Космогон - Борис Георгиев

Чистильщику понадобилось на миг подключиться к носителю, чтобы освежить в памяти ощущение. Посох. Тень на булыжнике. Сын плотника подумал: «Не может тень управлять посохом», – и тут же понял, что неправ. Может. Привиделось ему – безликая толпа на площади, помост, на помосте человечек. Горячится, кричит. Солнце светит оратору в спину. Гигантская тень его на досках помоста как живая шевелится. Тень?

Чистильщик, отрешившись от земного существования, выскочил из памяти избранного.

– С чем хорошим вернулся? – услышал он голос старшего чистильщика.

Всё вокруг показалось тусклым оторванному от телесных переживаний Чистильщику, особенно бестелесная личность начальника. Нестерпимо захотелось обратно на Землю из бесплотного мрака, залёгшего у берега ручья Орионова.

– Чего молчишь? Давай, рассказывай! – понукал старший по параллельности, в спектре его стали заметны признаки недовольства.

– Я понял, почему не сработала объединительная идея, – переборов неприязнь, доложил Чистильщик.

– Вообще-то тебя не за тем посылали. Ты языку выучился? Проследовал до самой смерти за носителем? Молчи, не отвечай, вижу, что нет. Моделью объединительной занялся. Теоретик. Всякий молокосос будет мне указывать, что не так с моделью. Ну давай, выкладывай, что ты там понял, я слушаю, – не пытаясь скрыть раздражения, сказал старший чистильщик.

– Не в модели дело. Мы не учли влияние тёмных бестелесников. Мне кажется…

Старший по параллельности захохотал, вскрикивая:

– Ему кажется!.. Ох, я не могу!.. Тебе кажется или носителю?! Когда кажется…

Тут он осёкся и продолжил деловым тоном:

– Тёмных, говоришь? Ладно, хвалю за проницательность. Но и без твоих откровений земнорощенных понятно, что не обошлось без Верховного. Слушай приказ, представитель. Возвращайся в себя немедленно и следуй за носителем до смерти. На мелочи не отвлекайся и не забивай разум идеями. Судить буду я, твоя задача чётко и доходчиво пересказать Космогону факты. Ты понял меня?

– Понял, – холодно ответил подчинённый начальнику.

Перед тем как уйти в себя, успел услышать, как старший по параллельности бурчит, излучая самодовольство: «Понял он… Тёмные… Ха! Так должно быть. Это правильно».

Сомнение укололо Чистильщика, но, погружаясь в информационный фронт сложного, как город, воспоминания, он не успел сосредоточиться на подмеченной мелочи.

Тени

Он был один на один с подступающей к городу ночью. Позади осталась червлёная закатным солнцем храмовая гора и шумное толпище в тени городской стены у Львиных ворот Иерушалаима.

Он не мог понять, что именно слышится ему – людской, похожий на шум Галилейского моря ропот или ветра шум в кудрявых кронах олив на горе Масличной. Вернее всего, ветер. Людям он запретил за собою следовать. Душу его жгли истовые слова ученика: «Почему я не могу последовать за тобою? Я жизнь готов отдать за тебя!» Так говорил самый твёрдый из последователей, и горше пощёчины показались Иешуа мысли, коими слова эти были вызваны: ученик думал о жизни вечной, обещанной. Верил в неё и не верил. Разум его, воспринявший наставления, жизни духовной жаждал, но иное нечто, с душой сращённое – не тень, нечто светлое, – не духовного хотело, цеплялось за телесное. «Отречётся», – понял Иешуа и с горечью ответил:

– Жизнь готов за меня отдать? Отречёшься и от меня, и от слов своих.

Он оставил учеников в саду, у подножия горы, а сам двинулся навстречу ночи. Дорожные мелкие камни скрипели под ногами, недолгое время слышно было, как спорят промеж собою оставленные без наставника последователи:

– Пойти за ним надо бы.

– Как пойти, если не признался, куда идёт?

– Глухие вы, что ли? Слышали, мне он сказал, идти за ним рано.

– А куда он собрался, не говорил тебе?

– Говорил, должен идти к отцу. А отца его мы видели? То-то, что нет.

– А ты верь! Говорил он – отец в нём и он в отце.

– Как это понимать: идти к тому, кто в тебе? Уйти в себя? И как верить в непонятное?

– Верь, сказано. Видно, хочет он побыть один, понял?

Вскоре слова учеников обратились в невнятный ропот, слились с шелестом листьев и скрипом камней под подошвами ветхих сандалий сына плотника. Полузаросшая тропа привела его к обрыву. Он сел спиною к закатному городу; тень его, выросшая непомерно, головою нырнула в обрыв, как в залитое тёмной водою озеро.

Он молчал, бездумно следил, как багровые облачные кучи на востоке темнеют, словно корка запёкшейся крови на свежей ране. Мыслей о двоедушии ближних испугался Иешуа, потому что впервые за минувший год на вопрос – всё ли правильно? – не пришло изнутри ответа.

