Живые и мертвые - Неле Нойхаус

– Это кошмар! – сказала она.

– Лидия Винклер тоже написала сообщение, – ответил Кай.

– Я видела. – Пия прокрутила страницу вниз. – Это ужасно! Я немедленно уничтожу свое свидетельство!

– Я считаю, что в донорстве органов нет ничего плохого – напротив! – возразил Кай. – Если взрослый человек соответствующим образом информирован и согласен с тем, что он будет умирать не в кругу близких, то в этом случае нет никаких проблем, в конце концов, так можно спасти кому-то жизнь.

– И ты хотел бы вот так умереть? – ужаснулась Пия. – Представь себе, ты еще по-настоящему не умер, как эта женщина из США, которая пришла в себя по дороге в операционную!

– Существуют точные данные для констатации смерти мозга, – сказал Кай. – Врачи должны определить не только клинические симптомы, но и необратимость.

– Ты считаешь, что можно верить, что они это действительно делают? – Пия содрогнулась.

Кай не ответил на ее вопрос.

– Я нахожу любопытным то, что говорят люди на этом форуме, – сказал он вместо этого. – Они сетуют, в первую очередь, на то, что дали свое согласие на донорство органов, находясь в исключительном эмоциональном состоянии и испытывая моральное давление.

– Как это произошло с родителями Кирстен Штадлер, – сказала Пия. – Врачи им рассказали тогда о пациентах, которые умрут, если им немедленно не будет пересажено сердце или почка. Фрау Винклер рассказывала, что на нее реально давили и спрашивали, хочет ли она нести ответственность за то, что кто-то умер только потому, что она так долго не могла принять решение! Нет слов!

– К тому же человек, у которого умер мозг, не выглядит мертвым, – добавил Кай. Пия слышала, как он стучал по клавиатуре. – Люди в состоянии шока совершенно не понимают, что близкий им человек умер, и, естественно, надеются, что он придет в себя. С другой стороны, невозможно же ждать вечно, так как органы изымаются только у живого человека, а не у мертвого. Но по определению человек, у которого умер мозг, считается мертвым. В статье, на которую давалась ссылка и которая была посвящена совещанию Совета по этике Германии по вопросу «О морали и человеческом достоинстве при практическом установлении диагноза смерти мозга», говорилось: «Человек, у которого умер мозг, является физическим существом на клеточном уровне, но без рассудочной деятельности и без социальной взаимосвязи, т. е. это растительное существование, а не жизнь». При определении понятия «смерть мозга» безусловную роль всегда играли интересы трансплантационной медицины.

Пока он говорил, Пия нажала на «Контакты».

– Йоахим Винклер – второй председатель, Лидия Винклер – секретарь, – прочитала она, перебивая своего коллегу. – Первый председатель – Марк Томсен, проживает в Эппштайне. Там же находится официальная штаб-квартира этого общества. Существует даже горячая линия для пострадавших. Члены общества ПРУМТО доступны круглосуточно для оказания помощи тем, кто оказался в критической ситуации.

– Эрик Штадлер и его отец там тоже есть? – поинтересовался Кай.

– По крайней мере, в правлении их нет, – ответила Пия. – Дирк Штадлер не общается со своими тещей и тестем, и он скорее отрицательно отозвался о ПРУМТО. Я не думаю, что он член общества. Вероятно, эта тема для него давно закрыта. Если кто-то постоянно этим занимается, то у него нет шансов когда-нибудь оставить это. В отношении Дирка Штадлера у меня сложилось впечатление, что он осмысленно относится к потере жены. Во всяком случае, он не кажется чудаковатым социопатом, и, например, у него хорошие отношения с соседями.

– Гм, – промычал Кай.

– Я подумала, что убийства Хюрмет Шварцер и Максимилиана Герке не вписываются в схему, – сменила Пия тему. – За что убит Герке? За то, что он получил сердце Кирстен Штадлер?

– Нет, потому что убийца хотел наказать его отца, – возразил Кай.

– За что? – спросила Пия. – Что сделал его отец?

– Он был влиятельным человеком и имел бабки, – объяснил Кай. – Наверное, он кого-то подкупил, чтобы его сыну поскорее провели трансплантацию сердца.

– Но это ведь невозможно. – Пия покачала головой. – «Евротрансплант» решает, кто получает орган. К тому же должны соответствовать все параметры. Не каждому и не каждый орган можно пересадить.

– Ты случайно не читаешь газеты? – спросил Кай с саркастической ноткой в голосе. – Сейчас как раз опять разразился ужасный скандал, потому что в клиниках занимаются темными делами, и пациентам, которым не должны были пересаживать печень, тем не менее провели трансплантацию.

