«Если», 2011 № 09 - Журнал «Если»

Признаться, в тот момент я готов был, положа руку на сердце, признать его умалишенным. Глаза его лихорадочно блестели. Он взмахивал передо мною листом с чернильными следами от пальцев и в возбуждении переходил из угла в угол, недоумевая, почему я не доверяю ему в таком очевидном, в то время как полностью доверился в остальном.

Но то, что гость мой почитал очевидностью, являлось для меня мыслью в высшей степени неприемлемой. Я воспротивился его словам, и между нами едва не вышло ссоры. Я спрашивал, отчего он не может быть мною, которого перенесла камера на годы вперед, и он ответил, что тому есть масса объяснений. В доказательство напомнил он мне, что я при появлении своем в Глинках никем не был узнан, в то время как он и до этого времени имел семью и имеет документы, подтверждающие, что до того случая он существовал.

Я задумался. Мысли мои обратились к семье, которой я никогда не знал, и к одинокой моей жизни, в которой волей случая не нашлось места нежной привязанности. Как было бы просто, подумалось мне, принять на веру то, что говорил мой друг: одиночество лишь следствие того, что место мое не здесь, а в мире грядущего. Там у меня могли бы быть и любящий отец, и служба, более подходящая моему характеру, и подруга, способная принести свет и радость в мою бедную жизнь. Поддавшись этим мечтам, я спросил моего друга, есть ли у него возлюбленная и живы ли его родители, и он ответил мне, что родители его умерли, и сам он одинок. Вернее, почитал себя одиноким до того времени, когда свел знакомство со мною.

И в словах, и в голосе его почувствовал я столько душевной благодарности, что тотчас заключил его в объятия. До утра провели мы время в разговорах обыденных, не имеющих касательства к связавшей нас тайне, но принесших обоим истинное удовольствие и душевный покой.

Не вспомню, в который момент веки мои сами собою смежились, но он исчез, как и прежде, покуда я спал, и по пробуждении нашел я лишь пакет с зашифрованною запискою, за чтение которой сел сразу по завершении утреннего умывания.

К полудню я прочел первую строку, однако принужден был оставить работу и подкрепить свои силы, отобедав с моей доброй хозяйкой. Потом послал мальчика узнать о почтовой карете, и на следующее утро выехал в усадьбу Глинки, полагая в дороге продолжить чтение.

К моему глубокому огорчению, в карете было чрезвычайно душно. Один из соседей, молодой человек, вероятно купеческого звания, пребывал сильно навеселе, чем очень стеснял всех, кто имел несчастье находиться от него поблизости. Так же принужден я был страдать от всевозможного скарба, расположенного в ногах, среди которого была даже живая курица, чрезвычайно беспокойная. Через некоторое время она затихла, и я в мыслях предположил, что Господь сжалился над несчастным созданием, избавив его от дальнейших страданий.

Однако, невзирая на мучения, приносимые телу почтовой каретою, ум мой был как никогда ясен. И я с удивлением заметил, что дело мое спорится, и с окончанием пути окончена была и моя работа.

В письме говорилось, что автора его, некогда бывшего в сих местах (по всей видимости, в Острогожске), однажды ночью посетило видение, в котором явлена ему была схема чудесного механизма. Но будучи в науках в те поры еще весьма посредствен, автор письма сего не мог понять истинного смысла видения. Однако позже почти двадцатью годами видение это вновь посетило его в родной усадьбе. Во второй раз, проснувшись, он смог записать схему и скоро создал первый механизм, невзирая на сложности с необычными материалами и выплавлением нужного соединения металлов.

Сия комната, открывающая дверь в грядущее, есть второй механизм, созданный по образцу первого. Расположен он в том месте, где впервые был явлен во сне, ибо здесь потоки земной и небесной энергии соединяются единственно должным образом. Для испытания комнаты за плату наняты два местных мужика, которые по очереди обязуются быть в ней в моменты возмущения погоды, сопровождаемого небесными вспышками.

В конце письма автор его предавал себя в руки провидения, в воле которого было даровать ему увидеть итоги трудов его.

Шифр был не сложен по своему строению. Автор переписал все буквы в алфавитном порядке, и мне нужно было лишь вернуть их на исконные места, что, признаюсь, было бы не в моих силах, если бы он во время писания, проверяя себя, не отметил буквы едва заметными штрихами, означавшими порядок слова. Сие значительно облегчило мой труд, и я с тайной радостью предчувствовал благодарное изумление моего друга.

Прибыв в усадьбу, я перво-наперво отправился к приемной моей матери и появлением своим вверг ее в слезы и причитания, потому как она уже не почитала меня живым. Через нее с удивлением узнал, что друг моих детских лет Юрка все еще служит при барине. Мы вспомнили наше детство, и, к моей радости, Юрка сам упомянул подземный ход, которого мы в детские годы боялись пуще самого страха. Я просил его отвести меня туда.

Юрка согласился, но, сославшись на работу, тотчас оставил одного. И потому я спустился в ход и, пробираясь довольно долго в паутине, обсыпанный землею, исследовал его. В иных местах приходилось мне даже разрывать землю, но все эти старания были должно вознаграждены. Ибо сказано в писании: «Ищите и обрящете», и я нашел.

Точно такую, как описывал мой друг, похожую на хрустальное яйцо, неизвестно кем схороненное в земле. Едва я зажег свечу и посветил ею вокруг себя — блистающие как алмаз стены ответили мне чуть слышным стоном, как если бы ветер качал подвески драгоценной люстры.

В самой камере не обнаружил я более ничего, но глубже, справа от нее, нашел другую комнату, размером немногим большую. По скудности мебели и обилию различных сосудов и приспособлений, по виду химической надобности я догадался, что это лаборатория. В ней обнаружил я то, о чем спрашивал мой друг.

Я отобрал среди бумаг все, что имело касательство к «двери в грядущее», и, укрыв под полою, вынес на свет. К счастью, Юрка не явился за мною, и я ушел, не встретив препятствия».

Бросив копию письма на кровать, Березин вскочил и принялся в крайнем волнении ходить по комнате. Пульс отдавался в висках громовыми ударами, и сердце, казалось, не находило себе места. Перед глазами вставала хрустальная камера. Словно царевна, спящая в подземном склепе, она ждала. Ждала того, кто разбудит ее волшебным поцелуем. Кто выслушает ее секреты, поймет ее тайный язык.

И его, Константина Березина, отделяла он нее сейчас лишь тончайшая грань сна и бодрствования. Всего лишь закрыть глаза, получить чертежи и заметки, разобрать… Правда, расшифровывать и исследовать придется там, у Ильи, но за пару-тройку ночей, в крайнем случае, за неделю он наверняка закончит — и сможет запустить Брюсову камеру, оживить чудо.