Обретение Родины - Бела Иллеш

Не издав даже стона, Яндришек с простреленной головой повалился наземь.

Подбежали двое партизан, приподняли его.

— Яндришек… Йожеф!..

— Друг…

— Ты был славным товарищем, Яндришек. Мы отомстим за тебя!

Тело братиславца и его оружие партизаны унесли с собой.

Меслени знал по собственным наблюдениям, да и слыхал от фон дер Гольца, что один из его старших дивизионных офицеров через голову своего непосредственного начальника сносится с немецким командованием и посылает туда донесения. Даже после нападения партизан этот немецкий агент действовал с поразительной быстротой. Пока Меслени потел над составлением телеграфного доклада начальнику штаба армейской группы, ему неожиданно дали телеграмму от самого Манштейна.

Немецкий генерал-полковник требовал немедленно представить подробное донесение насчет судьбы фон дер Гольца и его спутников. Одновременно он сообщал Меслени, что направляет специальную комиссию для расследования происшествия и выявления виновных…

Меслени вызвал к себе Фехервари и Чукаши-Хекта. Оба майора сильно нервничали, опасаясь, что немецкая следственная комиссия взвалит на них всю ответственность. Опасения их передались и Меслени.

До сих пор ему даже в голову не приходило, что к ответственности могут привлечь и его. Напротив, он уже планировал, как проведет расследование лично и отыщет виновного, причем даже успел мысленно принять решение, что с человеком, на которого падет хотя бы малейшее подозрение, он расправится жестоко, чтобы хоть чем-нибудь умаслить немцев.

Но телеграмма Манштейна положила конец его радужным планам. Меслени осознал до конца весь ужас создавшегося положения только при виде своих собственных почти парализованных страхом офицеров.

Работа над составлением подробного донесения никак не клеилась. То Фехервари, ссылаясь на необходимость дать новые распоряжения по охране замка, спрашивал разрешения уйти, то в связи с подготовкой к встрече немецкой комиссии находились какие-то неотложные дела у Чукаши-Хекта.

Уже светало, когда донесение было наконец готово.

Первым делом как от своего имени, так и от имени всех своих офицеров Меслени выразил искреннее соболезнование по поводу происшедшего. Далее был описан глубокий траур, в который повергла офицеров дивизии героическая гибель незабвенных братьев по оружию. И в заключение генерал говорил об испытываемой венгерскими офицерами и солдатами неугасимой жажде мести.

— Трупы разыскали? — спросил Меслени.

— Фехервари занимается этим, — ответил ему Чукаши-Хект.

Через несколько минут Фехервари доложил:

— Трупы распознать невозможно. Останки положим в четыре гроба и обозначим фамилии. Рядовых похороним в братской могиле.

— Подполковника фон дер Гольца похоронить в центре замкового двора. Могилы трех других офицеров расположить рядом. В нескольких метрах от них вырыть братскую могилу, — распорядился Меслени.

— Надо бы эту процедуру согласовать с немецкой комиссией, — проговорил Чукаши-Хект.

Комиссия, а точнее, ее часть в составе пяти молодых офицеров прибыла на рассвете. Их завтрак несколько затянулся. Они еще находились в столовой, когда явился сам начальник комиссии полковник юстиции Лемке.

С ним была большая свита: два капитана юстиции и восемь офицеров СС. Господа прикатили на бронетранспортере под охраной моторизованной роты СС.

Чукаши-Хект предоставил в распоряжение немцев правое крыло замка, а также огромный, отделанный мореным дубом конференц-зал.

Переодевшись и позавтракав, полковник юстиции вызвал к себе генерал-майора Меслени.

Угловая в четыре окна комната на втором этаже, где полковник производил дознание, вероятно, была когда-то дамским салоном. Значительная часть легкой, с позолоченными ножками мебели перекочевала куда-то в другое место. Но отливавшие золотом шелковые обои за много лет впитали в себя столько тончайших ароматов, что в комнате и по сей час наперекор запаху водки, табака и пота чувствовалось благоухание дорогих духов, которыми пользовались в былые времена здешние дамы.

Попав на фронт молодым лейтенантом в конце первой мировой войны, Лемке отличился в военных действиях во Франции. Это был типично прусский офицер старой закалки, высокий, стройный, несколько сухощавый.

