Ходячие мертвецы. Падение Губернатора. Часть вторая - Киркман Роберт

Они дошли до середины коридора и не нашли ничего, кроме пустых камер, мусора и разбросанной одежды – люди явно собирались впопыхах, – как вдруг Остин услышал позади себя какой-то шорох. Обернувшись, он оказался лицом к лицу с огромным ходячим, который вышел из темной камеры без окон.

Остин отпрыгнул и инстинктивно поднял глок как раз в тот момент, когда здоровенный мертвец со спутанной, длинной, как у Распутина, седой бородой раскрыл жуткие челюсти и набросился на него. Его щеки были разодраны в клочья недавним огнестрельным ранением, молочно-белые глаза кровожадно сверкали. Старик пытался укусить Остина в лицо, но в этот момент ствол глока практически случайно оказался в горле у мертвеца. Остин начал давить на спусковой крючок.

– Остин, не стреляй! – прошипел Бен Бухгольц, шедший справа от юноши. – Шум! Остин, не надо!

Часто моргая от испуга, то и дело щурясь от ярких болезненных вспышек, вызванных жаром, Остин ударил монстра головой о ближайшую стену. От удара череп ходячего раскололся, но мертвец продолжил остервенело кусать ствол пистолета, засунутый ему в глотку, словно надеясь разжевать его.

Остин взревел и снова ударил мертвеца о стену, а затем еще раз и еще, и в этот момент он краем глаза заметил, как блеснула сталь, и лезвие ножа с чавкающим звуком вошло ходячему прямо в лоб.

По рукоятке полилась вонючая кровь и черная желчь. Бен Бухгольц высвободил нож, пронзил мертвеца во второй раз и в третий, пока бородатый ходячий не повалился на пол, истекая кровью.

Воцарилась напряженная тишина. С секунду все приходили в себя.

Затем они двинулись дальше. Остин шел последним, очень медленно. Желудок сводило от тошноты, по спине бежали мурашки, юношу знобило. Они направлялись к концу коридора. Во главе колонны шли Бен и Мэттью, каждый из которых держал в руках по ножу. Остин увидел, как Лилли остановилась возле открытой камеры в двадцати пяти футах впереди и внимательно посмотрела внутрь. Мужчины приостановились и оглянулись.

Что-то было не так. Остин понял это по поведению Лилли. Она опустилась на одно колено и подняла что-то с пола. Двое бойцов нетерпеливо переминались с ноги на ногу, но ничего не говорили. Остин подошел к Лилли и заглянул ей через плечо.

Увидев, что привлекло внимание девушки, он повернулся к остальным.

– Ребят, погодите секунду, – сказал он. – Проверьте, можно ли забаррикадировать дверь в конце коридора.

Мужчины пошли дальше, осматриваясь по сторонам и держа ножи наготове. По закоулкам тюрьмы гуляло тревожное эхо. Издалека доносился вездесущий гомон толпы мертвецов. Ходячие заполонили все тюремные площадки и окружили жилые блоки. Но в этот момент в коридоре стояла абсолютная тишина. Остин присел рядом с Лилли и положил руку ей на плечо.

У нее с подбородка сорвалась одинокая слеза. Девушка задрожала. Перед ней была спальня ребенка, которую явно покинули в спешке. На шлакоблочной стене над койкой кто-то подвесил несколько букв, сложенных в имя С-О-Ф-И-Я. Лилли держала в руках плюшевого медвежонка, словно это была раненая птица. У игрушки не было одного глаза, а мех истерся от частых ласк. На сделанном из деревянных ящиков туалетном столике в углу стояла старинная музыкальная шкатулка.

– Лилли?..

Остину стало страшно, когда Лилли отстранилась от него и подошла к туалетному столику. Она подняла крышку музыкальной шкатулки, и зазвучала дребезжащая мелодия. «Тише, малышка, баю-бай… У мамы на ручках засыпай». Лилли осела на пол прямо перед шкатулкой. Ее лицо исказилось от тоски. Она заплакала. Тихо. Безутешно. Опустив голову, она вздрагивала всем телом. Слезы струились у нее по щекам и падали на грязную напольную плитку. Остин подошел к ней, встал рядом на колени и попытался подыскать слова. Но слова не приходили.

