Короли и капуста (сборник) - О. Генри

Обитатели квартирок, несомненно, подпишутся под каждым словом в моем заявлении, что они – самые счастливые люди на земле. Дом, в котором царит счастье, не может быть слишком тесен – и пускай комод, развалившись, превратился в бильярдный стол; пускай каменная доска заменяет трюмо, письменный стол – комнату для гостей, а умывальник – пианино! Пускай хоть все четыре стены вздумают надвинуться на вас – не беда! Лишь бы между ними хватило места для вас и вашей Дэлии. Но если в доме нет счастья, тогда пусть он будет просторен и широк – так, чтобы вы могли входить в него через Золотые ворота, повесить шляпу на мыс Гаттерас, платье – на мыс Горн, а выходить – через Лабрадор!

Джо обучался живописи у самого Маэстри – вам, без сомнения, известно его имя. Цены за уроки он заламывает высокие, обучает на уроках слегка – за что, вероятно, и снискал славу мастера контрастов. Дэлиа обучалась у Розенштока – а вы, конечно, знаете этого прославленного возмутителя спокойствия фортепьянных клавиш.

Супруги были безоблачно счастливы ровно столько, сколько у них были деньги. Так всегда получается… Но это не цинизм, поверьте. Джо и Дэлиа очень четко определяли свои цели. В ближайшее время Джо напишет такие полотна, что почтенные джентльмены с тощими бакенбардами и пухлыми кошельками будут лупить друг друга по голове за право купить его картины. Дэлиа же проникнется всеми тайнами Музыки, пресытится ими и возьмет за обыкновение, увидев пустые места в зале, лечить внезапную мигрень омарами в личных апартаментах и отказываться выходить на сцену.

Но, думается, лучше всего была сама их семейная жизнь в маленькой квартирке; возбужденные, увлеченные обсуждениями по возвращении с уроков; уютные обеды и легкие завтраки; обмен планами и амбициями – и каждый все больше лелеял амбиции другого, чем свои; взаимная поддержка и воодушевление; и – простите мой непритязательный вкус – оливки и бутерброды с сыром перед сном.

Но со временем гордо поднятое знамя Искусства поникло. Так иногда бывает даже без вины самого знаменоносца. Все из дома и ничего в дом, как говорят одержимые практицизмом люди. Не стало денег, чтобы оплачивать уроки у мистера Маэстри и герра Розенштока. Когда любишь Искусство, никакие жертвы не тяжелы. Итак, Дэлиа объявила, что будет давать уроки музыки, чтобы удержаться на плаву.

Два или три дня она занималась поиском учеников. И вот однажды вечером она вернулась домой воодушевленной.

– Джо, дорогой! – провозгласила она. – Я получила урок. И боже, какие милый люди! Генерал… генерал Пинкни, его дочка – с Семьдесят первой улицы. Такой роскошный дом, Джо, – ты бы видел парадную дверь! Византийский стиль – так, кажется, ты это называешь. А интерьер дома! О, Джо, я в жизни не видела ничего подобного!

Мою ученицу зовут Клементина. Она мне тотчас же понравилась. Такая нежная – одевается всегда в белое, такие милые манеры, такая простота в обращении! Ей всего восемнадцать. Мы будем заниматься три раза в неделю, и, Джо, представь себе – пять долларов за урок! Это же чудо! Еще два-три ученика, и я смогу возобновить свои занятия с герром Розенштоком. Ну, не надо, Джо, дорогой, перестань хмуриться, и давай лучше ужинать.

– Это все хорошо, Дэли, – произнес Джо, атакуя банку консервированного горошка, вооружившись ножом и топориком, – но как же я? Думаешь, я допущу, чтобы ты моталась по урокам, пока я витаю в облаках искусства? Ну нет, клянусь останками Бенвенуто Челлини! Думаю, я тоже смогу продавать газеты или мостить улицы и приносить в дом хоть доллар-другой.

Дэлиа бросилась к нему на шею.

– Джо, милый, ну какой же ты глупый! Ты должен заниматься живописью. Я ведь не бросила музыку и не зарабатываю чем-то посторонним. Давая уроки, я и сама обучаюсь. Моя музыка остается при мне. А на 15 долларов в неделю мы заживем как миллионеры! И не вздумай бросать уроки у мистера Маэстри.

– Ладно, – сказал Джо, доставая голубую салатницу в форме раковины, – но это ужасно, что тебе приходится давать уроки. Это не Искусство. Но ты, конечно, настоящее сокровище и молодчина, что взялась за это.

– Когда любишь искусство, не тяжелы никакие жертвы, – сказала Дэлиа.

– Маэстри похвалил тот этюд, небо, что я писал в парке, – сообщил Джо. – А Тинкл обещал вывесить два этюда в витрину. Может, и продадутся, если попадутся на глаза какому-нибудь подходящему идиоту с деньгами.

– Конечно, продадутся, – нежно заверила его Дэлиа. – А пока будем рады генералу Пинкни и этим жареным отбивным.

