Рабы Парижа - Эмиль Габорио

— Нет, нет! Это уж слишком!

— Ну, это, конечно, крайняя мера. Я постаряюсь найти другое средство…

Тут он прервался, потому что в комнату вошел Поль с письмом в руке.

Увидев их, он радостно воскликнул:

— Как хорошо, что вы тут!

Тантена раздражал этот молодчик, который накануне только что не рыдал от горя, а сейчас скачет и смеется.

— Как ваши дела? — любезно спросил доктор.

— О, пока мне не на что жаловаться. Я только с урока от мадам Гродорж. Какая милая, любезная женщина!

Поль даже не давал себе труда задуматься, зачем его познакомили с этой любезной и милой женщиной.

— Если бы вы мне этого и не сообщили, я бы прочитал это по вашему лицу, — пошутил Ортебиз.

— Да нет, это пустяки. Для радости у меня есть другие причины.

— Может, вы нам откроете, какие именно? — спросил Тантен.

— Держу пари, — засмеялся доктор, — у него уже появились любовные истории!

— Вот! Это письмо от Флавии. Я могу не сомневаться в ее чувствах ко мне! Теперь я не сомневаюсь, она будет моею!

Тантену этот телячий восторг не понравился.

— Вы счастливы? — сквозь зубы спросил он.

— Еще бы! Конечно! Я ведь даже ничего не делал для этого. Вчера она вздумала капризничать со мной, а я взял и ушел раньше времени!

Поль бессовестно врал. Он сам переживал оттого, что Флавия надула губки.

— Видите! Как я правильно сделал! — продолжал он трещать с великолепной наглостью. — Вот и доказательства! Бедная девочка! Послушайте, что она пишет мне…

Поль кокетливо откинул назад свои прекрасные белокурые волосы, принял позу, казавшуюся ему особенно изящной, и принялся читать:

"Друг мой!

Я горько раскаиваюсь в том, что вчера была так нелюбезна с вами. Я не спала всю ночь. Но, Поль, я страдаю больше, чем вы!

Некто, любящий меня, твердит мне, что девушка, которая хочет быть любимой, не должна проявлять собственных чувств. Разве это справедливо?

Это было бы для меня слишком печально, потому что я никогда не сумею скрыть своих чувств. Доказательством этому служит то, что я сейчас вам сообщу.

Мой отец — один из добрейших и благороднейших людей. Он беспредельно любит меня. Так что, если с вашей стороны явится с предложением наш уважаемый доктор и я буду просить его о том же, он не устоит и благословит нас".

— И это письмо не тронуло вас? — сухо спросил Тантен.

— Помилуйте! У нее миллион приданого!

— Господи! — вскричал Тантен, — если бы он хоть действительно так считал, как представляет нам! Но ведь это все одно фанфаронство!

— Успокойся, — заметил Ортебиз, — он всего лишь ученик.

Но Тантен не мог успокоиться. Он подошел к Полю и, заглянув ему в глаза, произнес:

— Мне жаль ее. Ты никогда не оценишь, чем ты обязан этой девушке, этой нежной, любящей душе…

Эти слова, а главное тон, которым они были сказаны, смутили Поля. Он никак не мог понять, почему люди, которые сами толкнули его на низшую ступень падения, теперь его же за это презирают. Он хотел высказать им это. Но Тантен уже пришел в себя и вернулся к своему обычному шутливому тону.

— Мое дело сделано, — заявил он, — я пришел, чтобы поддержать вас, но вижу, что вы в этом не нуждаетесь.

— Он делает невероятные успехи, — добавил доктор.

— Настолько невероятные, что пришло время спрашивать с него не как с ученика, а как с коллеги, — подтвердил Тантен. — Послушайте, Поль. Сегодня вечером Маскаро будет говорить с Каролиной Шимель, от которой надеется узнать кое-что интересное для вас. Завтра в два будьте в конторе.

Полю хотелось еще поболтать с ними, но Тантен сухо простился с ним и ушел, увлекая за собой доктора.

— Пошли скорее, — прошептал он Ортебизу, — а то боюсь, я не выдержу и отделаю этого кривляку. О, Флавия, Флавия, сколько ты еще прольешь слез из-за своего сегодняшнего безумия!

Еще долго после ухода своих гостей Поль не мог объяснить себе перемену в их обращении с ним. Настроение его было испорчено.

— Черт их разберет, — подумал он, — они смеются над моими надеждами, моей верой в них…

В бессильной злобе он заскрежетал зубами.

Но доктору и Тантену было не до него. Они думали об Андре.

— Пока я не узнаю все о нем, виконтессе и бароне, надо запретить Круазеноа показывать свой нос у Сабины, — сказал Тантен. — Я приставил к каждому из них по глазу и уху, так что, думаю, скоро я буду знать все, и мы еще поборемся…

За разговором незаметно они дошли до бульвара. Тантен остановился и вынул из кармана часы.

