Смола - Ане Риэль

– не знаю сколько времени прошло, минута или целый час, – открылась входная дверь. Я сжалась от страха, потому что не ожидала увидеть его именно там. Мне пришлось немного повернуться, чтобы было лучше видно, что там происходит. А может, я сделала это, просто чтобы немного размяться.

В этот самый момент он увидел меня. Никогда не забуду, как он крикнул: «Эй, ты!» Впервые за очень долгое время со мной говорил кто-то, кроме папы.

Наверное, нужно было скорее хватать стрелу и стрелять. Я уверена, что попала бы ему в сердце. Это было легко – он стоял у двери на верхней ступеньке.

Но я не хотела стрелять. Когда сердце бьется так громко, что его стук можно услышать, в него не хочется целиться. Я не хотела стрелять в чье-то сердце.

Поэтому я решила бежать.

Я выбрала безопасный проход мимо сарая и побежала направо между вещей в лес к тому месту, где пряталась до этого. В гуще он не сможет меня поймать. К тому же я уже была на шаг впереди. Странно – я не хотела, чтобы он меня поймал, но в чем-то сомневалась, и поэтому бежала не так быстро, как могла.

Мне казалось, что сердце само пыталось выпрыгнуть из моей груди и вернуться обратно. При этом кто-то как будто бил по нему снаружи, чтобы вернуть на место. Или бил, чтобы вернуть на место меня? Может, это был Карл.

У леса я остановилась, чтобы посмотреть, догоняет ли он. Незнакомец был уже близко. Значит, он выбрал путь без ловушек мимо конфорки. Он что-то кричал, но я не слышала.

Единственное, о чем я думала, было то, что он бежит прямо на меня. Еще немного – и он доберется до комбайна.

Я хотела бежать дальше, но не могла.

Вдруг прямо перед моими глазами что-то резким рывком подбросило его в воздух и потащило наверх, так что он повис и болтался под комбайном.

Вниз головой.

Прямо как в Шервудском лесу.

Одну его ногу туго стянула петля, другой он тряс в воздухе. Он махал руками, пытаясь дотянуться до земли, но ничего не получалось. Пока он вертелся, петля на шее ослабла и упала на землю.

Он был похож на рыбку.

«Сними меня отсюда!» – закричал он.

Я не знала, что делать.

Я просто стояла и чего-то ждала. Он все кричал и кричал, а я все стояла и стояла. Не двигаясь. В этом мне не было равных.

Он вдруг перестал бороться, и из его голоса пропала злость. Он медленно просто качался и крутился, как когда-то скрипка над нашей плитой или елка на потолке, если их толкнуть и раскачать.

Он заговорил со мной, но я не отвечала.

«Не поможешь мне спуститься?»

«Я не сделаю тебе ничего плохого, я просто хочу поговорить».

«Ты же не оставишь меня висеть тут вниз головой».

Вот что он говорил.

Но я и с места не сдвинулась.

– Я только что говорил с женщиной в спальне. Вы же родственники? Она просила меня вам помочь.

Эти слова заставили меня все же немного сдвинуться.

– Помочь нам? – наконец сказала я. Я поняла, что он меня не слышит, поэтому подошла немного ближе.

– Помочь нам? – снова спросила я.

Он кивнул. Смотрелось это забавно, потому что он висел вниз головой и, чтобы кивнуть, тянул голову вверх.

Он повернулся ко мне и немного прищурился.

– Ты девочка? – спросил он.

Я кивнула.

– Это ты стреляла в собаку?

Я словно воды в рот набрала и попыталась кивнуть и покачать головой одновременно.

– Да, но я не…

Вдруг во дворе я увидела папу. Он внимательно на что-то смотрел. Затем он убрал все свои полиэтиленовые пакеты и медленно пошел в нашу сторону по безопасному пути мимо мастерской. Я видела, как его голова или он весь движется среди вещей. Он что-то высматривал, но я не понимала, на меня он смотрит или нет.

Где-то между нами вверх тормашками висел человек. Может быть, папа смотрел на него.

* * *

Папа сказал мне освободить в белой комнате место для кровати – той самой, в которой сначала спал он, а потом бабушка, когда он ее убил. Все самое тяжелое он вынес сам.

Я сделала все, как он сказал, не понимая – зачем. Мне было страшно: я не знала, что он сделает с незнакомцем и что потом будет с нами.

Когда я толкала последний мешок, то увидела этого мужчину в дверях. В комнате было не очень темно, но солнце светило ему в спину, поэтому я почти не могла его разглядеть. Но это точно был он, потому что он был больше папы, а когда он сделал шаг вперед, я увидела у него во рту что-то похожее на скрученный кусок ткани.

Он издал какой-то звук.

Я не издавала ни звука.

Потом я поняла, что папа стоял за ним. Он сказал мужчине лечь на кровать. Когда он стал двигаться к кровати, я прижалась к ящику. Мужчина посмотрел на меня, но я отвела взгляд.

Он повернулся спиной, и я увидела, что его руки связаны, а папа держит нож. Этим же ножом он резал мою сестренку.

Лучше бы у этого человека были злые глаза. Но я не видела в них злость ни сейчас, ни когда он висел у комбайна. Я вспомнила, как он плакал, когда увидел свою собаку рядом с капканом.

Злые глаза не могут плакать.

Папа привязал ноги и руки незнакомца к стойкам кровати. Штанина на одной ноге была немного задрана, и я заметила глубокую красную бороздку вокруг его щиколотки. Из нее шла кровь. При виде этого у меня неприятно заныло в животе. Наверное, ему было очень больно висеть под комбайном. И как же ему больно сейчас.

Тут я представила, как больно было кроликам, попавшим в наши ловушки, ведь я уже поняла, что темнота не забирает у них боль. Я много раз снимала петли с их перетянутых шей и видела, как глубоко проволока прорезала шерсть и мясо. Что, если эти кролики умирали не сразу? Что, если они чувствовали, как проволока проникает все глубже и глубже, а темнота так и не взяла их боль себе?

Иногда я украдкой поглядывала на глаза незнакомца. Когда он смотрел на папу, в них был страх. Когда он смотрел на меня, его глаза походили на глаза той собаки, молившей о помощи.

– Лив, останься здесь и присмотри за ним. Но близко не подходи.