Стрижи - Фернандо Арамбуру
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
30.
Своего отца я по-настоящему возненавидел после его смерти. Раньше мне не хватало на это смелости, ее не хватало даже на тайную ненависть, поскольку чудилось, будто он способен читать мои мысли. Главным было держаться от него на должном расстоянии, но я боялся его не как деспота, от которого ждешь беспредельной жестокости. Нет, рядом с ним меня переполняло сознание собственной никчемности и невезучести. Это чувство разъедало душу и только крепло, когда отцу вдруг случалось проявить ко мне дружелюбие. Я терзался мыслью, что он может подумать, будто я готов притворяться, чтобы заслужить его улыбку, одобрительный хлопок по плечу или доброе слово. Я испытывал к отцу страх с прожилками восхищения и, пожалуй, любви. Пока мы не похоронили его, мне трудно было понять, сколь пагубную роль он сыграл в моей судьбе. До сих пор я стыжусь не того, что боялся отца, а того, что не сумел перенять у него приемы, которыми он внушал страх окружающим. Больше всего я ненавижу отца за то, что я не такой, как он. Мне никогда не удалось бы ни занять его место, ни распространять вокруг такую же плотную и мощную тень. Это очевидно. Но тут надо пояснить: я хотел бы быть не таким, как он, а стать им самим, в точности им самим – носить его вельветовый пиджак, иметь такие же желтоватые усы, так же презирать всякие нежности, и чтобы от меня исходил тот же запах – тогда он мне не нравился, а теперь я горько тоскую по нему. Я был старшим сыном в семье, и, видимо, мне вменялось в обязанность заполнить пустоту, которая образовалась в нашем доме после смерти папы. У меня это не получилось. У Раулито, по счастью, тоже, иначе я оскорбился бы до глубины души.
Ни я, ни брат не обладали личностью нужного масштаба, чтобы хотя бы примерить на себя роль нашего отца. В его присутствии мы никогда не отважились бы даже на робкую попытку бунта. Моя ненависть к отцу – это посмертная ненависть, она помогает вообразить, будто я наконец-то вскарабкался на заданную им высоту – и он не может сбросить меня вниз одним своим взглядом или суровым молчанием. На самом деле себя-то мне обманывать незачем: ненависть к отцу – это чистая и благородная ненависть, какая бывает между мужчинами разного возраста и разного положения. Такое вот воздаяние по заслугам со стороны приниженного создания по отношению к человеку, который и сам себя ненавидел. Иногда, когда я принимаюсь раздумывать о всякой ерунде личного свойства, мне начинает казаться, что папа гордился бы этой ненавистью, ведь она очищает мои воспоминания о нем от горечи и, на взгляд более или менее доброжелательных судей, могла бы считаться свидетельством психической устойчивости его старшего сына. Одним словом, из всех моих ненавистей именно эта, обращенная на покойного отца, вне всякого сомнения, доставляет мне наибольшее удовольствие. И сейчас, трудясь над этими заметками, я наливаю себе рюмку коньяку, чтобы выпить за нее. Ведь обычно случается так: умирает кто-то из членов нашей семьи, и мы сокрушаемся, что позволили ему уйти, не успев высказать, как сильно его ненавидели или любили. Или ненавидели и любили по очереди. Мне жаль, папа, но я ни разу не отважился посмотреть тебе в глаза, положить руку на плечо и сказать спокойным и твердым голосом, что ты очень странный тип – наполовину бог, наполовину скотина.
31.
Самая закоренелая ненависть в моей жизни – это ненависть к брату. Самая последовательная или ортодоксальная, если воспользоваться определением Кастильи дель Пино[19], который в своем исследовании, попавшем мне в руки несколько лет назад, отождествляет ненависть с желанием уничтожить ее объект.
Почему мы ненавидим того или иного человека? Потому что он нам противен, или он становится нам противен, потому что мы его возненавидели? Что касается моего брата, то тут для меня такой дилеммы не существует. Скорее всего, речь идет о случае, когда следствие порождает собственную причину. Иначе говоря, следствие, вероятно, и является причиной причины, как причина является следствием следствия. Выражая свои мысли с помощью таких вот словесных кульбитов, типичных для философов-любителей, я вдруг чувствую себя так, словно веду урок в школе.
В своей работе Кастилья дель Пино приходит к выводу, с которым я не могу согласиться, хотя не исключаю, что просто плохо запомнил ход его рассуждений. Он пишет, что человек не должен ненавидеть того, кого считает ниже себя, иначе это поставит под угрозу цельность его собственной личности. Так вот, за всю свою жизнь я ни на секунду не переставал видеть в брате существо ниже меня самого и при этом ненавижу Рауля до такой степени, что готов радоваться его несчастьям. В детстве я постоянно желал ему смерти. Просто мечтал, чтобы он навсегда исчез из моей жизни. Чтобы родители определили его в интернат или отдали на усыновление в другую семью. Но предпочтительной мне до сих пор видится все-таки смерть, и как можно более мучительная.
Помню, в детстве я молился ночами, чтобы Раулито умер от лейкемии, как, по слухам, умер один мальчик из нашего района. Мне бы доставило тайное удовольствие присутствовать на похоронах маленького брата, подойти к краю могилы и бросить на гроб горсть земли с мелкими камешками. Я часто говорил ему примерно следующее:
– Ты скоро умрешь. Может, через неделю тебя уже положат в гроб. А гроб, он такой тесный, что ты не сумеешь там даже пошевелиться, и маму с папой звать будет бесполезно – твоих криков все равно никто уже не услышит.
И я продолжал стращать его, пока он не пускался в рев.
Разумеется, сегодня моя вражда к нему поутихла, и это, как я уверен, объясняется тем счастливым обстоятельством, что мы с ним редко видимся. По негласному соглашению мы стали друг друга избегать.
Ненависть, которую я испытываю к брату, корнями уходит в природу. Я ненавижу его за то, что он родился, что своим присутствием и своим плачем отнимал у меня внимание родителей. Нельзя сказать, чтобы между нами произошел какой-то конфликт,