— Однако, как время летит! Уже четыре часа. К сожалению, мы должны расстаться. У меня больше нет ни минуты. И не трусь, я сумею отстоять тебя!

— Вечером увидимся?

— Не знаю, вряд ли. Сейчас надо поесть, а вечером у меня свидание с Тото-Шупеном и Каролиной Шимель. Готов голову заложить, что тайна Шандоса в руках у этой девки. Безусловно, она будет упираться, но я знаю ликер, который может развязать язык кому угодно, а выпить она любит!

Видимо, Тантен действительно спешил. Вопреки своей привычке ходить пешком, он нанял фиакр, пообещав кучеру целый франк сверху, если тот поторопится.

На углу улиц Бланш и Дуэ они остановились. Приказав кучеру ждать себя, старик быстро направился к дому, в котором молодой Ганделю устроил гнездышко для своей Розы, или Зоры де Шантемиль.

Он прошел мимо привратницы, не осведомившись ни о номере квартиры, ни об этаже. Вообще было заметно, что он тут не впервые.

Он позвонил. Дверь долго не открывали. Это насторожило его. Наконец, послышались чьи-то ленивые и нетвердые шаги, и дверь отворилась. На пороге стояла женщина с багровым лицом и в чепчике, сдвинутом набекрень.

Это была известная уже нам Мария, кухарка Зоры, которая на второй день службы у своей госпожи была у Маскаро с докладом. Узнав посетителя, она обрадовалась.

— О, дядюшка Тантен! — закричала она. — Вы очень кстати, у нас пируют!

— Чего это вы раскричались? Госпожа услышит.

— Что? Ха-ха-ха! Будьте уверены, что не услышит. Она сейчас в таком месте, откуда не очень хорошо слышно…

— Где же это?

Тантен был удивлен.

— Да уж есть такое местечко, куда прячут драгоценные вещи, вроде нашей дамочки, — хохотала Мария, — знаете, чтобы не очень портились…

— Не может быть!

— Уверяю вас. Да что вы стоите в передней? Идите в зал, выпейте, закусите, у меня там гости…

Она схватила его за руку и потащила в роскошную столовую Зоры. За резным столом сидели "гости".

Окинув взглядом комнату и гостей, Тантен убедился, что один их вид внушает опасения за свои карманы.

Общество состояло из четырех женщин, трех из которых он знал по службе в конторе, и двух мужчин с подозрительными физиономиями.

— Как видите, — продолжала Мария, — мы и без госпожи недурно проводим время! Все это было очень смешно! Иду я вчера накрывать на стол, как вдруг заходят двое незнакомых господ и просят доложить о себе госпоже. Как вы думаете, зачем они пришли? Вот именно, арестовать мою госпожу! Сколько тут было крику! Но, разумеется, все это было напрасно. Взяли мою голубушку под руки и снесли в наемный фиакр, который ожидал ее у подъезда. И за что мне такое счастье? С четвертой хозяйкой один и тот же казус!

Тантен, узнав все, что требовалось, попрощался с хозяйкой пира, грозившего затянуться до последней бутылки, оставшейся от хозяйства недолговечной виконтессы де Шантемиль.

Он приказал везти себя на Елисейские Поля.

— Тут, слава Богу, все в порядке, — рассуждал неутомимый старик. — Посмотрим, что в других местах…

Остановив фиакр неподалеку от построек Ганделю-старшего, он встретился с маленьким смуглым мальчишкой.

— Что нового, Кандель? — негромко спросил он.

— Пока еще ничего, господин Тантен, но я стараюсь…

Не переведя дух, Тантен кинулся к камердинеру барона Брюле и служанке мадам Буа-д' Ардон. Переговорив с ними, он вернулся на улицу Сент-Оноре к винному заведению Канона, где застал Флористана…

Флористан был почтителен и вежлив с Маскаро, считая его важным барином, но груб и надменен с Тантеном, вечно ходившим в лохмотьях.

Чтобы еще больше подчеркнуть свое превосходство, он потребовал подать Тантену обед за его счет. Что касается новостей, то ничего нового по поводу Сабины сказать он не мог.

Уже пробило восемь, когда Тантен, наконец, вошел в кофейню Гранд-Тур.

Это заведение было одним из тех Эльдорадо, в котором находят себе приют все отбросы нашей цивилизации. Все, что развращено до мозга костей, подчас голодно и скрывается от закона, — все ежедневно стекалось сюда, где цены были дешевы, а жизнь подчас еще дешевле.

Днем это кафе было похоже на все остальные, но когда в городе зажигались фонари, в нем наглухо закрывались окна. В одном зале — канкан, в другом — карты. Драки, ссоры, ругань, облака табачного дыма и застоявшийся запах алкоголя…