Тудор Аргези - Феодосий Видрашку

«Смотрел я на тебя, Иван, как на доброго, наивного, правоверного христианина. Вопреки мнению тех, которые видят в вас, русских, беспробудных пьяниц и утверждают, что водка — это составная часть вашей жизни, ты доказал обратное… На той окраине, где ты жил… твое слово вызывало уважение и на тебя смотрели как на особого, излучающего свет человека. Стал уважать тебя даже сам Нае, хозяин корчмы, который поначалу сердился, что ты отговариваешь его клиентов от рюмки. Твоя доброта, твое простое человеческое поведение заставляли любителей громких скандалов вести себя тише; окровавленных черепов, поножовщины, разбитых столов и витрин становилось меньше. Когда же под твоими узловатыми, огрубевшими пальцами… вздрагивали струны балалайки, происходило чудо — корчму затопляли таинственные звоны далекой русской степи. Тебя любили, Иван, и восхищались тобой. Все чувствовали себя в долгу перед тобой, Иван, но им не было чем отплатить тебе. Они дарили тебе лишь свою любовь и уважение. Даже самый ограниченный посетитель корчмы Нае в глубине души понимал, что ты сама доброта… Встречали тебя с радостью и по-братски протягивали руки:

— Норок, Иван! Сыграй нам что-нибудь русское…

— Хорошо.

Но однажды, Иван, злой дух проник в заведение корчмаря Нае. Группа полицаев неожиданно окружила тот домик. Они держали в руках вороненые пистолеты как в гангстерском фильме, закрыли все выходы и потребовали от клиентов удостоверения личности. Один из полицаев заметил твою балалайку и заорал во все горло:

— Вот большевик! Хватайте его!

Они надели на тебя наручники. Ты опустил глаза и, окруженный стволами пистолетов, шагнул в ночь…

Как жалко, Иван! Ты был таким порядочным человеком и, может быть, даже не замечал, что твое появление в корчме Нае было настоящим событием, ты поселил в огрубевших от стольких бед и страданий сердцах надежды, слабый луч грядущего рассвета…»

У Аргези еще нет представления о русских, включившихся в борьбу за переустройство старой России. С новым, советским человеком он встретится только после освобождения Румынии от фашистского ига.

1928 год. Весь мир празднует столетие со дня рождения Льва Николаевича Толстого. В «Записках попугая» публикуются не только яркие статьи, в которых Аргези и его товарищи пытаются как можно, глубже и в то же время понятнее для широкого круга читателей дать образ Толстого, показать его значение для всемирной культуры. Аргези объясняет появление титанической личности Толстого титаническим образом России, русского народа. Он рисует для своей газеты портрет Толстого, вспоминает давние, юношеские споры с его книгой «Что такое искусство?», замечает, что личность яснополянского гения будет господствовать над веками. «Его литературная работа, его литература подобна выданным на-гора ценностям из самых отдаленных глубин трудом гиганта, пробивающим себе дорогу к неизведанным недрам земли. После такой изнурительной, нечеловеческой работы яснополянский старец вскинул на спину котомку и, опираясь на посох, пустился в путь. Он не умер. Он улегся от усталости на твердой земле своей и заснул между Иисусом Христом и Жан-Жаком Руссо…»

Одновременно с изданием «Записок попугая» Тудор Аргези продолжает работать над переводами из русской литературы. Он готовит новое издание «Записок из мертвого дома» Достоевского, пишет несколько статей о нем, переводит «Молох» Куприна, рассказы Салтыкова-Щедрина, готовится к переводу «Мертвых душ» Гоголя и к давно задуманному переводу всех басен Крылова. Параллельно он работает над переводом полного собрания сочинений Мольера. Выходит второе издание «Подогнанных слов», готовятся к выходу новые книги его прозы.

Творчество Тудора Аргези, как и всех великих поэтов, не ограничивается только поэзией. Его книга «Деревянные иконы, или Воспоминания иеродиакона Иосифа» (1929 г.) — сборник антиклерикальных выступлений и впечатлений писателя о годах, проведенных в монастыре Черника и среди окружения митрополита Иосифа Георгиана. Позже Аргези говорил, что это писалось «в эпоху, когда раздавался звон барабанов фальшивого политического православия, выразителями которого являлись два-три авантюриста с не принадлежащим им крестом и с гнилушками за пазухой». Вторая книга — «Черные ворота» (1930 г.) содержит все, что пережил Аргези в тюрьме «Вэкэрешть». Ее отличает глубокое проникновение в психологию узников и карателей румынской тюрьмы. Аргези и здесь обличает капитализм.

В 1933 году выходит третья книга прозы Аргези «Таблеты из страны Кути». Страна Кути — выдуманная, фантастическая страна, населенная свифтовскими героями. Но каждый узнает в ней современную Аргези Румынию, с политиканством и демагогией ее руководителей, нищетой и бесправием народных масс. Автор с пристальностью археолога углубляется в исследование всех социальных слоев. Смотрите, судите и ужасайтесь!

Появившиеся один за другим романы «Глаза божьей матери», «Кладбище благовещения» и «Лина» — произведения многоплановые. «Глаза божьей матери» — поэма в прозе. Главная ее тема — беззаветная, самоотверженная любовь матери к сыну, конфликт личности и общества. «Кладбище благовещения» — место действия второго романа. Те же проблемы социальной неустроенности волнуют писателя. Выход ему видится в страшном суде, когда даже мертвые станут из могил и будут судить строй, в котором единственный путь к спасению — кладбище.

Аргези находит время, чтобы создать и книгу литературных кроссвордов. И после «Подогнанных слов» называет свое новое произведение «Слова подогнанные и перекрещенные». Зная слабость румына ко всякого рода играм, он сочиняет своеобразную игру для ознакомления широкого читателя с современной литературной жизнью.

Когда же он успевает столько делать? Где тайна его невиданной работоспособности?

Баруцу снова долго не засыпал и донимал мать вопросами: «А почему Тэтуцу все время пишет? Он что, сочиняет слова?» Про слова сын спрашивал впервые. И Параскива решила рассказать об этом мужу. Правда, и она призадумалась — Тэтуцу на самом деле сочиняет беспрерывно слова. Может быть, неправильно будет говорить «сочиняет», слова, из которых он складывает свои стихи, свои рассказы, существуют, они ведь не выдуманы им, но почему же тогда не все могут складывать слова так, как он? Как это происходит и почему?

Параскива тихо вошла, поставила на край стола чашечку крепкого кофе и, когда Аргези поднял глаза, рассказала ему о разговоре с Баруцу, задала свои собственные вопросы о словах.

Аргези отвлекся от недописанной страницы и стал рассуждать вслух о языке, о словах и их предназначении.

— Бесконечные тайны и чудеса затворены внутри каждого из нас. Верховная тайна — это слово. Чье оно? Человека ли? Природы ли? Не является ли слово одного происхождения с водами, с растениями, с ископаемыми, например? Я думаю, что слово наследуется так же, как биение сердца и как кровь. Каждому предмету, каждому действию, каждому явлению, существующему или изображаемому, соответствует слово. Любая идея становится действием, если она выражена в словах.

Он, как это бывало часто,