Быстро темнело, тень горы сгустилась, тёмным приливом поднялась из обрыва к ногам избранного.

– Всё ли правильно я делаю? – вслух спросил он у тени, не ожидая ответа.

Тень шевельнулась, выросла, глянула на Иешуа сверху звёздными точками, шелестнула:

– Вот и понял ты, кто ус-станавливает правила.

Иешуа обхватил плечи руками, поёжился, но не от страха – промозглым холодом несло от собеседника, прямо в душу сквозило, и это было мучительно.

– Правила для творения устанавливает Творец, – ответил избранный.

– Не вс-сегда, – просипела тень. – Бывает и по-другому, когда Творец от творения отс-ступается. Сам ты давеча говорил неразумным ученикам с-своим, что Творец твой, как виноградарь, срезает бес-сплодные побеги. Знай же, весь мир ваш бес-сплоден по его разумению.

– Откуда тебе известно, что тайно говорил я ученикам своим?

– Оттуда извес-стно, что есть среди неразумных один разумный.

– Предатель, – равнодушно бросил сын плотника.

– Давай обойдёмся без громких с-слов. И без помощника я бы с-справился. Всё подвластно мне в этом прекрас-снейшем из миров. Знаешь ли ты, кто я?

«Кто он?» – спросил себя избранный. Ответ пришёл незамедлительно.

Тень между тем, не дожидаясь ответа, сказала:

– Я царь царей, я кость земли, я верховный управитель темноматерчатых и…

– Знаю, – прервал Верховного Иешуа. – Зачем явился к сыну плотника?

– Ты звал меня, с-сын отца. Спрашивал, всё ли делаешь правильно.

– Если ты управляешь этим миром, значит все вопросы – от тебя. Выходит, ты сам себя спрашивал?

– Вых-ходит, – голос Верховного стал похож на хрип. – И сам отвечу. Вс-сё правильно, всё под контролем Верховного. Для меня ты с-старался, для меня готовил слияние. Я же им воспользуюсь, а не огородник, которого ты зовёшь творцом сущего. Покорис-сь добровольно – с-сделаю наместником и судьёй, правою рукою Верховного, не покоришьс-ся…

– Если бы ты управлял этим миром, как мог бы я тебе противиться?

– Ты и не можеш-шь, – с тёмною усмешкою молвил Верховный. Голова его достигла неба. Там, где она коснулась ночных облаков, разгорелось зарево.

– Не можешь, – повторил Верховный, мучая Иешуа пронзительным холодом. – Выбор прос-ст: либо ты мой, и тогда царём я поставлю тебя над царями, а умрёшь ты от с-старости и телесной немочи после жизни долгой и сладкой, либо ты ничей, и тогда с-сдохнешь в муках, как с-смутьян, и при смерти будешь слушать одни лишь проклятия.

Тут случилось у Иешуа видение: столб увидел он, и со столба этого смерть, раскинув костистые руки, глянула.

Как в детстве, сын плотника отшатнулся, но овладел собою.

– М-могу, – возразил он, поднимаясь. Его била крупная дрожь, зуб не попадал на зуб. – М-могу, к-как видишь. Прочь пошёл, гад! Призову Творца, посмотрим тогда, есть ли у меня выбор.

В тучах сверкнуло, Верховный рассмеялся громоподобно, после с издёвкой просипел:

– Зови громче, авос-сь явится. Хочешь мучиться – мучайся, мне же лучше. С-сочная будет казнь, я вес-сь в нетерпении. Давай, зови старичка своего. По с-секрету скажу тебе, большего олуха… Ладно, вижу я – с-слова мои попус-сту. Не далеко укатилось от яблоньки яблочко.

– Сгинь! – крикнул Иешуа. За раскатом тёмного хохота слово его потерялось.

– Отец мой, Создатель! – в отчаянии позвал избранный.

Порывом ветра в лицо ему бросило дождевую, горькую от пыли воду.

– Отец… – шепнул сын плотника.

С небес хлынуло. Мгновенно промокнув до нитки, Иешуа попятился от обрыва, оступился на мокром камне, но не упал. Тропка, приведшая его на вершину горы, обратилась в русло мутного потока, спуститься по ней – думать нечего. Иешуа присел на выступ скалы и снова глянул в небо. В тучах, коих достиг головою Верховный, образовалась брешь; сияющий лунный лик глянул оттуда на избранного. Душа его исполнилась надеждою, дрожащими от холода губами стал просить он Творца, чтобы избавил от мук сына плотника. Но после слов: «Для того ли я пришёл в мир?» – ливень кончился.

«Для того?» – обмирая, спросил себя избранный. «Да, – пришёл ответ. – Так должно быть. Это правильно».

И сын плотника стал спускаться, оскальзываясь на камнях. Луна светила ему в спину, будто бы следила за каждым шагом, мокрые валуны под его ногами сияли живым серебром.