Короли и капуста (сборник) - О. Генри

Майор Григ, восседавший рядом со своей тучной супругой на верхней ступеньке, подскочил и торопливо застегнул пальто.

– Малыш пропал? – воскликнул он. – Я обыщу город. Жена никогда не позволяла ему выходить на улицу в темное время суток. Но тут она провозгласила своим баритоном:

– Ступай, Людовик! Каменное сердце у того, кто может молчаливо взирать на горе матери и не спешить ей на помощь!

– Дай мне центов тридцать, или, лучше, шестьдесят, дорогая, – сказал майор. – Заблудившиеся дети иногда уходят очень далеко. Быть может, мне понадобится трамвай.

Старик Денни с четвертого этажа, сидящий на нижней ступеньке и пытавшийся среди всего этого переполоха читать газету, перевернул страницу, чтобы дочитать статью о забастовке плотников. Миссис Мерфи выла на луну: – О-о-о, мо-ой Ма-айк, бога ради, где мой сыночек, где мой мальчик?.

– Когда вы видели его в последний раз? – спросил старик Денни, не отрываясь от заметки союза строителей.

– Ох, – простонала миссис Мерфи, – кажется, вчера… а может, часа четыре назад! Не помню. Но он пропал, мой дорогой малыш. Только ныне утром играл на улице – или это в среду было? Столько дела, где уж мне запоминать даты. Но я весь дом вверх дном перевернула – от крыши до погреба – нету его. О, ради Господа Бога…

Безмолвный, угрюмый, громадный город всегда стойко выдерживал нападки своих хулителей. Они говорят, что он холоден, как железо, говорят, что ни капли жалости нет в его сердце, они сравнивают его улицы с равнодушными лесами, с пустынями застывшей лавы. Но под жестким панцирем омара находится вкусное нежное мясо. Возможно, другое сравнение было бы здесь более уместным. Тем не менее, не стоит обижаться. Мы не стали бы сравнивать с омаром того, у кого нет хороших умелых клешней.

Никакое горе так не трогает неискушенное человеческое сердце, как исчезновение ребенка. Детские ножки так неопытны и уязвимы, а пути так круты и опасны.

Майор Григ поспешил за угол и через улицу прямиком в забегаловку Билли.

– Налей-ка мне стопочку, – бросил он официанту. – Случайно не видели такого кривоногого чумазого дьяволенка шести лет где-нибудь поблизости, а? Он потерялся.

На крыльце мистер Туми все еще сжимал руку мисс Пурди.

– Только представить себе… этот малыш, – причитала мисс Пурди, – потерявший мамочку… и, должно быть, уже задавленный копытами скачущих коней – о, разве это не ужасно?

– Да, не правда ли? – поддакивал мистер Туми, стискивая ее руку – Как думаете, мне пойти поискать его?

– Идите, – всхлипнула мисс Пурди, – это ваш долг. Но, боже мой, мистер Туми, вы так отважны, так безрассудны – подумать только, если в пылу благородства с вами что-нибудь случится, о, как же тогда…

Старик Денни читал о заключении арбитражной комиссии, водя пальцем по строчкам.

На втором этаже мистер и миссис Мак-Каски подошли к окну перевести дух. Согнутым пальцем Мак-Каски отковыривал тушеную репу со своего жилета, а его супруга вытирала глаз от соли и свинины. Они услышали шум на улице и высунулись из окна.

– Маленький Майк пропал, – сообщила миссис Мак-Каски, понизив голос, – чудненький, маленький озорник, этот ангелочек пропал!

– Мальчишка куда-то задевался? – переспросил мистер Мак-Каски, перевешиваясь через подоконник. – Право, экая беда. Ребенок – это дело иное, а вот пропала бы баба, я б и слова не сказал – без них спокойней.

Проглотив эту шпильку, миссис Мак-Каски схватила мужа за руку – Джон, – пропела она сентиментально, – пропал сыночек миссис Мерфи. Такой маленький мальчик заблудился в таком большом городе. Шесть годков ему было, Джон. Джон, нашему сынку было бы столько же, родись он шесть лет назад.

– Но он не родился, – возразил мистер Мак-Каски, придерживаясь фактов.

– Но если бы родился, подумай, Джон, как рвались бы наши сердца от невыразимого горя этим вечером, когда наш маленький Филан блуждает по городу, а может, и украден, и нигде его нет, и где он, неизвестно…

– Не говори глупостей, – оборвал ее мистер Мак-Каски. – Назвали бы его Пат, в честь моего старка в Кэнтриме.

– А вот и нет! – восклицала миссис Мак-Каски, но без гнева. – Мой брат стоил сотни ваших вшивых Мак-Каски. Мы бы назвали сына только в честь него.

Она облокотилась на подоконник и посмотрела вниз на суету и беготню внизу.

– Джон, – сказала миссис Мак-Каски нежно, – прости, я погорячилась.

– Ты права – пудинг был с пылу, с жару, – согласился ее супруг, – репа еще не остыла, а кофе так вообще только вскипел. Так что ты и вправду погорячилась.

Миссис Мак-Каски вложила свою руку в ладонь мужа и сжала его грубые пальцы.

