Ломаные линии судьбы - Татьяна Александровна Алюшина

Вспоминали смешные истории из детства Аглаи, Лёшки, маленького Васечки и двоюродных брата с сестрой, запоминающиеся случаи, что вошли в семейные легенды. Иногда бабуля делилась короткими рассказами о своей жизни.

Глаша старалась при бабушке придерживаться лёгкого, чуть ностальгического тона разговора, где-то со смешком, иронией и юмором, где-то с тенью печали по ушедшему светлому и счастливому времени. И ни словом, ни намёком, ни выражением лица не касалась и старательно избегала тяжёлых и безысходных тем, в том числе и о своей инвалидности.

Внучка постоянно держала бабулю за руку, и однажды Полина Степановна накрыла её ладонь своей, под пергаментной, прозрачной кожей которой проступали беззащитные вены. И сказала, глядя внучке в глаза:

– Глашенька, детка, ты не печалься, что я уйду, это правильный, естественный ход и течение жизни, поэтому отпусти меня светло, без душевной боли. Ведь жизнь, Глаша, это всегда устремление к достижению какой-то новой вершины, радость от побед и преодоление трудностей, увлечение новыми познаниями, будь это интересная книга, прекрасная музыка или общение с замечательными людьми. А у меня уже нет никаких желаний. Ничего меня уже особо не радует и не захватывает моё воображение, нет несбывшихся мечтаний, и совсем нет никаких устремлений, потому что я уже прожила прекрасную, наполненную сильными чувствами, эмоциями и любовью жизнь и всё в ней испытала. А вот ты, Глаша…

– Бабуль… – попросила непонятно о чём, еле сдерживая рвущиеся слёзы, Аглая.

– Послушай, детка, – перебила её бабушка. – Жизнь – это дерзновение помыслов. Каждый человек наделён какими-то умениями, талантами и мечтами. Разница лишь в том, что одним хватает той самой дерзости жить, двигаться вперёд, преодолевая все преграды, совершать ошибки, учиться на них, становясь сильнее и мудрее, и снова двигаться дальше, а другие прячутся за отличным оправданием: «Не могу», «От меня это не зависит», «Обстоятельства сильнее моих возможностей». Так вот, Аглая, – добавила строгости своему тону бабушка Полина, – ничто не сильнее тебя, потому что человек сам создаёт обстоятельства и сам выстраивает свою жизнь. Выстрой свою жизнь так, как ты хотела в самых дерзких своих мечтах. И ничего не бойся. Я знаю, что ты встанешь и будешь ходить, но даже если этого не произойдёт, это всего лишь одно из обстоятельств, к которому просто следует приспособиться, но совсем не вся твоя жизнь.

Через два дня после этого разговора Полина Степановна умерла.

На девятый день ухода любимой бабушки вся семья, как положено по обычаям и ритуальным правилам, поехала на кладбище навестить усопшую и помянуть её рядом с могилой.

Прикинув и посовещавшись, родные решили, что проехать на инвалидной коляске под непрекращающимся второй день дождём по кладбищенским узким, безнадёжно раскисшим дорожкам между могилами не будет никакой возможности – и Аглая осталась дома.

Закутавшись в два пледа, она сидела на веранде и наблюдала, как поливает всё вокруг затяжной дождь, шурша и постукивая ленивыми каплями по крышам и не успевшим опасть листьям, и думала о бабуле.

И внезапно её словно прострелило поразившей мыслью, каким-то невероятным внутренним озарением: а что, собственно, такого с ней, Аглаей Зориной, случилось, что она перестала жить?

Почему она настолько сосредоточилась на своей травме и на инвалидном кресле, отдавая этому вопросу всю себя без остатка?

Ну травма, да, случилась с ней такая беда, и что?

Но она не парализована, не лежит в кровати без возможности шевельнуть ни рукой ни ногой, она не находится в состоянии «овоща», у неё не ампутированы конечности и не тяжёлая контузия. Сколько разных людей со страшными травмами она видела в больницах и реабилитационных центрах, через которые прошла? А сколько молодых людей, потерявших руки-ноги, получили протезы и начали жизнь заново, поставив перед собой новые цели, без нытья и уныния, на реальном позитиве?

А она-то что? Она что, собирается вот так сидеть и всю оставшуюся жизнь себя жалеть?..

– Это было так неожиданно, как какое-то откровение сверху, – погрузившись в воспоминания, продолжала свой рассказ Аглая тихим, доверительным голосом. – Именно тогда, на девятый день бабушкиной смерти, на стылой веранде, во мне что-то перевернулось – и словно жизнь началась, пусть не заново, но какая-то изменённая, новая и сильная. Будто что-то сверху направило и подтолкнуло меня. Наверное, бабуля, – усмехнулась как-то очень светло Глаша. – Не знаю, но только в тот момент я так отчётливо увидела и осознала всё, что произошло со мной… И то состояние, в котором я «залипла» на все эти семь месяцев, осознала так, как, наверное, вообще никогда раньше не понимала и не осознавала свою жизнь и её обстоятельства. Иногда самое лучшее, чем мы можем себе помочь и что можем сделать, – это перестать себя жалеть и оплакивать потерянные возможности и потерянную хорошую жизнь.

– Да, – согласился с ней Игорь. – Только для того, чтобы перестать себя жалеть и оплакивать потерянные возможности, нужны серьёзный характер, воля и сильная мотивация.

– Думаю, что в тот момент у меня этого добра было в избытке, – рассмеялась задорно Аглая. – Я словно очнулась и просто загорелась желанием и стремлением немедленно заняться своим делом. У меня руки и мозг чесались, так мне хотелось окунуться в создание какого-нибудь нового изделия.

…Аглая еле дотерпела до вечера в тот день, ожидая, когда закончатся поминки и уедут те немногие гости, которые приходили помянуть Полину Степановну, а семья наконец своим, узким кругом соберётся в большой гостиной, чтобы ещё раз вспомнить бабулю, посидеть и пообщаться перед сном. Вот тогда она и огорошила родных.

– Пап, мам, я тут подумала и, честно говоря, не поняла: а чего я сижу, собственно? – начала свою сумбурную речь Аглая.

Папа с мамой и Лёшкой обменялись быстрыми, многозначительными тревожными взглядами, и Валерия Максимовна, стараясь говорить очень осторожно, тщательно подбирая слова, как будто «на минном поле», принялась успокаивать Глашу:

– Доченька, мы все верим, что ты обязательно встанешь и снова начнёшь ходить…

– При чём тут встану я или нет? – полностью захваченная своими мыслями и открытиями, недоумённо посмотрела на маму Аглая. – Я вообще не про это.

Папа с мамой и Лёшкой снова быстренько обменялись взглядами, на сей раз удивлённо-насторожёнными.

– Я сама себя спрашиваю и диву даюсь: почему я просто сижу и до сих пор не занимаюсь своим любимым делом? – Теперь взгляд Глаши стал воинственно-вопросительным.

– Глашуня, ты про что? – улыбнулся Васька, посмотрев на растерянные лица родных.

– Я про то, что надо срочно переделать моё рабочее место, приспособив его под коляску. – Аглая улыбнулась потрясённой столь сильным заявлением родне и внесла разъяснение: – Я хочу как можно скорей заняться своим ювелирным