Короли и капуста (сборник) - О. Генри

Делла отпрянула от стола и кинулась к нему.

– Джим, милый, – воскликнула она, – не смотри на меня так! Да, я обрезала волосы, и продала, потому что я не пережила бы, если бы у меня не было для тебя рождественского подарка! Они опять отрастут, это ничего, правда же? Я не могла по-другому У меня ужасно быстро растут волосы. Ну же, Джим, поздравь меня с Рождеством, и будем счастливы. Ты себе не представляешь, какой чудесный, восхитительный подарок я тебе приготовила!

– Ты обрезала волосы? – спросил Джим напряженно, будто ему стоило колоссальных умственных усилий осознать это факт.

– Обрезала и продала, – сказала Делла. – Но я ведь по-прежнему нравлюсь тебе, правда? Ведь и без своих кос я остаюсь собой, правда же?

Джим растерянно оглядел комнату.

– Так, говоришь, твоих волос больше нет? – с каким-то тупым упрямством повторил он.

– Не ищи их, – сказала Делла. – Они проданы, говорю же тебе, – проданы, их больше нет. Сегодня Сочельник, милый. Будь поласковей со мной, я сделала это ради тебя. Может быть, волосы на моей голове и можно пересчитать, – внезапно она посерьезнела, – но невозможно измерить мою любовь к тебе. Я жарю отбивные, Джим?

Тут Джим вышел из оцепенения. Он заключил свою Деллу в объятия. Будем деликатны и оставим их на несколько секунд, а пока займемся рассмотрением какого-нибудь постороннего вопроса. Восемь долларов в неделю или миллион в год – есть ли разница? Математик или мудрец дадут неправильный ответ. Волхвы принесли ценные дары, но не было среди них одного. Впрочем, эти туманные намеки будут разъяснены позднее.

Из кармана пальто Джим достал сверток и швырнул его на стол.

– Не пойми меня превратно, Делл, – сказал он. – Ни одна стрижка, завивка или прическа не заставят меня разлюбить мою девочку. Но ты разверни упаковку, и ты поймешь, отчего я оторопел в первый момент.

Белые проворные пальчики справились с бечевкой, разорвали бумагу. Последовал восторженный возглас радости; увы! – моментально чисто по-женски сменившийся слезами со вздохами, так что хозяину дома пришлось прибегнуть ко всем возможным успокаивающим средствам.

Ибо в упаковке были гребни – набор гребней, задний и два боковых – те самые, которыми Делла так долго и безнадежно любовалась в витрине одного из магазинов на Бродвее, – чудесные гребни, настоящие черепаховые, украшенные блестящими камушками – и как раз изумительно подходящие к ее каштановым волосам. Они стоили дорого, и Делла это знала, и ее сердце изнывало и рвалось от безнадежности обладания ими. И вот они ее, но нет уже тех прекрасных кос, которые должно было украсить их великолепие.

Но Делла прижала их у груди, подняла затуманенный слезами взор на Джима и вымученно улыбнулась:

– У меня ужасно быстро растут волосы, Джим!

Тут Делла подхватилась, как ошпаренный котенок, с возгласом:

– Ах, боже мой!

Ведь Джим еще не видел ее чудесного подарка. Она протянула ему цепочку на открытой ладони.

Бледный равнодушный металл, казалось, заискрился ее бурным воодушевлением.

– Разве не чудо, Джим? Я обшарила весь город в поисках этого. Теперь ты будешь смотреть на время по сто раз на дню. Дай мне свои часы. Я хочу взглянуть, как они смотрятся вместе.

Но вместо этого Джим опустился на кушетку, потянулся и сказал с улыбкой:

– Делл, давай отложим наши рождественские подарки и прибережем их до поры. Они слишком хороши для нас сейчас. Я продал часы, чтобы выручить деньги и купить тебе гребни. А сейчас, думаю, самое время жарить отбивные.

Знаете, волхвы – те самые, что принесли дары младенцу в яслях, были мудры, чрезвычайно мудры. От них пошел обычай преподносить подарки на Рождество. Сколь мудры они, столь мудры их подарки – быть может, даже с правом обмена в случае непригодности. А я тут поведал вам ничем не примечательную историю двух глупых детей из заурядной квартирки, которые так бессмысленно принесли друг другу самые сокровенные свои богатства. Но, надо сказать, из всех дарителей они и есть мудрейшие. И мудры истинно лишь дарители, подобные им. Везде и всегда. Они и есть волхвы.

В антракте

Майская луна ярко освещала частный пансион миссис Мерфи. Заглянув в календарь, можно было узнать величину площади, которую освещали в тот вечер ее лучи. Лихорадка весны была в разгаре, а за ней должна была последовать сенная лихорадка. Парки пестрели молодыми зелеными листочками и закупщиками товаров из западных и южных штатов. Расцветали цветы и процветали курортные агенты; становились мягче воздух и судебные приговоры; повсюду играли шарманки, фонтаны и картежники.