Всю следующую неделю супруги рано садились завтракать. Джо загорелся идеей раннеутренних этюдов, которые он рисовал в Центральном парке, а Дэлиа готовила ему завтрак, паковала его с собой, собирала, хлопотала, целовала Джо и провожала его в семь часов.

Искусство – требовательная возлюбленная. Чаще всего Джо возвращался домой не раньше семи вечера.

В субботу Дэлиа, немного бледная и утомленная, но исполненная радостной гордости, торжественно выложила на столик (8 на 10 дюймов) комнатки (8 на 10 футов) три пятидолларовые бумажки.

– Порой Клементина просто изматывает меня, – сказала она несколько устало. – Боюсь, она не играет достаточно дома, и мне приходится повторять ей одно и то же из раза в раз. А ее неизменные белые одеяния стали нагонять тоску. Но генерал Пинкни – до чего чудесный старик! Как бы мне хотелось, чтобы вы познакомились, Джо! Иногда он заглядывает к нам с Клементиной во время урока – он ведь, ты знаешь, вдовец – и стоит, теребит свою белую козлиную бородку. – Ну, как поживают шестнадцатые и тридцать вторые – идут на лад? – он всегда так спрашивает.

– О, видел бы ты их панели в гостиной, Джо! А эти мягкие шерстяные портьеры! А Клементина что-то немного подкашливает. Я надеюсь, она крепче, чем кажется с виду. Знаешь, я вправду так привязалась к ней, она такая милая и так хорошо воспитана. А брат генерала Пинкни одно время был посланником в Боливии…

Но тут Джо, словно какой-нибудь граф Монте-Кристо, извлек из кармана десять долларов, потом два, а потом еще один – все самые настоящие долларовые бумажки – и выложил рядом с заработком своей жены.

– Продал ту акварель с обелиска одному типу из Пеории, – преподнес он ошеломляющее известие.

– Не может быть, чтоб из Пеории! – воскликнула Дэлиа.

– Да, представь себе. Видела бы ты его, Дэли. Толстяк в шерстяном кашне и с гусиной зубочисткой. Он заметил мой этюд в витрине у Тинкли и подумал сначала, что это ветряная мельница. Но он славный малый и купил все равно вместо мельницы обелиск, и заказал еще одну картину – маслом, этюд с видом Лэкуонской товарной станции – хочет забрать с собой. Ох уж эти мне уроки музыки! Ладно, ладно, знаю, что в них все равно есть искусство.

– Я так рада, что ты занимаешься своим делом, – сказала Дэлиа воодушевленно. – Тебя ждет успех, дорогой. Тридцать три доллара! У нас никогда не было столько денег сразу. У нас сегодня будут устрицы на ужин.

– И филе-миньон с шампиньонами, – добавил Джо. – А где вилка для оливок?

В следующую субботу Джо вернулся раньше Дэлии. Он выложил на стол восемнадцать долларов и спешно смыл с рук что-то черное – видимо, масляную краску.

Через полчаса появилась и Дэлиа, ее кисть была вся в бинтах и напоминала бесформенный узел.

– Что случилось? – встревожился Джо после обычных нежных приветствий.

Дэлиа рассмеялась, но как-то натянуто.

– Клементине пришла фантазия угостить меня гренками по-валлийски после занятия, – принялась она объяснять, – она вообще со странностями. В пять вечера – гренки по-валлийски. Генерал был дома. Ты бы видел, как он кинулся за сковородкой, Джо! Такое впечатление, будто у них нет прислуги в доме. Видимо, у Клементины таки что-то неладно со здоровьем – она такая нервная. Плеснула мне на руку растопленным сыром, пока поливала им гренки. Было так больно, Джо! Ужасно. А бедная девочка так расстроилась! Но генерал Пинкни! – о, Джо, бедняга чуть с ума не сошел. Тут же сам побежал в подвал – и послал кого-то – истопника, кажется, или еще кого – в аптеку, за мазью и бинтами. Теперь уже почти не больно.

– А это что такое? – спросил Джо, осторожно дотрагиваясь до многочисленных бинтов и перевязок.

– Это такая мягкая штука, – сказала Дэлиа, – на которую кладут мазь. О, Джо, неужели ты продал еще один этюд? – она наконец заметила деньги, лежащие на столе.

– Продал ли я этюд? – воскликнул Джо. – О, продал ли я этюд! Спроси об этом того типа из Пеории. Сегодня он забрал товарное депо, а еще собирается заказать мне еще один пейзаж и вид на Гудзон. А во сколько сегодня ты обожгла руку, Дэлиа?

– Что-то около пяти… – жалобно сказала Дэлиа. – Утюг… то есть сыр, сняли с плиты что-то около этого времени… о, ты бы видел генерала Пинкни, Джо, когда…

– Присядь на секунду, Дэли, – попросил Джо. Он присел на кушетку, притянул к себе жену и обнял ее за плечи.

– Расскажи-ка, чем ты занималась эти две недели, Дэли? – спросил он. Минуту или две она храбро смотрела мужу в глаза, и в ее взгляде читалась любовь и упрямство, и бормотала что-то про генерала Пинкни; но потом ее голова опустилась, и вместе со слезами из ее глаз из уст полилась правда.