возможный, отмеренным божественною волей. Но теперь, слушая гомон голосов, треск поленьев, фырканье лошадей и тысячи беспокойных звуков ночи, отчего-то почувствовал я, что все это неизъяснимо хрупко, как малая пружина в золотом брегете. Что в любое мгновение ход времени может сбиться. Оборвется нить, которая связывает грядущее с прошлым. И тотчас вместо нее образуется другая, возможно, лучшая, и даже, может статься, ничто не изменится — мальчишки у костра, лошадиное ржание… Все будет, но будут ли эти мальчишки теми же, что сейчас. Или другими, а если теми же, то буду ли я, чтобы слушать их неугомонную болтовню…

В тот самый миг, как мысли эти пронеслись в моей голове, вполне увидел я, как был неосторожен, как смертельно небрежен, как убийственно легкомыслен, когда, ведомый одним лишь желанием послужить благу, написал к Наталье Михайловне. Ведь несколько строк пустого и незначительного человека могли обрушить весь этот мир или, скажем, заставить исчезнуть мальчишек у костра.

Благодаря Бога за разумное недоверие моей знакомой, я вышел из дому и побрел на свет. Остановившись в стороне, сел на траву и стал смотреть на костер. И следя за тенями и бликами, происходившими от него, понял, что должен сделать.

Побежал в избу, подхватил разом все бумаги и устремился к костру. Завидев меня, мальчишки кинулись врассыпную. Бумага занялась легко. Я раскидал ее веткой и отошел лишь после того, как догорел последний скрученный огнем лист.

Истощенный душевным волнением, я присел у огня и вскоре задремал, а когда открыл глаза, друг мой метался возле, в ярости самой бешеной вороша палкой уголья. Он кинулся ко мне, но уговорами и доводами логики, которые единственно были ему близки, я убедил его, что действия мои были направлены на благо.

Он некоторое время находился в странной задумчивости, но после чело его прояснилось, и он с горячностью благодарил меня за то, что я уберег его от ужасной ошибки и удержал от величайшего соблазна.

На сем прерываю мои записки, потому как свеча моя уже догорела, и я не решусь беспокоить служителя, испрашивая новую.

Илия Яковлев.

Обуховская больница,

8 октября 1822 года».

Березин взвыл, яростно скомкал копию письма, бросил в угол и, ухватив себя за волосы, принялся ходить по комнате.

Как мог он снова так обмануться в Яковлеве, довериться его вывернутой, архаичной логике — логике, которая сначала подсказала ему написать Рылеевой, а теперь заставила бросить в костер бесценные исторические документы, уничтожить уникальные данные.

Березин ударил ладонью по столу, да так крепко, что охнул и принялся тереть ушибленную руку. Ругаясь и нянча больную ладонь, он упал на кровать, уткнулся лицом в подушку и, словно по волшебству, провалился в сон, глубокий и тяжелый.

И не сразу понял, где находится. Прямо перед лицом трепетала березовая ветка, сквозь листья пробивался холодный розовый луч. Березин вскочил на ноги и огляделся.

Он лежал на траве у потухшего костра, а рядом, неудобно скорчившись под шинелью, спал Илья. Лицо Яковлева было таким благостным, словно совесть его была чиста. От взгляда на это счастливое лицо в Константине вновь проснулась ярость. Он хотел было встряхнуть Яковлева и дать доморощенному властителю времени хорошую плюху, но вместо этого взял палку и торопливо раскидал угли костра в надежде найти хоть клочок бумаги, не уничтоженной огнем. Тщетно.

Едва проснулся Илья, Березин накинулся на него с упреками, но маленький чиновник, до того покорный, глянул на него стальным взглядом человека, уверенного в правильности своего поступка.

— Сядь, Константин Петрович, — тихо сказал он, и Березин отчего-то сразу послушался. — Сейчас, когда ты, мой друг, так сердишься на меня, я хочу вновь поблагодарить тебя за то, что ты для меня сделал. И из всего я в первейшую очередь благодарен тебе за обещание, что ты взял с меня: не делать ничего, могущего изменить ход времени. И ныне, как твой друг, исполненный благодарности и искренне привязанный к тебе, не могу я не ответить тебе тем же. Я сжег бумаги, которые нашел в камере. И сжег их потому, что сам бы ты не сделал этого. Насколько я узнал тебя в эти дни, я понял: первейшей твой целью является наука. Потому искушение, в которое я вверг бы тебя, мой друг, передав эти бумаги, было бы равносильно тому, как если бы сам я вложил тебе в руку оружие, способное сокрушить твой, а возможно, и мой мир. И потому я прошу тебя сейчас оставить сожаления и открыть твой разум и твое сердце моим словам.

Березин устыдился того, что сам едва не допустил ошибки, от которой пытался предостеречь своего архаичного друга. Они примирились легко, ограничившись парой слов, после чего Илья принялся было объяснять, что, по его мнению, следует сделать дальше, но Константин уже и сам думал совершенно так же.

В первое мгновение мысль о том, чтобы убить чудо, реальное, пусть спящее под землей сказочным сном, но живое, по-настоящему волшебное, показалась кощунственной. Видимо, эти чувства отразились на лице Березина, а может, Яковлев с легкостью уловил настроение человека, которым, в сущности, был сам. Илья положил руку на его плечо и покачал головой.

Камеры нужно было уничтожить. Иначе где-то там, в будущем, хрустальный ксерокс Брюса мог случайно захватить и скопировать в прошлое еще кого-то. Того, кто — по легкомыслию, из любопытства или по какой-нибудь другой причине — изменит прошлое, а вместе с ним переведет на другую ветку несущийся на всех парах поезд времени.

Камеру в Острогожске Константин решил взять на себя.

Яковлев непонимающе пожал плечами.

— Пойми, Илья, — пытался объяснить Березин, — камера в Острогожске уже есть в моем времени, потому что я уже нашел ее там, был в ней дважды — в детстве и вчера. А вот камера в Глинках — она, как кот Шрёдингера… Есть такой мысленный эксперимент, а впрочем, можно проще… Камера в Глинках, пока никто ее не увидел, — как бы и существует, и не существует. Если ее найдут в моем времени, то это будет означать, что стал активен тот вариант будущего, в котором камера сохранилась. Зато, если ты уничтожишь ее сейчас, мы выигрываем почти двести лет…