– Послушай, как убивается бедняжка миссис Мерфи, – вздохнула она. – Подумать только, такому крошке потеряться в таком громадном городе. Если бы это был наш маленький Фил, Джон, мое сердце бы не выдержало…

Мак-Каски неловко отнял руку, но тут же приобнял свою жену за плечи.

– Глупо, конечно, – грубовато сказал он, – но я и сам убивался бы, если бы нашего… Пата украли… или что-то вроде того. Но у нас никогда не было детей. Временами я груб и резок с тобой, Джуди. Ты уж прости меня.

Так, сидя бок о бок, они следили за мелодрамой, которая разыгрывалась внизу.

Долго они так просидели.

Люди метушились по тротуару, толпясь, голося, сотрясая воздух и нагнетая атмосферу беспочвенными предположениями и сплетнями. Миссис Мерфи исчезала и вновь появлялась, протискиваясь в толпу, словно огромная гора, источающая слезы. Курьеры прибегали и исчезали.

Вдруг гул голосов и шум и переполох на улице перед пансионом стали громче.

– Что там такое, Джуди? – полюбопытствовал мистер Мак-Каски.

– Это голос миссис Мерфи, – отвечала миссис Мак-Каски, прислушавшись. – Говорит, только что нашла крошку Майка спящим под кроватью за рулоном старого линолеума, у себя в комнате.

Мистер Мак-Каски разразился хохотом.

– Вот тебе твой Филан, – сказал он ехидно, – черта с два Пат вытворил бы такую шутку. Если бы мальчишку, которого у нас нет, украли бы или он пропал бы неизвестно куда, черт с ним, зови его Филан и любуйся, как он валяется под кроватью, словно трусливый щенок.

Миссис Мак-Каски грузно поднялась с места и приблизилась к буфету. Уголки ее губ были опущены.

Полисмен Клери показался из-за угла, как только толпа рассеялась. Он удивленно прислушивался к звукам из окон Мак-Каски, откуда громче прежнего доносился звон крушащихся тарелок, кастрюль и прочей кухонной утвари. Полисмен вытащил часы.

– Провалиться мне на этом месте! – воскликнул он. – Джон Мак-Каски и его благоверная грызутся уже ровно час с четвертью. А женушка-то потяжелей его будет фунтов на сорок. Что ж, дай бог ему удачи.

И полисмен Клери скрылся за углом.

Старик Денни свернул газету и поспешил по лестнице к себе, как раз вовремя, потому что миссис Мерфи собралась закрывать пансион на ночь.

Из любви к искусству

Когда любишь Искусство, не тяжелы никакие жертвы.

Такова предпосылка. Наша история является следствием этой предпосылки и вместе с тем доказывает ее неправомерность. Это оригинально и ново с точки зрения логики, а как литературный прием – лишь немногим старше Великой Китайской стены.

Джо Ларрэби вырос среди вековых дубов и обширных равнин Среднего Запада, пылая страстью к изобразительному искусству. В шесть лет он увековечил городскую водокачку и горожанина, поспешно проходящего мимо нее.

Этот плод творческих усилий был заключен в рамочку и занял почетное место на витрине аптеки рядом с феноменальным кукурузным початком, в котором зернышки составляли нечетное количество рядов. В двадцать лет он, повязав галстук посвободней и затянув пояс потуже, отбыл в Нью-Йорк.

Дэлиа Карузэр выросла среди деревенских южных сосен и извлекала из шести октав звуки настолько подающие надежды, что ее родители вытрясли последние деньги из копилки с целью отправки ее на север, для завершения музыкального образования. Они не могли предвидеть, как именно их дочь его завершит… Впрочем, именно об этом наша история.

Джо и Дэлия встретились на студии, где молодые люди, изучающие искусства, собирались потолковать о светотени, Вагнере, музыке, шедеврах Рембрандта, обоях, картинах, Вальдтойфеле, Шопене и Улонге.

Джо и Дэлиа влюбились друг в друга или полюбили друг друга – как вам будет угодно – и вскоре поженились, ибо, если любишь Искусство (см. выше), никакие жертвы не тяжелы.

Итак, мистер и миссис Ларрэби принялись хозяйничать в своей квартире. Это была уединенная квартирка, затерявшаяся где-то в переулках, словно самое нижнее ля-диез фортепьянной клавиатуры. И они были счастливы, ибо они принадлежали друг другу, а им принадлежало Искусство. И вот мой совет: если вы молоды и богаты, продайте свое имение и раздайте бедным – в обмен на счастье жить в квартирке со своей Дэлией и своим Искусством.

Обитатели квартирок, несомненно, подпишутся под каждым словом в моем заявлении, что они – самые счастливые люди на земле. Дом, в котором царит счастье, не может быть слишком тесен – и пускай комод, развалившись, превратился в бильярдный стол; пускай каменная доска заменяет трюмо, письменный стол – комнату для гостей, а умывальник – пианино! Пускай хоть все четыре стены вздумают надвинуться на вас – не беда! Лишь бы между ними хватило места для вас и вашей Дэлии. Но если в доме нет счастья, тогда пусть он будет просторен и широк – так, чтобы вы могли входить в него через Золотые ворота, повесить шляпу на мыс Гаттерас, платье – на мыс Горн, а выходить – через Лабрадор!