Англичанин Сталина. Несколько жизней Гая Бёрджесса, джокера кембриджской шпионской колоды - Эндрю Лоуни

Общепринятому мнению о том, что Бёрджесс намеренно устроил свое возвращение, противоречит лишь случайное замечание Тёрка (о котором Бёрджесс не знал) о предыдущих нарушениях правил дорожного движения. Это замечание стало последним гвоздем в крышке гроба. Инцидент с нарушениями скорости также стал последней каплей, переполнившей чашу терпения его коллег в посольстве. Плохая репутация Гая, всегда следовавшая за ним по пятам, теперь его настигла. Как писал Роберт Сесил, «ни любовь к быстрой езде, ни склонность Бёрджесса к случайным гомосексуальным связям не были ни для кого новостью. Просто тот день оказался для него неудачным»[708].

Как-то утром весной 1951 года, согласно одному из отличающихся друг от друга рассказов об этом эпизоде, Майкл Стрейт выезжал из посольства на своей машине, когда увидел человека, тщетно пытавшегося остановить такси, которые проносились мимо него. Это был Бёрджесс.

«Он сел рядом.

– Вы можете подбросить меня в центр? – спросил он. – Я потерял машину. Точнее, ее у меня забрали.

Стрейт утверждал, что был удивлен и возмущен, узнав, что его кембриджский сверстник с октября находился в Вашингтоне.

– Ты сказал мне, что собираешься уйти из Форин Офис. Ты дал мне слово.

– Разве? Возможно»[709].

Стрейт еще сильнее забеспокоился, узнав, что Бёрджесс занимается в посольстве дальневосточными делами. В октябре южнокорейские и американские войска пересекли 38-ю параллель и начали продвижение к реке Ялу, где их встретили крупные силы китайцев. Он сказал Бёрджессу, что тот знал о планах наступления в Северную Корею, и, вероятно, сообщил информацию в Москву, откуда ее передали в Пекин. Если так, Бёрджесс стал причиной гибели множества американских солдат. В свою защиту Бёрджесс заявил, чтобы этих планах знали все, включая китайцев. Стрейт не был убежден.

«– Сейчас мы в состоянии войны. Если ты не уберешься подальше от правительства в течение месяца, начиная с сегодняшнего дня, клянусь, я обращу все это против тебя.

Гай улыбнулся и вылез из машины.

– Не беспокойся, – сказал он. – Я как раз собираюсь отплыть в Англию и, как только прибуду туда, подам в отставку»[710].

Понятно, что эта встреча могла состояться только после увольнения Бёрджесса в апреле. Стрейт утверждал, что не знал о пребывании Бёрджесса в Вашингтоне до «случайной» встречи в марте, не с Бёрджессом, а с бойфрендом Бланта по имени Джон Блейми. Тот ехал в Вашингтон, и Блант воспользовался возможностью и передал Бёрджессу экземпляр своей последней книги The Nayion’s Pictures. Бёрджесс заявил Блейми, что не имеет времени с ним встретиться, и Майкл Стрейт поужинал с Блейми, и книга не попала к адресату[711]. Согласно Модину, не может быть сомнений в том, что в книге было послание для Бёрджесса – предупреждение, чтобы он как можно скорее покинул Соединенные Штаты[712].

В течение последних недель пребывания в посольстве Бёрджессу поручались самые нудные задания, такие как составление ответов на шквал возмущенных писем в посольство после того, как Трумэн 11 апреля уволил генерала Макартура, якобы под давлением британцев. Гринхилл писал: «Он сидел погруженный в тягостные размышления среди переполненных пепельниц. Спустя много дней он написал личное письмо Дональду Маклину, главе американского департамента в Форин Офис, в котором проанализировал корреспонденцию»[713].

Большая часть дня Бёрджесса проходила в визитах в кабинеты других коллег, чтобы высказать свои жалобы, или в хождении взад-вперед по библиотеке посольства. Глава службы безопасности Фрэнсис Томпсон «старался наблюдать за ним и пришел к выводу, что Бёрджесс испытывает сильное умственное напряжение. Возможно, у него даже есть признаки безумия. Слишком уж эксцентричным являлось его поведение. Хотя его поведение никогда не могло считаться нормальным, поскольку у него напрочь отсутствовали даже самые элементарные социальные навыки»[714].

На третьей неделе апреля он совершил короткое путешествие в Нью-Йорк, где встретился с У.Х. Оденом, а в субботу 28 апреля Бёрджесс покинул Вашингтон навсегда. Той ночью он написал Поллоку: «Какими бы ни были причины твоего молчания, я не мог не написать это письмо. Слава богу, я возвращаюсь в Англию. «Квин Мэри» отплывает 1 мая. Не знаю, когда она прибывает, но ты сможешь это узнать. Думаю, существует высокая вероятность войны, и если да, то очень скоро. Поэтому я рад возвращению. …Это место смердит»[715].

