Безопасность Родины храня - Глеб Кузовкин

Эти мысли особенно донимали по вечерам, когда, забившись в холодный стог сена, Микола прислушивался к ритму деревенской жизни. Где-то, не так уж далеко, звучали веселые голоса, чье-то пение, доносилось тарахтенье движка колхозной электростанции, звуки транслируемой по радио музыки. Но все это происходило, казалось, за непреодолимым баръером, в ином заманчивом мире.

Выслушав сбивчивый рассказ подростка, Михаил Васильевич убрал со стола бумаги и поудобней устроился в кресле. Всем своим видом он хотел показать, что не собирается проводить никакого допроса. Пусть состоится просто беседа. Один на один. К тому же вся поведанная пареньком история укладывалась в несколько фраз. По его утверждению, их с матерью безосновательно обвинили в бандпособничестве и отправили на поселение в Иркутскую область. Он знает, что поступил вопреки закону. По сути дела — сбежал. Но ведь необходимо восстановить справедливость.

Протас неловко подобрал под стул ноги, обутые в тяжелые ботинки. В руках он держал истертый треух. Короткий, забрызганный мазутными пятнами брезентовый плащ скрывал под собой стеганую ватную куртку.

— Как же тебе удалось от Иркутска до Львова добраться? — спросил Ежов. Ему положительно нравился этот хлопец. На рискованное путешествие отправился он в поисках правды.

— На товарняках…

— Питался-то чем?

— Чем придется. Но не воровал… Больше выпрашивал.

— А если не давали?

Микола опустил голову. Покраснел. «Совестливый», — отметил про себя Ежов и вслух посочувствовал:

— Да, браток. Хлебнул ты горя.

В кабинет вошел Оладьев. Посмотрел на парня.

— Что, припирается?

— Ты о чем? — нахмурился Михаил Васильевич.

— Как о чем? Пусть всю правду выкладывает.

— У тебя ко мне дело?

— Закурить не найдется?

Когда Оладьев ушел, Микола как-то сжался. Его глаза, большие, грустные, наполнились слезами. Михаилу Васильевичу очень хотелось успокоить своего собеседника, приободрить. Он хорошо понимал, что пришел этот юноша в органы госбезопасности потому, что верил: именно здесь ему могут помочь.

Ежов поближе придвинулся к пареньку.

— Вот что, Микола, буду с тобой откровенным. Здесь твой вопрос никто решить не может. Я тоже не могу. Но постараюсь. Запрошу ваше дело, решение суда. Договорились?!

Юноша поднялся, понимая, что их беседа подошла к концу.

— Главное, не унывай. Разберемся, — тепло улыбнулся Михаил Васильевич.

Музыка звучала весело, задорно. Без устали кружились в быстром танце пары. У соседа играли свадьбу.

Микола стоял, припав плечом к стволу старой груши, и с любопытством смотрел на веселившихся гостей.

— Почему не танцуешь? — спросила его миловидная дивчина.

Протас смутился. Промолчал. Он давно наблюдал за ней. Ему нравилось ее красивое и приветливое лицо, легкая походка…

— Ну что же ты?.. — девушка улыбнулась. Микола, поборов смущение, шагнул вперед.

Танцевали польку. В горячей ладони паренька в такт музыке подрагивали девичьи пальцы. Он видел перед собой розовую мочку ее уха с бусинкой жемчуга, ловил нежный запах волос.

Неожиданно Мария — так звали девушку — отстранилась, запрокинула голову и посмотрела ему в глаза:

— Ты что, на нелегальном?

— Как это?

— Ладно, ладно. Не прикидывайся — без паспорта живешь. Думаешь, никто тебя не знает? Знает, знает. И что от Советской власти прячешься, и что в Сибири был. А туда просто так не отсылают.

Она рассмеялась и всем телом прижалась к Миколе.

В эту ночь он провожал ее. Шли молча. Коготок месяца, словно наполненный ветром парус, плыл по Млечному Пути.

Прощались у развилки дорог. Она поцеловала его и шепнула:

— Помоги мне. Ты мне очень можешь помочь.

Шагнув с мороза в кондитерскую-булочную, Михаил Васильевич сразу же окунулся в сладковато-приторные запахи сдобы. Он купил бутылку лимонада, два пирожных и встал за столик у окна, чтобы лучше видеть улицу. Только что ему позвонил Протас и попросил о встрече.

«Вот нетерпеливый», — невольно подумал Ежов, но парню объяснил, что будет ждать в кафетерии.

Минут через пять вошел Микола. Он снял треух и издали поздоровался. Михаил Васильевич махнул рукой:

— Давай сюда!

Ежов поставил перед парнем чистый стакан, наполнил его шипучим лимонадом и подвинул пирожное:

— Угощайся.

Микола отхлебнул несколько глотков и сказал:

— А я вот опять к вам.

— Ко мне часто нельзя. Я же говорил. К тому же, дело твое, как оказывается, не такое уж безобидное, если по справедливости.

— Это вы о той картошке, которую мы с мамой будто бы бандитам передали? Эх! Я же рассказывал. Силой они ее у нас отобрали. Мне о косяк амбара голову разбили, мать в лицо ударили.

Паренек разглядел на столе невидимую крошку и стал катать ее указательным пальцем.

— Ладно, — Михаил Васильевич положил руку ему на плечо. — Разберемся. Думаю, учиться тебе надо. Вот с бумагами вопрос решим и определим на шофера или токаря. Годится?

Микола стоял насупившись.

— Ну, что невесел?

— По делу я. Тут вот девушка из соседнего села просит меня связать ее с каким-то Степаном.

Ежов резко выпрямился и оглянулся. За соседним столиком никого не было.

Оладьев расхохотался:

— И ты поверил?

Михаил Васильевич был явно растерян:

— Все может быть.

— Давай, давай, рассказывай. Мы что с тобой, новички? Тут месяцами прокручиваешь разные варианты, чтобы на след выйти. А сопливый мальчишка раз — и в дамки! Чушь какая-то.

— Но ведь ситуация особая. Как ты не поймешь. В деревне знают, что парень из Сибири сбежал. Вроде как скрывается. Значит, вполне возможна связь с бандой. Так думают те, кто выход на Степановых подручных ищет. Чего тут непонятного? Логично все.

Михаил Васильевич молча достал из шкафа папку-скоросшиватель. И, макнув ученическую ручку в чернильницу, старательно вывел: «Весна-49».

Мария завела Миколу в сенцы и, шепнув: «Стой здесь», поднялась по скрипучей лестнице. Микола огляделся. На стене, похожий на огромное ухо, висел хомут. В углу сгрудились отточенные с двух сторон жерди. Пахло сеном, пылью, подмороженным луком.

— Поднимайся, — позвала девушка.

Микола взялся за грубо обструганное перило и медленно пошел наверх. Сердце неистово колотилось в груди. Было страшно…

Микола толкнул обитую клеенкой дверь. Он очутился в маленькой комнатке с ворохом сена на дощатом полу, с небольшим столиком у слухового оконца и покосившейся в углу старой этажеркой.

На табуретке сидел мужчина средних лет. Лысый. На его плечи был наброшен овчинный полушубок. Он внимательно посмотрел на Протаса, закрыл книгу, предварительно положив между страницами сухую травинку. Мария, вдруг став какой-то холодной и отчужденной, вышла. Это Микола заметил по ее глазам.