На его худом, бритом, красно-буром от алкоголя, солнца и ветра лице белели зарубцевавшиеся шрамы — память молодых лет о поединках на эспадронах. У него был массивный подбородок и бескровные, какого-то кирпичного цвета, вытянутые в ниточку губы. Картину дополняли холодной голубизны глаза навыкате, как будто полковник Ломке страдал базедовой болезнью, желтоватые белки были подернуты сеткой тончайших красных прожилок. Соломенные брови его всегда были взлохмачены, зато жирные, сильно седеющие волосы Лемке с аккуратным пробором посредине были тщательно прилизаны.

Строгий форменный китель был увешан всевозможными регалиями: немецкими, итальянскими, испанскими, японскими, венгерскими, румынскими, финскими крестами, солнцами и звездами. Стоячий воротник кителя был несколько выше, чем положено по уставу. Зимой и летом во время работы и даже за едой полковник не снимал кожаных перчаток.

Лемке беседовал с Меслени весьма недолго. Вопросы и замечания его особой враждебностью не отличались, но глаза во время разговора злобно выпирали из орбит, словно были надеты на стерженьки, и навязчиво напоминали глаза улитки. Казалось, они вот-вот готовы были выпрыгнуть.

Когда Лемке отпустил наконец генерал-майора, тот вздохнул с облегчением. Но радость оказалась преждевременной. Весь день, куда бы он ни смотрел, всюду мерещились ему жуткие глаза Лемке.

Улегшись поздно вечером в постель, он натянул на голову одеяло и тем не менее видел, как со всех сторон пронизывают его колючим взглядом эти разросшиеся до величины гусиного яйца, налитые кровью фарфоровые гляделки. Они не оставляли его даже во сне. Но теперь у них в придачу была еще пасть с хищно оскаленными зубами.

Отпустив Меслени, Лемке вызвал к себе майора Фехервари. С ним он также покончил дело очень быстро. Зато с майором Чукаши-Хектом беседа продолжалась почти час. Во время обеда полковник юстиции побеседовал с несколькими офицерами помоложе, а во второй половине дня допросил командиров полков.

Он даже не счел нужным сообщить Меслени о результатах расследования.

Сразу же после допроса Фехервари, еще до того, как был вызван майор Чукаши-Хект, Лемке приказал организовать преследование партизан, выделив для карательной экспедиции взвод СС и две венгерские роты.

Командир карательного отряда эсэсовский капитан Гумм захватил с собой два расчета легкой артиллерии и три миномета. Чтобы не отрываться от артиллерии, он двигался со своим отрядом исключительно по шоссейной дороге, а потому, разумеется, не напал даже на след партизан. Карательный отряд находился в пути два дня и две ночи и сжег дотла три польские деревушки, еще до того основательно разрушенные и разграбленные немцами. После этого Гумм вернулся в замок Понятовских.

Хотя отряд его так и не повстречался с противником, он все же сумел потерять семь человек, семь венгерских солдат. И потерял их в буквальном смысле. Где, когда и каким образом отстали они от отряда, установить не удалось.

Потеря эта нимало не удивила Лемке. Лишь только полковник юстиции закончил допросы и отправил генерал-полковнику Манштейну шифрованную телеграмму о результатах расследования, к нему явился Чукаши-Хект с сообщением, что во время налета партизан бесследно исчезли пять гонведов и полковой священник.

— Полковой священник Петер Тольнаи в тот вечер был награжден Железным крестом.

Лемке глубоко втянул ртом воздух и выпустил его через хищные ноздри крупного ястребиного носа.

— Кто составлял список награжденных? — спросил он.

— По поручению господина генерал-майора Меслени майор Фехервари.

— Это же входило в вашу обязанность!

— Знаю, господин полковник. Но генерал-майор возложил столь почетную задачу на майора Фехервари.

Лемке молча стянул с левой руки перчатку, снова надел ее и шумно перевел дух.

— Благодарю вас! Мне все ясно!

Четыре офицерских гроба с золотыми надписями и двадцать простых солдатских гробов были с торжественностью преданы земле. Как и планировал Меслени, их зарыли во дворе замка.

Полковник юстиции Лемке от имени фюрера возложил большой, сплетенный из сосновых веток и украшенный свастикой венок на гроб фон дер Гольца. Он же от имени генерал-полковника Манштейна возложил венки на три остальных офицерских гроба. На солдатские гробы венки от лица рядового состава возложил штаб-фельдфебель Мюллер.