Накануне вечером в шумном ресторане он и Филби обсуждали план вывода Маклина. «Бёрджесс не выглядел довольным, и я не знал, о чем он думает.

– Не уходи, – сказал Филби, когда на следующее утро вез Бёрджесса на железнодорожный вокзал»[716].

Бёрджесс провел несколько дней в Нью-Йорке – в состоянии постоянного опьянения – с Аланом Маклином. Вечером перед отплытием была устроена прощальная вечеринка для нескольких друзей. Там был и Норман Люкер, работавший на Би-би-си в Рокфеллеровском центре. Позже Люкер писал: «Вечером, большая часть которого была посвящена музицированию для гостей, современная политика не обсуждалась. Только далеко за полночь Бёрджесс все же упомянул о ней. Он сказал, что никогда не забудет этот вечер в кругу друзей. Он считал, что война неизбежна и, вероятно, начнется в течение десяти дней. Поскольку он был немного пьян, это замечание не произвело на меня впечатления. Однако он считал это важным и повторил при свете дня, будучи абсолютно трезвым, на следующее утро»[717].

Бёрджесс пил, но это не мешало ему думать, и он спросил Люкера, может ли позаимствовать у него «звуковое зеркало» – в то время так называли магнитофоны, – чтобы записать свои впечатления о Черчилле для потомков. Дэвид Бринли, друг Бёрджесса, вспоминал: «Он начал рассказывать нам об интервью, которое, по его утверждению, провел с Черчиллем. Он подражал голосу Черчилля, и это было очень забавно. …Он говорил больше получаса. А потом он запел. Он был расслабленным, но не пьяным – ни в коем случае»[718].

Люкер был удивлен, когда Бёрджесс, покинувший вечеринку только около трех часов ночи, на следующий день явился к нему еще до ланча. Его пароход отплывал в три часа. Он попросил еще раз прослушать пленку, на случай если там есть что-то непотребное. Когда дело было сделано, Бёрджесс сказал: «Вот и хорошо. Это интересная история и хорошая запись. Мне хотелось бы получить ее копию». После этого он сел в ожидавшее его такси.

Было ли это дорогое для него воспоминание о важном моменте в жизни? Или запись имела большее значение, являясь осторожным напоминанием о высоких связях Бёрджесса?[719]

Глава 30. Назад в Британию

Большую часть пятидневного путешествия через Атлантику Бёрджесс пил. Обстановку оживлял лишь его молодой приземистый спутник по имени Бернард Миллер, который, как позже утверждал Бёрджесс, руководил прогрессивным театром, расположенным за пределами Бродвея. Он вышел в Шербуре[720].

Бёрджесс прибыл в Саутгемптон 7 мая. Его встретил Энтони Блант. Они вместе вернулись в квартиру Бланта возле института Курто, и Бёрджесс передал ему все, что узнал Филби о поисках Гомера и выводе Маклина. На следующий день – это был вторник 8 мая – Блант встретился с Модиным и сообщил, что Маклин вот-вот будет разоблачен. Центр отреагировал незамедлительно. Сообщение было ясным и недвусмысленным. «Мы согласны на организацию перехода Маклина. Мы примем его здесь и обеспечим всем необходимым, если он хочет завершить это»[721].

Тем временем Бёрджесс отправился в Беркшир навестить Горонви Риса и привез подарки, в том числе два ковбойских костюма со шляпами и пистолетами, джинсы, а также пластиковый тазик для стирки. Он настоял, чтобы миссис Рис испытала этот тазик на прочность, проехав по нему на машине. Качественное изделие вернулось в первозданную форму. Он также с радостью встретился с полосатым котом Рисов, Бёрджессом[722].

Рис посчитал, что Бёрджесс находится в лучшей физической форме, чем был до отъезда. «Его костюм был отглаженным, носовой платок чистым, даже ногти были почти чистыми. …Он был весел, дружелюбен и возбужден – таким я его давно не видел.

…Но вместе с тем было ясно, что он взволнован, словно пытается справиться с сильным давлением»[723].

Бёрджесс рассказал о своей тревоге относительно американской внешней политики, об угрозе маккартизма и войны и о том, что Форин Офис этой угрозы не видит. Он показал написанный им анализ американской политической позиции, который посол Оливер Франк запретил отправлять в Лондон, но теперь он обязательно покажет его главе дальневосточного департамента и бывшему государственному министру иностранных дел Кеннету Янгеру.

«Неожиданно у меня появилось неприятное чувство, что я разговариваю с лунатиком. Раньше такого не было, несмотря на то что его поведение зачастую бывало чудовищным. Он всегда очень четко понимал деятельность английской социальной и бюрократической системы. Теперь, казалось, он желал все это отбросить, но зачем? Это я не мог понять, как ни пытался»[724].