Окна пансиона миссис Мерфи были открыты. Группка жильцов восседала на высоком крыльце на круглых, плоских матах, напоминающих блинчики.

Миссис Мак-Каски со второго этажа поджидала своего мужа у окна. Обед стыл на столе. Его жар передался миссис Мак-Каски.

В девять объявился мистер Мак-Каски. В руке он сжимал пальто, а в зубах – трубку; он извинился за беспокойство, балансируя между жильцами и тщательно выбирая место, куда поставить свою огромную лапищу.

Войдя в свою комнату, он был приятно удивлен, когда вместо обычных конфорок от печки и машинки для картофельного пюре в него полетели всего лишь слова.

Мак-Каски заключил, что майская луна смягчила сердце его супруги.

– Я слышала тебя, – донеслись до него суррогаты кухонной посуды. – Ты извинишься перед каждой букашкой на улице, что наступил ей на хвост своими ножищами, а у жены на шее будешь стоять и не почешешься, а я тебя с ужином жду, уж каким-никаким, купленным на последние деньги, ты же всю получку пропиваешь у Галлегера субботними вечерами, а нынче уже дважды приходили из газовой компании.

– Женщина, – рявкнул мистер Мак-Каски, сбрасывая пальто и шляпу на стул, – весь этот поднятый тобой шум портит мне аппетит. Пренебрегая вежливостью, ты разрушаешь сам фундамент отношений в обществе. Если дамы стоят на дороге, джентльмен обязательно должен спросить разрешения пройти между ними. Хватит выставлять свое свиное рыло в окно, лучше подавай на стол.

Миссис Мак-Каски тяжело поднялась и подошла к плите. Что-то такое было в ее манере поведения, что заставило мистера Мак-Каски насторожиться. Он уже усвоил верную примету: когда уголки ее губ, как стрелки барометра, были опущены вниз – готовься увертываться от летящей посуды и прочей кухонной утвари.

– Свиное рыло, значит? – возмутилась миссис Мак-Каски и запустила в своего благоверного полную кастрюлю репы с беконом.

Мистеру Мак-Каски были не в новинку такие дуэли. Он знал, что последует за вступлением. На столе лежал кусок жареной свинины, украшенный трилистником. Им он и дал сдачи, получив достойный отпор в виде хлебного пудинга в глиняной миске. Кусок швейцарского сыра, прицельно запущенный мужем миссис Мак-Каски, угодил ей прямиком в глаз. Когда она ответила метким метанием кофейника, полного горячей черной ароматной жидкости, меню было исчерпано, а значит, и битву пришлось прекратить.

Но Мак-Каски был не какой-нибудь завсегдатай грошовой забегаловки. Пускай нищая богема заканчивает свою трапезу чашкой кофе, если ее это устраивает. Пускай позволяет себе этот faux pas[228]. Он сделает кое-что похитрее. Чашки для полоскания рук были ему небезызвестны. Они не были предусмотрены в пансионе Мерфи, но под рукой находился их эквивалент. Он торжествующе запустил тяжелой умывальной чашкой в голову своей соперницы. Миссис Мак-Каски вовремя увернулась. Она схватилась за утюг, с помощью которого намеревалась завершить сию гастрономическую дуэль. Но истошный вопль внизу заставил обоих супругов приостановить военные действия.

Под окнами на углу дома стоял полисмен Клери, навострив ухо и прислушиваясь к крушению домашней утвари.

– Снова эти Джон Мак-Каски с супругой, – изрек полисмен. – Думаю, уж не подняться ли к ним, чтобы прекратить это безобразие. Хотя нет, не стану. Люди они семейные, не так много у них развлечений в жизни. Все равно это скоро кончится. Не занимать же им тарелки у соседей.

И как раз в этот миг на нижнем этаже раздался душераздирающий вопль, вопль ужаса или бескрайнего горя. «Кошка, наверное», – решил полисмен Клери и поспешил прочь.

Жильцы, сидящие на ступеньках, переполошились. Мистер Туми, страховой агент по призванию и аналитик по профессии, пошел в дом, чтобы установить причины вопля. Вернувшись, он сообщил страшную весть: маленький сын миссис Мерфи, Майк, потерялся. Подтверждая его слова, за Туми выскочила сама миссис Мерфи – двести фунтов слез и истерики, сотрясающие воздух и взывающие к небесам о потере тридцати фунтов веснушек и проказ. Вульгарное зрелище, конечно; но мистер Туми присел рядом с модисткой мисс Пурли, и их руки сочувственно соединились. Сестры Уолш, две старые девы, вечно жаловавшиеся на шум в коридорах, немедленно поинтересовались, искал ли кто-нибудь за стоячими часами.

Майор Григ, восседавший рядом со своей тучной супругой на верхней ступеньке, подскочил и торопливо застегнул пальто.