– Это мне известно. – Пия зевнула. – Надо поговорить со специалистом и спросить его, как это происходит. Однако я опасаюсь, что они все уйдут в глухую защиту, как только мы начнем задавать подобные вопросы.

– Тогда спроси своего экс-супруга, – предложил Кай и тоже зевнул. – Возможно, он это знает. Н-да. Мне, кажется, пора ехать домой. Завтра будет новый день.

Они пожелали друг другу спокойной ночи, но Пия, несмотря на усталость, была слишком возбуждена, чтобы сейчас думать о сне. Далеко за полночь она все еще искала что-то в Интернете и обнаружила нечто, что дало ей ответ на вопрос, почему так много людей предпочитают не заполнять свидетельство о донорстве органов.

Ночью снег прекратился, и температура поднялась на пару градусов. В сумерках раннего утра Боденштайн ехал по извилистой дороге из Руппертсхайна в Фишбах. Накануне поздним вечером Остерманн прислал ему адрес Йенса-Уве Хартига в Келькхайм-Мюнстере. Квартира Хартига располагалась по пути в комиссариат, и он решил прямо ранним утром нанести визит жениху покойной Хелен Штадлер, пока тот не пообщался с ее братом. Козима накануне вечером забрала Софи, но Инка тем не менее не ночевала у него. Она сказала, что ночью ей нужно постоянно проверять состояние только что прооперированной по поводу колик лошади, и будет разумнее, если она останется дома. Сначала он сам хотел приехать к ней – возможно, она втайне даже на это рассчитывала, – но после напряженного дня ему хотелось побыть одному и ни с кем не разговаривать. В низине, где располагался Келькхайм, лежал густой туман, и температура была градуса на два ниже, чем в Руппертсхайне. Погода резко изменилась, как часто бывает зимой после нескольких безветренных дней. Боденштайн без навигатора нашел дом Хартига, вышел из машины и позвонил в дверь, но никто не ответил. Когда он уже собрался идти к машине, открылась входная дверь, и из нее вышла женщина с детской коляской и с собакой на поводке.

– Одну минуту! – Он с готовностью придержал ей дверь, пока она управлялась с коляской и собакой. Потом он предъявил ей свое удостоверение и спросил о Йенсе-Уве Хартиге.

– Он только что уехал, – сказала женщина. – Наверняка на кладбище. С тех пор как это произошло, он каждое утро перед работой ездит туда.

– С тех пор как произошло что? – переспросил Боденштайн.

– Ну с тех пор, как его подруга покончила с собой. За две недели до свадьбы. Он очень тяжело это перенес.

Собака прыгала вокруг и нетерпеливо тянула поводок, который путался в колесах коляски.

– Вы знали его подругу? – Боденштайн нагнулся и распутал поводок.

– Спасибо. – Женщина улыбнулась. – Да, конечно, я знала Хелен. Она часто приезжала к нему.

– Но постоянно она здесь не жила?

– Нет. После свадьбы они собирались переехать, – сообщила соседка, – в Хофхайм. Там у Йенса-Уве дом. Но без нее он не хочет там жить.

– Понятно. Вы не знаете случайно, на каком кладбище похоронена Хелен?

– На Главном кладбище. – Женщина приблизилась на шаг к Боденштайну и понизила голос. – Ее отец, правда, живет в Лидербахе, но Йенс-Уве хотел, чтобы она лежала в Келькхайме. Чтобы он мог о ней заботиться. Это звучит несколько странно, не так ли?

Боденштайну, разумеется, тоже так показалось. Он поблагодарил услужливую соседку и отправился на Главное кладбище.

* * *

– Как это происходило десять лет назад? – спросила Пия. – Тогда это было так же серьезно, как и сегодня? – Они с Ким сидели напротив Хеннинга, у его письменного стола в Институте судебной медицины, и слушали его объяснения по поводу того, как происходит эксплантация органа, какие условия предъявляются реципиенту и каковы установленные требования, строго контролируемые Немецким фондом донорства органов, в особой степени после скандалов последних лет, из-за которых резко сократилась готовность немцев к донорству.

– Да, и тогда требования были очень строгими, – сказал Хеннинг. – Может быть, не до такой степени, как сегодня, но ведь на каждой оплошности и каждой врачебной ошибке учатся, и появляются новые требования.

– Ты допускаешь, что кто-то мог подкупить должностное лицо, чтобы получить вне очереди донорский орган для себя или для кого-то из своих близких? – спросила Пия.