Он отвернулся – отчасти из уважения к ее горю, а отчасти из-за того, что он не мог вынести вида ее слез. Он смотрел по сторонам, терпеливо ожидая, пока гнетущая Лилли тоска выйдет наружу. На полу, на кровати и на жалкой полочке, прибитой к растрескавшейся шлакоблочной стене, валялись детские вещи – куклы-голыши, наконечники стрел, наклеенные на картон сухие листья и книги, десятки книг, расставленных на полке и засунутых под кровать. Остин прочитал названия: «Волшебник страны Оз», «Чарли и шоколадная фабрика», «Элоиза», «Мило и волшебная будка» и «Матильда».

Его взгляд задержался на одной из книг. Голова болела. Глаза увлажнились, желудок сжался от озноба. Он все смотрел и смотрел на название книги. И вдруг его осенило, пусть и совсем не к месту: судьба Остина была потрескавшимися золотистыми буквами начертана на корешке зачитанного тома «Золотой библиотеки для малышей». Все сошлось воедино, все слилось в высокую волну вдохновения.

Он посмотрел на Лилли.

– Обещаю, мы выберемся отсюда, – низким, уверенным голосом сказал он. – Ты проживешь долгую жизнь, родишь много детей, станешь прекрасной матерью и еще не раз пойдешь на вечеринку и будешь пить коктейли с маленькими зонтиками.

Лилли подняла голову и взглянула на него опухшими, мокрыми от слез глазами. Она с трудом могла говорить. Ее голос казался совсем безжизненным.

– О чем это ты?

– Есть идея.

– Остин…

– Я знаю, как выбраться. Давай же, зови ребят. Я все расскажу.

Он помог ей подняться.

Лилли посмотрела ему в глаза, и он ответил на ее взгляд, и впервые с начала войны они в полной мере почувствовали свою любовь друг к другу.

– Не спорь со мной, – сказал он, невесело улыбнувшись и подтолкнув Лилли к выходу.

Но прежде чем вернуться в приемную, Остин еще раз окинул взглядом это печальное пристанище ребенка…

…и еще раз посмотрел на потертый, изодранный, подмоченный корешок «Легенды о Гамельнском крысолове».

Глава девятнадцатая

Менее часа спустя, когда солнце еще не поднялось над верхушками высоких сосен на востоке, Лилли вместе со всеми остальными стояла в пыльной приемной и ждала сигнала Остина. Нельзя было показывать своих чувств. Нельзя было показывать страха, печали и мучительной боли из-за того, что она позволила Остину исполнить этот безумный план. Пять остальных выживших бойцов армии Вудбери, которые уже заняли свои позиции в разных углах комнаты, должны были верить, что это сработает. Они были готовы действовать в любой момент и прожигали Лилли глазами. Сейчас им как никогда нужен был лидер.

Мэттью и Спид – самые крепкие из всех – стояли возле огромной железной картотеки, блокирующей выход. Глория, Хэп и Бен, потными руками сжимавшие свое оружие, замерли в центре комнаты лицом к двери и ждали отмашки Лилли. Лилли держала в каждой руке по ругеру и стояла у другого конца картотеки, глубоко дыша, как бегун перед стартом, готовая рвануть с места в карьер в любой момент.

Никто не знал о жарком споре, который всего полчаса назад разгорелся между Остином и Лилли за растрескавшимся стеклом проходной. Никто не слышал, как Лилли умоляла Остина не делать этого. И никто не узнал, что случилось потом, когда Остин в конце концов сломался и, всхлипывая, признал сквозь слезы, что он должен сделать это, что у него нет другого выбора, потому что он всегда был трусом и лжецом, а после начала эпидемии стал еще хуже, и это его единственный шанс искупить свои грехи, сделать что-то хорошее, поступить по совести.

А затем он сказал Лилли истинную правду – и эта правда будет жить в ее сердце до самого конца ее жизни, – он сказал, что он никогда не любил никого, кроме нее, и что он будет любить ее вечно.

В дальнем углу тюремного двора раздался первый выстрел, эхо которого поглотили толстые кирпичные стены приемной.

Все в комнате навострили уши. По спинам пробежали мурашки. Лилли подняла один пистолет к потолку, привлекая внимание.

– Так, – сказала она. – Это первый сигнал. Ему нужно две минуты, а потом мы выступаем. Приготовьтесь.

Секундомера не было, поэтому Лилли начала про себя считать секунды, занимая этим свои мысли.