Быть Лолитой - Элиссон Вуд

нужно поместить в банку или конверт, чтобы крылья были плотно закрыты. Но сначала нужно защемить ей грудную клетку, такая техника используется, чтобы умертвить, поразить бабочку моментально. Таким образом она не повредит себя в панике. Потому что если крылья испорчены, вся бабочка никуда не годится. Таким образом бабочку удушают. Бабочки не издают ни звука. Они скукоживаются, но если бережно хранить, то можно их увлажнить, сделать снова пригодными для показа. Бабочки, сохраненные между стеклянными панелями, останутся навеки красивыми. «Красота плюс жалость – вот самое близкое, что мы можем получить, к искусству», – заметил Набоков.

В книге Набоков убивает Лолиту до того, как она успевает завершить свой жизненный цикл. Она беременна, но умирает во время родов, вместе с ребенком. Если в становлении женщиной, взрослым человеком, важную роль играет становление матерью, то Лолита до этого не добирается. Набоков сделал ее нимфеткой навсегда.

Я шла домой с иголкой для бабочки в кармане и фотографией своей бабочки на телефоне. Выбрала простую рамку из черного дерева, чтобы разместить ее, ничего нарочитого, чтобы не отвлекало от ее врожденной красоты. Для нее отлично подойдет место на стене над моим столом дома, где я сижу и пишу; место, куда мои глаза и так поднимаются, когда я теряюсь между слов и страниц. Теперь, когда я потеряюсь, мои глаза найдут мою собственную «Набоковскую Синюю» под стеклом. Я не могу подержать ее, моя кожа слишком маслянистая, а ее крылья слишком деликатные. Между нами всегда будет холодное расстояние. Если я постучу по стеклу, ничего не случится, она мертва. Может, глядя на нее, я, наконец, все пойму.

11

Я люблю преподавать. Покинув некоммерческий мир и больше не работая ежедневно с подростками, я скучала по всему этому. Но я знала, что буду преподавать «Введение в писательское мастерство» для студентов в университете Нью-Йорка, как магистрант. Провела недели за конспектами, записывая каждое слово на курсе «Сильные женщины», слушая советы своих пишущих друзей.

В первый день передо мной оказалось пятнадцать студентов, сидящих лицом к доске. Стоял две тысячи восемнадцатый год, повсюду маркерные доски, но в моем кабинете – меловая. Мягкий запах мела заставил меня мысленно вернуться в его класс, к его рукавам рубашек, его кончикам пальцев. Теперь, однако, мел в моих руках.

Я уже начала писать книгу. Уже начала писать о том, что происходило со мной в классах школы, а позже в отельных номерах. Уже начала попытки запечатлеть все на страницах.

Написала свое имя большими буквами на доске – ПРОФЕССОР ВУД – и будто ощутила разряд тока. Написала название курса ниже и сделала шаг назад, глядя на все это. Рукава моего вельветового жакета уже украшены мелом. Комната словно дышала вокруг меня. Я вслушалась в свое сердцебиение. Увидела перед собой учителя у другой доски. Продолжила писать.

Начала урок, следуя конспектам шаг за шагом, остановившись на разделе о «Благосостоянии студентов», вслух читая, где студенты могут получить помощь, если страдают от депрессии или тревожного расстройства, или им просто нужно с кем-то поговорить. Бесплатные консультации и круглосуточная горячая линия для студентов. Я прочла всю фразу, которую обвела и подчеркнула: «Если у меня будут сомнения по поводу вашего благосостояния, я обращусь в центр помощи относительно вас без колебаний. Это вовсе не означает, что у вас неприятности. Это лишь для того, чтобы убедиться, что у вас все хорошо». Я написала все это, думая о своих прежних учителях, о том, что хотела бы, чтобы они сделали тогда для меня.

Я составила уроки так, чтобы чтение состояло практически полностью из писательниц или писателей, не относящих себя к какому-либо гендеру, заменила готическую фантастику Эдгара Аллана По на произведения Кармен Марии Мачадо, взяла «Голодные игры», чтобы рассказать о путешествии героя вместо романов Диккенса. Вместо «Над пропастью во ржи» я рассматриваю «Под стеклянным колпаком», чтобы показать, как юный протагонист преодолевает препятствия на пути к взрослению (если говорить упрощенно об обеих книгах), отмечаю великолепный слог Плат и чувственность ее произведений. Литературные законы, которые я использую и которыми делюсь с учениками, включают Клаудию Рэнкин, Айлин Майлз, Лесли Джемисон, Джамайку Кинкейд, Натали Диас, Грейс Пейли, Аду Лимон, Мэгги Нельсон, Морган Паркер. Я рассматриваю писательниц, чьими произведениями восхищаюсь и жизни которых хочу ставить в пример своим студентам.

И я рассказываю про «Лолиту».

Теперь уже рассказывала студентам о «Лолите» пять раз. На моих занятиях большинство присутствующих – молодые женщины, иногда только молодые женщины. (Подзаголовок моего курса подразумевает эту выборку.) «Лолита» является кульминацией моего курса. Мы не читаем книгу полностью, только первые десять глав. Я ни за что не стану требовать прочтения целой книги. Я вижу «Лолиту» именно такой, какой она есть: красивой, полной проблем и слишком затянутой.

Чтобы проиллюстрировать силу слова, я раздаю распечатки первых строк: «…свет моей жизни, огонь моих чресел». Мы читаем вслух столько раз, сколько потребуется, чтобы каждый произнес ее имя: «Ло. Ли. Та.». Я раздаю мелки и прошу выделить каждый момент, где находятся художественные приемы – аллитерация, повтор, созвучие гласных, созвучие согласных, аллюзии. Студенты замечают много букв «л» в этом отрывке, много букв «т». Замечают, что ее имя упоминается в четырех параграфах одиннадцать раз. Что самое первое слово в книге – Лолита. Как все это соединяется, говоря читателю с самых первых страниц, что эта книга помешана на том, чтобы соблазнить тебя и девочку по имени Лолита.

Мы изучаем книги вместе со стихотворением Эдгара Аллана По «Аннабель Ли». Я указываю на строчки, где Набоков использует язык Эдгара По («Когда я был ребенком и она ребенком была», «В некотором княжестве у моря»), показывая, как он использует аллюзию, чтобы подчеркнуть власть Гумберта, как это заставляет его выглядеть умнее и сильнее, несмотря на то, что это вовсе не его слова. Как все это не что иное, как обман.

Затем мы читаем «Мужчины объясняют мне Лолиту» Ребекки Солнит, рассматривая историю насилия над женщинами в «классической» литературе через призму культурного контекста и то, что наша культура подразумевает под понятием «великие писатели» – которых считают гениями, которые таковыми не являются. И то, что это понятие слишком часто неразрывно связано с гендером.

Последнее произведение, которое мы читаем вместе на курсе – пародийную историю МакСвини «Если бы женщины писали о мужчинах так, как мужчины пишут о женщинах». После пятнадцати недель вместе каждый понимает шутку. Мы все смеемся, и класс наполняется весельем.

Иногда студенты комментируют книгу, говоря о соблазнении читателя что-то вроде «это