Комната из листьев - Кейт Гренвилл

моя фраза сразу же вернула нас в привычную для Тенча стихию, где женщины и мужчины оценивают друг друга за завесой шутливой беседы. Я тепло улыбнулась ему, в то же время надеясь, что сейчас мистер Макартур не наблюдает за мной и не видит, что мы увлечены разговором с глазу на глаз: это поставило бы меня в крайне неприятное положение. Мой очарованный воздыхатель улыбнулся в ответ, но я чувствовала: пытливый писатель не утратил бдительности.

– Я полностью в вашей власти, дорогой сэр. – Я беспомощно развела руками, при этом нечаянно коснувшись его руки. – Могу лишь надеяться, что вы поступите так, как подобает джентльмену.

Сын учителя танцев не смог устоять перед таким призывом.

– Конечно, конечно, миссис М., даю вам слово джентльмена! – поклялся Тенч, да с таким пылом, что я испугалась, как бы он не пал передо мной на одно колено. Но он вместо этого попытался взять меня за руку, ненароком коснувшись моей ноги. Наконец поймал ее, но неловко – за большой палец. Я отдернула руку. Здесь, на мосту, мы были на всеобщем обозрении, как на театральной сцене. Это была опасная игра. Тенч придвинулся ближе и пробормотал мне на ухо:

– Моя дражайшая леди, ваш беспомощный поклонник повинуется вам. В моей книге вы не будете упомянуты ни разу. Слово чести.

«В моей книге вы не будете упомянуты ни разу». Передо мной на столе его книга, с дарственной надписью: «Моему дорогому другу Джону Макартуру, с величайшим восхищением и уважением». Капитан Тенч сдержал свое слово: в своей книге обо мне он не рассказывает. Но он не утерпел и всё же нашел лазейку, проявив изобретательность, достойную самого уважаемого Джона Макартура: упомянул меня в одной из сносок. Мимоходом. Просто констатировал факт, что я присутствовала на одном званом ужине в резиденции губернатора. Конечно, человек с пытливым складом ума мог бы задуматься, зачем автор вообще назвал мое имя, но я живо представляю, как Тенч улыбался, сочиняя эту сноску.

А мистер Макартур в книге вообще не фигурирует. Мой супруг не заслужил упоминания даже в сноске. Он, пожалуй, мог бы оскорбиться, если бы не столь лестная дарственная надпись! Во всяком случае, если Тенч рассчитывал, что мистер Макартур не станет читать его книгу, он оказался прав.

Позорная шляпа

Мистер Доуз редко появлялся в поселении. Но однажды утром смотрю – он идет мне навстречу по пыльной дороге, что пролегала мимо казарм. Уже издалека была видна его улыбка, белозубая на фоне загорелого лица. Когда мы сблизились, я подумала, он заключит меня в объятия.

Разумеется, ничего такого он не сделал. Просто остановился, приподнял свою позорную шляпу с темной полосой от пота и трещиной на изгибе. Мы кивнули друг другу – степенно, будто церковные старосты.

– Доброе утро, миссис Макартур, – поздоровался мистер Доуз, и даже самый умный человек не догадался бы, что вчера днем он был ближе к миссис Макартур, чем любой другой мужчина на свете, за исключением ее супруга. Впрочем, он был даже ближе, чем супруг миссис Макартур. Ведь тот был вправе что угодно делать с ее ногами и руками, но к душе миссис Макартур прикоснуться не мог.

И только когда мы отошли друг от друга на безопасное расстояние, я задумалась о том, видел ли нас кто-нибудь. В поселении всегда кто-то мог тебя увидеть, пусть и не такой опасный человек, как капитан Тенч. В сущности, ничего не произошло, ничего особенного не было сказано. Мы ни жестом, ни словом не выдали своих чувств. И все же воздух, казалось, зазвенел от восторга. Просто не верилось, что никто не ощущает, как все вокруг наполняется гудом и жужжанием, когда мы с мистером Доузом находимся рядом.

Все это походило на безумие. Действительно, мало кто из колонистов навещал мистера Доуза. Верно и то, что мы были надежно укрыты от чужих глаз в нашей комнате из листвы, а тропинку, ведущую к его дому, охраняли миссис Браун и Ханнафорд. Но все же я знала, что к нему иногда заглядывает Тенч, а может, кто-то еще.

Только безумцы могли решиться на такое. Но мы ни о чем не думали, просто плыли по течению от свидания к свиданию. Сейчас я вспоминаю это с изумлением, замираю от давнего страха. От страха и от страсти. Я не забыла ощущений, которые дарила близость с ним. Я уже старая женщина, но и по сей день от этих воспоминаний во мне играет кровь, а лицо заливает краска смущения, а это значит, что я еще жива.

Непостижимое это явление – страсть, такое же загадочное, как странная покосившаяся модель планетной системы. Каждый мужчина движется по своей орбите, каждая женщина – по своей, и все думают, что прокладывают свой собственный курс. А на самом деле нами управляет некий невидимый механизм, приводимый в движение одними и те же силами: стремлением соединиться с другим существом, жгучим желанием найти родственную душу. Все мы постоянно находимся в движении, но расстояние между нами никогда не сокращается.

Взять хотя бы меня. Что мной управляло? Страсть – и это было потрясающее открытие! А еще честолюбие: я была рада снова встретиться с той смелой молодой женщиной, которая считала себя хозяйкой собственной судьбы.

А теперь позвольте немного подразнить вас, неизвестный мой читатель, и напомнить, что доказательством описываемых событий являются только мои слова. Эта история о переплетении двух сердец, произошедшая в 1791 году в Сиднее, нигде не зафиксирована, кроме как в документе, который вы сейчас читаете. Вам кажется, что это достоверный источник. Но, может, это просто озорные выдумки лукавой старухи?

Клевета

Со временем мой салон стал меня утомлять. Мне ведь приходилось постоянно балансировать, словно на канате, очаровывая капитана Тенча, чтобы он не нарушил своей клятвы, но в то же время не подпуская его к себе слишком близко. Подавая гостям чашки с чаем, я чувствовала, что улыбка на моем лице такая же хрупкая, как фарфор у меня в руках.

А Тенч, как кот, невозмутимо следовал за мной по пятам. Он уже понял, что ничего от меня не добьётся, да, пожалуй, и не очень-то хотел. Его возбуждал сам флирт, а вернее, процесс подчинения своему влиянию: он постоянно старался сделать меня участницей каких-то своих тайных интриг.

И вот во время одного из приемов, когда я протянула ему чашку с чаем, он, принимая ее, накрыл мои пальцы своими гладкими холодными пальцами и долго их не отнимал. Чашку я бросить не могла, да и возмущение вроде как было неуместно. Любой, кто наблюдал за нами, его улыбку расценил бы как знак благодарности за чай, за