Лепестки розы мира - Владислав Николаевич Дебрский

Он служил в то время в армии. Был он уже «дедушкой», и времени для предания своему новому увлечению было у него с лихвой. Для начала, в библиотеке, он взял книгу Дюма, но первоисточник его не вдохновил. Он полюбил именно фильм, с его актёрами, диалогами, музыкой. Среди молодых солдат, он нашёл бойца, который взялся обучить его игре на гитаре. Репертуар, который его интересовал, вы угадаете без труда. Начал отращивать усы. Особое удовольствие ему доставляло разворачиваться на каблуках. Кажется, это был единственный прием заимствованный им непосредственно из книги. На гражданку он уходил с уже приличными усами под дикий рёв своей роты: «Пора-пора-порадуемся!» После армии его приверженность мушкетёрской тематике не пропала. Наоборот, поощряемая многочисленными друзьями и невзыскательными девушками, она стала его неотъемлемой чертой. Отец Первого Посланника, по вечерам, глядя из окна во двор, где его сын горланил под гитару песни из фильма, утешал растерянную супругу: «Ничего, перебесится». При этом он всякий раз поглядывал на часы, словно этот процесс должен начаться с минуты на минуту. Через некоторое время, когда волна популярности фильма стала угасать, друзья и девушки свои восторги о недавнем центре внимания, в лице Первого Посланника, переменили на шутливый тон, а потом и вовсе на издевательский. Потерю интереса к своей персоне Первый Посланник перенёс мужественно. Он взял в жёны оставшуюся единственной из числа бывших поклонниц романтическую девушку. А ещё через некоторое время судьба преподнесла ему подарок – он приобрёл настоящего друга. Это был Второй Посланник. Познакомились они стоя в очереди за пивом на Северной. Вперёд Второго Посланника в очередь влез местный приблатнённый скандалист. Но этого ему показалось мало, и он решил что Второй Посланник идеально подходит под объект насмешек и издёвок. Второй, хоть и имел явные физические преимущества, но в словесных баталиях был не силён. За Второго решил вступиться Первый. Но никаких словесных аргументов приблатнённый не воспринимал, и в итоге, был за шкирку запущен Вторым в кусты. Получив публичное унижение, из кустов скандалист появился вооружённый ножом. Блеск клинка, – пусть и не шпаги, но всё же, – возродил начавший уж было угасать мушкетёрский запал. И Первый отважно бросился на негодяя с возгласом: « Я к вашим услугам, сударь!» Правда очередь услышала это восклицание, как другое, но нечто похожее по стилистике: «Ну, держись, падла!» Противник был обезоружен и, ценой разбитой об его голову трёхлитровой банки, повержен наземь. Очередь действия Первого одобрила восторженным возгласом. Напрасно приблатнённый надоедала взывал к милости. Добровольные помощники, которые тут же нашлись, волоком и пинками отправили скандалиста в кусты, из которых, до этого, он вышел с ножом. Через полчаса Первый и Второй пили пиво из канистры Второго в его гараже.

Второй посланник был знаменит тем, что очень редко заканчивал начатую фразу до конца, для общения с миром он обычно старался использовать односложные предложения, но все его прекрасно понимали. Я думаю, даже древние спартанцы были бы восхищены его лаконичностью. В день знакомства, когда пили пиво в гараже Второго, и Первый спросил его женат ли он, Второй залпом выдал всю информацию о своей семье. «Валюшка, – улыбнулся он, – сын, – он показал рост четырёхлетнего мальчика, – а старшая, всё – Первое сентября». И стало сразу понятно, что он любит и уважает жену, обожает сына и первоклассницу дочь. Жена Второго понимала не только усечённые предложения своего супруга, но, даже, когда он не использовал вообще никаких слов. Ей было достаточно одного взгляда на Второго. Возможно, она владела какой-то методикой распознавания сигналов по радужной оболочке глаз. Не знаю. Знаю только, что Второй свою жену слушал беспрекословно. Поскольку сама Валентина выросла в семье, где алкоголь был непременным атрибутом на столе, в своём доме она его исключила полностью, но к выпивкам Второго в гараже и на даче относилась спокойно. Кстати, Первый стал единственным человеком, с кем она позволила своему мужу общаться. Скорей всего, из жалости к Первому. Для неё он был «чудик неприкаянный». А вот Второй восхищался своим другом. Он мог слушать его часами. Все рассуждения Первого на тему благородства, чести, справедливости, он разделял безоговорочно. Они дорожили своей дружбой, и не считаясь с обстоятельствами, старались помогать друг другу во всяком деле.

В девяностые годы, когда верхушка страны объявила, что отныне государственный состав переставляется на рыночные рельсы, многие при этой пересадке потеряли и места, и имущество. Друзья не стали исключением. Оба остались без работы. Через некоторое время от Первого ушла жена. А жена Второго, поработав некоторое время продавцом на рынке «Факел», вскоре сама открыла несколько точек на этом рынке. Времени на воспитание детей и мужа у неё не хватало катастрофически, поэтому дома она требовала всего лишь: от детей – хорошо учиться, а от мужа – не пить с Первым всякую сомнительную дрянь. Но при отсутствии должного контроля, её требования не выполнялись ни детьми, ни мужем. Ощущать себя иждивенцами: Первому – на шее родителей-пенсионеров, а Второму – у своей Валюшки, – было горько и тошно от обиды и бессилия что-либо изменить. Они хватались за любую работу, но работу находили или временную, или сталкивались с проходимцами и сквалыгами. Вот и в это субботнее утро они несколько часов разгружали фуру с овощами на Сакко и Ванцетти. Хозяин товара, Надир, коммерсант с Центрального рынка, заплатил, как и обещал – мало, но при этом разрешил им набрать овощей в пакет. На рынке они купили буханку чёрного и сигарет и отправились на дяди Колину улицу, чтобы приобрести Ноннкино пойло. Ноннки дома не оказалось. Друзья решили выяснить её местонахождение. Улица была пуста, и только со двора главного Ноннкиного врага были слышны голоса. Своим постоянным клиентам Ноннка строго-настрого запретила общаться с дядей Колей, и вообще стараться не попадаться ему на глаза. Но в этот день друзья, почему-то, решили пренебречь Ноннкиными инструкциями.

Первый и Второй подошли к калитке, в тот момент, когда сердце Татьяны исполняло гимн Свету. Первый поправил шляпу, раздвинул пошире воротник рубашки, прокашлялся и обратился в сторону беседки:

– Эскузи муа, господа!

– Кноннкештоль? – мгновенно откликнулся дядя Коля.

– Да, к этой звезде. Салон мадам Нонны закрыт, – с недоумением произнёс Первый. – Миль пардон, господа, вы не знаете, она сегодня будет принимать?

– Не будет её, не ждите, – стараясь изобразить искреннее сочувствие, принялся сочинять дядя Коля. Он знал, что в этот день Ноннка всегда уезжала на кладбище на могилы мужа и сына, но сказал так: – Вчера вечером её спиртом шесть человек отравилось. Насмерть. Так, что даже ослепли. А