Почему плакал Пушкин? - Александр Лацис

Что такое остракизм? Изгнание, удаление. Эта мера, этот способ политической борьбы был введен и постоянно применялся в Афинах в пятом и четвертом веках до нашей эры.

Кто был Аристид? Древнегреческий государственный деятель, по прозванию Справедливый. Однако именно он был подвергнут остракизму. Впоследствии изгнаннику удалось вернуться в Афины и остаться в памяти потомков образцом честного, правдивого, неподкупного правителя.

Чем объяснить, что невнятная фраза Вяземского нимало не удивила, ничуть не озадачила Пушкина? Раз он не стал переспрашивать, значит, от него не был сокрыт некий далеко не очевидный смысл.

Не впервые два поэта, два вольнодумца оставляли сказанное в письмах недоступным для окружающих. Годом ранее Пушкин похвалил своего постоянного собеседника за догадливость, за умение подхватить намек:

«Прощай, добрый слышатель; отвечай же мне на мое полуслово».

Чтоб понять изобретенный Вяземским глагол «поаристидить», надо отыскать опорный текст, известный обоим поэтам. И действительно, есть у Пушкина стихотворение, которое послужило отправной точкой. В начале упоминается остракизм. Далее – Афины. А в окончании – последнее слово последнего стиха – Аристид.

Поставленные рядом стихотворные строки Пушкина и письмо Вяземского проясняют друг друга. Что же здесь означает «поаристидить»? Укрыть, притаить подспудный смысл.

Таково первое пояснение. А второе вытекает из первого. Пушкин уже «поаристидил”! Иначе говоря, его Аристид – фигура замаскированная. В стихотворении кроется то, что в письме Вяземского именуется «задняя мысль».

Своему Аристиду Пушкин дал весьма высокое определение – «Великодушный Гражданин». (С больших букв!)

Вместе с тем, рассылая рукопись вольномыслящих стихов, Пушкин явил осторожность, предусмотрительно указав ложный след. Надпись «Стихи Ф. Глинке» – всего лишь громоотвод. Федор Глинка оставался чиновником средней руки, адьютантом у генерала Милорадовича.

К древнегреческому Аристиду Пушкин приравнял крупную фигуру, видного политического деятеля, лично знакомого тому же Вяземскому, а также Жуковскому. Данное В. А. Жуковским в одном из более поздних писем к А. С. Стурдзе определение «наш христианский Аристид» относится не к кому иному, как к графу Каподистрия.

Кроме всего прочего, Каподистрия быя почетным членом литературного общества «Арзамас». Каждому арзамасцу присваивалась кличка, придумывал их, как правило, Жуковский. Какое прозвище пришлось на долю Каподистрии? Аристид!

Как свидетельствуют биографы, в нем сочетались «блестящие дарования ума и качества прекрасной души», а также «характер идеально-бескорыстный».

Почему именно в конце 1822 года, а, допустим, не двумя годами ранее Пушкин счел своевременным написать стихи про остракизм? И почему пришлось укрывать имя подлинного адресата?

По предложению императора Александра I ушедший в отставку Каподистрия отправился в путешествие «для поправления здоровья». Он навсегда покинул Россию в августе 1822 года. Значит, примерно в сентябре известие об остракизме дошло до Пушкина.

Именно тогда, когда напоминание о дружеском участии «Великодушного Гражданина» в судьбе поэта могло принести только вред, именно тогда поэт сердечно поклонился тому, чей «отрадный голос», чье письмо к Инзову хранил в благодарной памяти. Если бы этих стихов не существовало, поэт остался бы в неоплатном долгу перед своим заступником, перед воплощением справедливости.

Перечитаем заново стихи, вернув им притаенное заглавие.

(Аристиду)

Когда средь оргий жизни шумнойМеня постигнул остракизм,Увидел я толпы безумнойПрезренный, робкий эгоизм;Без слез оставил я с досадойВенки пиров и блеск Афин;Но голос твой мне был отрадой,Великодушный Гражданин!Пускай судьба определилаГоненья грозныя мне вновь,Пускай мне Дружба изменила,Как изменяла мне Любовь,В моем изгнаньи позабудуНесправедливость их обид:Они ничтожны – если будуТобой оправдан, Аристид.

Коль скоро проступил наружу остававшийся непрочтенным смысл, стихи, и без того превосходные, преобразились в весьма значительный поступок. И мы вправе применить не раз встречаемую у Пушкина оценку: подвиг честного человека.

Сам ли Вяземский догадался, что в этих стихах Пушкин «аристидит»? Или не обошлось без подсказки? При таком допущении вырисовывается связный ход заочной беседы.

а) Пушкин с одной из надежных оказий посылает Вяземскому стихи, прикрытые своего рода ширмой – пометой «Стихи Ф. Глинке».

б) Некоторое время спустя, вроде бы ни к чему, Пушкин призывает проявить догадливость («услышь мое полуслово»).

в) В очередном письме, еще не получив ответа на предыдущее, Пушкин продолжает свою скрытую игру в прятки и отгадки. Он шлет насмешливо-пренебрежительную эпиграмму на Федора Глинку. Соль шутки в том, что «Ижица» – последняя буква алфавита:

Наш друг Фита, Кутейкин в эполетах,Бормочет нам растянутый псалом:Поэт Фита, не становись Фертóм!Дьячок Фита, ты Ижица в поэтах!

Не выдавай меня, милый: не показывай этого никому…»

Тем самым «ширма» отодвигалась в сторону. Эпиграмма давала знать, что «Кутейкин» и «Великодушный Гражданин» никак не могут быть отнесены к одному и тому же лицу.

г) В том же году Вяземский при помощи придуманного им глагола «поаристидить» подает знак, что сложил концы с концами, притемненный адрес уразумел и будет хранить его в секрете.

Казалось бы, из всего сказанного несложно извлечь вывод, что Каподистрия – Аристид и что Аристид – Каподистрия. Однако большинство ученых все еще признает Глинку не формальным, а реальным адресатом. Другие на эту роль предлагали генерала Милорадовича…

Генерал, в отличие от Каподистрии, не подвергался остракизму, не имел касательства ни к Бессарабии, ни к Афинам и, что главное, не был автором письма к Инзову.

Если согласиться с тем, что Каподистрия – образец справедливости, то все сказанное в его письме о трудном детстве Пушкина предстоит принимать и обдумывать всерьез, на правах точного факта, да еще и подтвержденного самим Пушкиным («Но голос твой мне был отрадой…»).

Вот и приходится тем, кто озабочен наведением хрестоматийного глянца, изворачиваться. Согласно их расчетам, детству поэта положено быть безоблачным, более чем благополучным. Следовательно, хитроумный дипломат все понавыдумывал, дабы разжалобить Инзова, – ибо это у Инзова, и, мол, только у Инзова. было детство, лишенное отеческой заботы.