Рабы Парижа - Эмиль Габорио

— Теперь понятно, вы не в том положении, чтобы делать что-то плохое другим, но ведь было и другое время. И не все забыли его. Статьи уголовного кодекса очень прямо говорят, что следует за ваши добродетели. Если бы еще не эта случайность… Надо же вам было наткнуться на нянек, которые ясно видели и ключи и пачки у вас в руках…

— Ради Бога, говорите тише, — вся дрожа, умоляла старуха.

— То-то, тише… Дотянула до того, что полиция напала на след, а потом: "Спасите…"

— О, если ваш патрон захочет…

— Разумеется, если захочет… Может быть, что тогда вы и не попадете на каторгу. Только вы ведь должны понимать, что такие услуги не за так делаются. В свою очередь вы должны повиноваться ему беспрекословно.

— Но вы же не сомневаетесь, что мы все: я, муж, дочь, готовы за вас в огонь и воду…

— Ну, это, положим, не требуется. А вот что касается переселения сюда Поля, то ни одна живая душа знать этого не должна.

— Да я скорее вырву себе язык, — с жаром воскликнула старуха. — Ну, если это так, то я смело могу сказать, что в тот день, когда дела этого молодого человека будут устроены, я вам отдам одну бумагу, обнародовав которую, вы выйдете из этого дела чище снега и смело заявите, что были оклеветаны.

Таким образом была заключена еще одна сделка, от участия в которой тетушка Бригитта никак не могла отказаться.

— Дай Бог успеха этому мальчику, — искренне проговорила она.

— О, вам не придется ждать этого долго, — заявил Тантен. — Кроме меня, доктора и патрона никого к нему не пускать. Всем говорить, что его нет дома. В особенности следить, чтобы к нему не попал посетитель с улицы Монторгель. И если кто-либо оттуда явится, сразу дать знать нам.

— Кто бы ни пришел, вы об этом сразу же узнаете.

— Еще одно, примечайте, когда он будет уходить и приходить. Не заводите с ним разговоров, но старайтесь делать для него все, что нужно и следите за всем, что он будет делать и говорить.

После ухода Тантена Поль почти без сил свалился в кресло.

До сих пор он только стороной слышал о людях, принявших другое имя, но в душе они все-таки оставались сами собой. Ему же предстояло полностью раствориться в другой личности. Стать другим человеком. Поль Виолен должен был перестать существовать. Эта мысль сводила его с ума. Он дрожал, как в лихородке.

А между тем сделка была совершена. Возврата к прошлому не было. Ему сулят громкое имя, богатство, обладание Флавией. Но все это будет для него отравлено вечной ложью. И потом, разве не может все это когда-нибудь открыться? Вдруг кто-то из его бывших друзей узнает его на улице и крикнет: "Поль Виолен не умер, вот он!"

Хватит ли у него силы воли, улыбнувшись, сказать: "Вы обознались, я вас не знаю…"

Ах, если бы у него хватило смелости! Он бы бежал без оглядки на край света и от этого богатства, и от титула, и даже от прекрасной Флавии на самый жалкий чердак в самые отвратительные трущобы.

Но Поль был трусом. Ужасы, о которых он размышлял, могли еще и не произойти, а то, что Маскаро и компания ничего не спустят ему безнаказанно, было очевидно.

В таком состоянии он лег спать. Долго не мог уснуть. Потом засыпал, вздрагивал, просыпался. Ему чудилось во сне, что какой-то человек спрашивает его имя, а он не может ему ответить. Так продолжалось до самого утра.

Наконец, подошло время первого его урока у вдовы Гродорж, а позже надо было отправляться и к другим, и он несколько приободрился.

Он не сомневался, что за ним следят, и еще раз подивился могуществу и хитрости этой организации.

На углу улицы Жаклет Ортебиз и Тантен с удовольствием наблюдали Поля, спешащего на урок со счастливой улыбкой на лице.

— Привыкает, — отметил Тантен, — а ведь еще вчера я сомневался в нем.

— Этот пойдет далеко! — подтвердил доктор.

Но как ни утешительны были результаты наблюдений, Тантен не поленился и сходил к Бригитте узнать, чем занимался их протеже.

Вернулся он успокоенный и довольный.

— Кажется, все идет благополучно. — сообщил он Ортебизу, — вы в контору?

— Пожалуй, мне нужен Маскаро.

— Можете не утруждать себя, его сегодня там не будет. Давайте лучше поднимемся опять к нашему мальчику и подождем его вместе. Послушайте, что я сегодня ему преподнесу…

— Пожалуй, я так и сделаю, — ответил Ортебиз.

Поднявшись в квартиру, доктор был в восторге.

— Черт возьми, старина, каким бы незаменимым режиссером ты мог стать, — восторженно заявил он, оглядевшись.

Но Тантен сидел мрачнее тучи.

— Что с тобой, ты чем-то недоволен?

Тантен глядел на огонь в камине.

— Пока все идет так, как надо, но у меня такое чувство, что что-то может нам помешать.

— Почему? Что тебя тревожит? Перпиньян?

— Да нет! Перпиньян дурак, он послушен. Вообще дело Шандоса идет хорошо. А вот с женитьбой Круазеноа как бы не вышло осложнений…

— Да в чем дело?

— Его Величество Случай. Мы все игрушки в его руках. Ну. скажи на милость, можно ли было предположить, что одна из самых богатых и знатных невест Франции, красавица, вдруг смогла плюнуть на всю мишуру своего круга и оказаться способной на настоящую любовь! Как ты считаешь, это можно было предусмотреть?

Доктор скривил рот в улыбке, ясно показывающей, что ничего такого просто не может быть.

— Вот видишь! А между тем Сабина Мюсидан влюблена по уши в простолюдина, да еще с чертовской энергией и сильным характером.

— В артиста, художника и, конечно, без денег и связей? — весело спросил врач.

Тантен строго взглянул на него.

— Не совсем так. Барон Брюле-Фаверлей, тот самый, кому мы помешали жениться на Сабине, его закадычный друг! Честно говоря, я не совсем понимаю, как они могли подружиться; вероятно, тут не обошлось без самой Сабины, но это факт. А мы задумали женить на ней Круазеноа…

— Но этого не может быть!

— Я тоже так считал. Но вчера вечером они сидели у Брюле и весь вечер толковали, как вырвать Сабину из рук маркиза.

— Так ты считаешь, что каким-то образом они узнали о сватовстве маркиза?

Старик только рукой махнул.

— Не могу же я поспеть всюду. Маскаро разработал превосходный план для Ван-Клопена и Круазеноа. Но они же идиоты. Они сыграли, как марионетки. Они, видимо, воображали, что так легко обмануть женщину. На что глупа виконтесса, но и она сразу сообразила, что это балаган. И тут же полетела к кузену. Ну, а он далеко не дурак. Да, надо сознаться, опростоволосились мы. Делать нечего, надо уметь проигрывать.

Ортебиз до того расстроился, что начал упрекать Тантена.

— Ну, зачем ты мне все это так расписываешь? Скажи, что дело погибло, да и все!

Тантен улыбнулся. Жалкий вид эпикурейца доставил ему удовольствие.

— Кто сказал, что погибло? Да, положение незавидное, но надо доиграть до конца.

— Ты считаешь, что еще можно и выиграть?

— Конечно!

— Ты не боишься, что это будет погоня за призраком?

— Интересно, что ваша светлость может нам предложить?

— Если дело проиграно, бросить его да и все. Что же делать, если кусок оказался не по зубам. Споем ему вечную память и станем искать что-нибудь другое.

Тантен наблюдал за ним с прежней улыбкой.

— Так-таки и спеть? Ловко придумано. Да ты хоть подумал, что маркиз Круазеноа, который знает все это дело, ни за что в жизни от него не откажется? Ну-ка объяви ему, что все провалилось и он опять нищий, что он тебе скажет? Глаза у него уже разгорелись, добычу он уже видел…

— Он побоится предать нас!

— Чего ему бояться, он же ничем особо не рискует!

— Но зачем тогда ты ему открывал так много?

— А как ты предполагал вести это дело, ничего ему не говоря? Да что с тобой говорить! Ты даже не понимаешь, что дела Шандоса и Сабины связаны между собой. Или мы их выиграем, или я сложу свою голову на их развалинах!

— Значит, ты, все-таки, будешь сражаться?

— Обязательно!

Ортебиз заходил по комнате. Золотой медальон снова завертелся между пальцев, улыбка скривила его губы.

— Ну, что ж, — начал он медленно, — у меня хватит сил покончить с собой, не ожидая позора. И конечно, я до конца буду с вами.

Это явно не понравилось Тантену.

— Слушай, — раздраженно заявил он, — когда наступит время, можешь глотать свой яд даже вместе с медальоном, но пока оставь его в покое, не рисуйся! Сядь, — добавил он тихо. — Видишь ли, все наше дело тормозит один Андре. Если бы ты мог, как врач… взять на себя…

Вся кровь бросилась в лицо Ортебизу, лицо его передернулось.

— Ты соображаешь, что говоришь? Ты хочешь…

Старик рассмеялся.

— Да ведь это единственный выход! Что, по-твоему, легче: убить или быть убитым?

— А если это откроется?

— Ты в своем уме? При чем тут мы? Скорее уж барон Брюле, которому смерть Андре возвращает любимую женщину.

— Нет, нет! Это уж слишком!